Живет в Сиднее, член редколлегии журнала "Австралиада - Русская летопись".
Фельетон о фельетонах
Написал я как-то фельетон и послал его по почте в нашу местную газету «Вести недели». Три недели ждал ответа, не дождался и позвонил по телефону.
— Редактор уехал в отпуск, — сообщил мне голос его секретарши, — вернётся ровно через неделю.
— Большое вам спасибо за информацию, — не скрывая разочарования, пробормотал я и снова погрузился в работу. В последующие несколько дней,
Кашу маслом не испортишь, поразмыслил я, если ему не понравится первый фельетон, может понравится второй. А если уже и второй не понравится, то уж обязательно третий придётся по вкусу…
Через три недели, когда я полностью потеряв всякую надежду, принял молчание редактора за отказ, мне пришло письмо с приглашением посетить Захара Никитича Спицына, главного редактора газеты, для «обсуждения моих литературных трудов».
Значит, заинтересовался, черт, радостно подумал я, и, наверное, хочет напечатать все три фельетона.
В назначенный день я надел свой праздничный костюм, прикрепил к рубашке
— Какой вы всё же пунктуальный, — похвалила меня секретарша и угостила чашечкой зелёного чая. А ровно в два часа дня она пригласила меня в кабинет редактора.
В просторном кабинете, в самом его центре стоял огромный письменный стол из красного дерева и за ним восседал лысый мужчина. На столе лежал одинокий листок бумаги, на котором он
Вот он — газетный царь, который сможет одним размахом пера решить мою плачевную писательскую участь, подумал я.
Окончив свой труд, мой будущий благодетель бережно закрыл ручку и положил её вдоль листка. Медленно подняв голову, он окинул меня усталым взглядом и, обнажив натянутой улыбкой ряд желтоватых зубов, поманил рукой, приглашая подойти ближе к столу.
— Господин Птичкин?- поинтересовался он
— Птицын, — осторожно поправил я.
— Птицын, Птичкин — небольшая разница. Лишь бы голова сидела на плечах. Присаживайтесь, пожалуйста.
Почти вплотную от редакторского стола стояло кресло для посетителей. Трудно было не обратить внимание на его необычайный размер. Присмотревшись ближе, можно было без труда определить, что сидение кресла было вполне нормального размера, а ножки значительно короче, будто бы их
— Садитесь, садитесь, не стесняйтесь, — повторил редактор, и, поднявшись со своего кресла, протянул мне руку для пожатия.
Первое, что меня удивило — это был его рост. Редактор «Вестей недели» едва доходил мне до плеча.
— Долговязый, а?- рявкнул он, словно сомневаясь в моём росте, — два метра, пожалуй, будешь?…
— Метр восемьдесят пять, — уточнил я, поймав себя, что это уже второй раз его поправляю.
Плохой признак- неровно застучали клавиши у меня в голове.
— Метр восемдесять пять, два метра — небольшая разница. Вот я, например, метр пятьдесять два, а на рост свой не жалуюсь, не в росте сила! Садитесь, пожалуйста!
Редактор уселся в своё кресло, а я в кресло для посетителей и мгновенно ощутил необъяснимое неудобство. Я внезапно почувствовал себя маленьким и беззащитным, сидящим чуть ли не на самом полу. А редактор, сидя в своём кресле взирал на меня с высоты и свысока, как положено газетному царю.
— Вы, наверное, уже догадались, что я пригласил вас для того, чтобы побеседовать о присланных вами в нашу газету стихов, — начал было он.
— Простите, — ответил я, — но вы явно меня с
— Конечно, конечно… Фельетоны, стихи — небольшая разница. Посмотрим, что вы там насочиняли!
С этими словами он взял в руки одну из толстых, лежавших на полке, папок. Раскрыв самую тонкую из них и, перелистал несколько листов бумаги, он вытянул из неё мои фельетоны.
— Ну, вот. «Андрей Фёдорович Птицын, Фельетоны», — прочитал он вслух.
Андрей… Можно я вас буду просто по имени называть? Должен опечалить вас, Андрей, к сожалению, ваши фельетоны мы печатать не будем.
И редактор сделал паузу.
— Что,
—
— Но ведь людям иногда хочется посмеяться, — возразил я с подчёркнутой вежливостью.
— Вот именно, посмеяться. Но не над собой, — сказал редактор, ковыряя, неведомо
— Вы меня спрашиваете?- поинтересовался я.
— Да, именно вас,- продолжал редактор.- Вот например в вашем фельетоне «Растяпа» есть такая фраза: «Если строго разбираться, все люди делятся на честных и на мошенников." Кого вы, Андрей, подразумеваете мошенниками?
— Да, в частности, никого, -ответил я.
— И я никого. Зачем же писать такую чушь и обижать честных людей. Или вот что, к примеру, в вашем фельетоне «Встреча школьных друзей» вы написали:
«Нарядный зал клуба быстро заполнился вчерашними молодыми выпускниками — сегодняшними старичками, в блестящих от времени костюмах, и старушками в побитых молью бальных платьях…» Зачем же вам понадобилось сгущать краски до такой крайности? Ведь могли бы написать: «немолодые люди» вместо «старичков и старушек»!
— Мог, но не написал. Было бы не смешно.
— Вот именно, что «не смешно», — редактор с укором посмотрел, а меня, — а вам известно, что половина моих читателей, это и есть, так называемые вами, старички и старушки. Можно даже смело сказать, что наша газета на одних их и держится. Вот прочитают они ваш фельетон и перестанут подписываться.
— А как там насчет третьего фельетона?- перебил я, когда мне уже стало очевидным о чём шла речь. — Каково ваше мнение о моём третьем фельетоне.
— О третьем фельетоне и речи не может быть,- заключил редактор, — там у вас сплошной разврат. В нём вы описываете молодых людей, к тому же полураздетых, лежащих на пляже и целующихся у всех на виду!
— Но ведь на пляжах так положено, что все раздеваются, — я возразил вяло.
— Далеко не все, — твердо заявил он, — не все. Только развратная молодёжь раздевается до своих, эти самых, бикини! А мой читатель не раздевается до бикини!
Твой читатель вообще на пляже не раздевается…, подумал я, но сказал:
— Это наверное потому, что вашему читателю более интересно смотреть на молодых, чем на самих себя в облаченных с ног до головы в допотопных пляжных костюмах!
Сказал я это и вмиг пожалел. Ведь слово — оно не воробей…
— Оказывается, что вы ещё и развратный человек,- с неодобрением в голосе сказал редактор, — а ещё себя литератором называете. В общем, такое дело. Фельетончики ваши я на сей раз печатать не буду. Потому что они представляют опасность для жизни нашей газеты. А если вам уже и приспичило писать, то занимайтесь публицистикой. Так будет безопаснее для всех. Как говорится: и овцы целы и волки сыты.
— Спасибо вам за ценный совет, — сказал я, не без труда поднимаясь со своего
— Или, ещё лучше, — задумчиво продолжил он, — берите интервью у знаменитых людей! Уж слишком наш читатель интервью любит. Сколько ему их не печатай — всё мало!
— А кого из знаменитых людей вы предлагаете для интервью, Захар Никитич? — поинтересовался я.
— Ну, к примеру, Киркорова…
— Где же я вам здесь Киркорова достану?.
— Это уже ваше дело, где, — ответил редактор, — вот, может быть, он в наши края
— Благодарю вас за уделённое мне вами время, — я пожал руку моего несостоявшегося благодетеля и направился к выходу из кабинета.
— А впрочем, — услышал я уже, когда находился у самой двери, — у меня появилась гениальная мысль! Мы напечатаем ваши фельетоны….
— Да?- я остановился, повернулся лицом к редактору, и сердце моё забилось от предвкушения свежей надежды, — а когда, не скажете?
-Тогда, когда будем закрывать нашу газету.- громко рассмеялся он, и ковырнул своей зубочисткой, на этот раз, уже в зубах. — А это случится, уверяю вас, господин Птичкин, не скоро! А вы продолжайте, продолжайте писать и чем больше, тем лучше! А я желаю вам творческих удач и так далее!
