Картинки с выставки

---

В августе, в городе Аделаиде, в художественной галерее Greenhill Galleries прошла выставка художника Юлия Арутюняна. Мы предлагаем вам небольшую информацию о художнике, написанную Наталией Москвичевой и рецензию, составленную Валерием Филатовым.

Юлий Арутюнян родился и вырос в Москве, в семье музыкантов. Гармония звуков классического рояля перешла в его работы.
Юлий начал заниматься живописью и рисунком с детских лет в Художественной школе при Государственной Третьяковской галерее. Его работы выставлялись в различных галереях и выстовочных залах Москвы.
Картины Юлия завораживают необычностью, внутренним ритмом и равновесием форм. Даже недолгого общения с художником достаточно, чтобы понять: живопись — призвание этого человека. Его работам присуща лаконичность, точность линий, эмоциональность, наблюдательность и, иногда, юмор.
Юлий — художник многоплановый, работающий в различных жанрах и техниках. Он верит, что зритель оценит живопись, вдохновленную идеями, пришедшими из академизма, кубизма, абстракционизма, и многих других стилей.
С 1996 года Юлий с семьёй живёт в Австралии. В 2002 году он закончил факультет визуального искусства университета Южной Австралии. Дипломную работу закончил в том же году в Политехническом университете Валенсии (Испания).
В настоящее время занимается живописью, графикой и скульптурой, а также преподаванием визуального искусства. Его работы можно увидеть на сайте — www.fotki.com/juliusar/greenhillgallery.
Наталия Москвичёва

Картинки с выставки

Художник, если он состоялся, всегда несёт в своём творчестве некое послание, выходящее за рамки его намерений и замыслов. И чем крупнее художник, тем, как правило, больше дистанция между тем, что он собственно хотел сказать какой-то своей работой и тем, что реально прочла публика. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся».

Механизм этого прост. Что-то в работе находит отклик в душе отдельного зрителя (слушателя, читателя), а что-то — нет. Что-то произрастёт позднее, как посеянное зерно, а что-то вообще не будет увидено (услышано, прочитано). Хотя может быть это последнее могло быть для самого художника очень важным, если не главным.

На практике самым важным и главным является способность работы производить отклик. Вернее потенциал этой способности. Зритель рождает в голове свою картину и является в этом смысле соавтором. Совпадения в видении составляют некое общее силовое образование. И пока такое силовое поле присутствует, произведение живёт, воздействует. Возникает некая общая вибрация.
***
Юлий Арутюнян, один из двух участников выставки в Greenhill Gallery в Аделаиде. Как любой выпускник советского столичного вуза — человек широкой эрудиции и культуры. В 90-х годах участвовал в любительских и полулегальных авангардистских выставках. Нетрудно представить, что всему этому сопутствовала некоторая известность в определённых художественных и около художественных кругах, или, как сейчас говорят, тусовках.

Скажу честно, слово это мне претит, но, увы, является сегодня термином точно соответствующим явлению.

К отказу от условностей были готовы не все. Многие предпочли оказаться в местах, где эти условности всё же наличествовали. Да и жизнь вокруг кардинально изменилась. К примеру, до начала 90х, дети в Москве могли ездить в школу на троллейбусе, или в метро без сопровождения родителей. В наступившую новую эпоху это стало невообразимо. Бесследное исчезновение детей по дороге в школу или домой было одним из первых ее симптомов.

Как и многие из нас, Юлий, увозя семью подальше от вакханалии свободы, приехал в Австралию с решимостью выбрать стезю по вере в призвание. Но с опытом, навыками и приоритетами, наработанными в одной среде, художник ищет отзыва в реальности, настроенной по-иному. Выбор здесь прост — перенастроиться самому или перенастроить среду. Для него этот выбор ясен. Если уверен, что тебе есть что сказать, и никто за тебя это не сделает — сделай сам. Значит, перенастроить среду.

Вопрос в том, есть ли у Юлия средства для перенастройки. Я вспоминаю первую встречу с его работами 14 лет назад. Первые два наиболее яркие впечатления. Прихотливое сочетание цветов, доминируют чёрный, красный, жёлтый, ассоциируются с генетическими кавказскими предпочтениями. Другое — скорее музыкальный принцип построения работ, где динамика линий и форм образуют ритмы и динамика превалирует над статикой. И то и другое у меня лично нашло отклик.

Юлий осознавал и осознаёт трудности своего выбора. Поэтому постоянно ищет новые технические возможности и совершенствует старые. Можно констатировать, например, что свою графическую технику он довёл до филигранности. Расширился диапазон применяемых им средств, осваиваются другие жанры искусства. На выставке он представлен как график, живописец, скульптор и дизайнер бытовых вещей. А в живописи он, кажется, опробовал все существующие техники и предложил несколько своих собственных.

Один из посетителей вернисажа выразил удивление, почему вместо ожидаемого им проявления «русскости» он увидел нечто показавшееся ему «испанским». Кое-что этот зритель подметил точно. Во время своей учёбы в университете Южной Австралии Юлий Арутюнян увлекся испанской живописью и полгода стажировался в Испании. Эль Греко и Веласкес стали его кумирами. Но и здесь сработало притяжение подобию изначальных импульсов. По его словам, эти мастера открыли для него, что на самом деле можно сотворить, пользуясь теми же самыми цветовыми предпочтениями, музыкальном ощущении ритмов линий, форм и цвета, в их полифоническом взаимодействии.

«Русскости» в её внешних приметах в представленных работах действительно нет. В урбанистических фантазиях нет никаких намёков на что-то русское ни по цвету, ни по элементам архитектуры. А что касается чайников, кофейников, рюмок, сахарниц, и прочих кухонных мелочей, то здесь всё же достаточно таких предметов, которые не часто встретишь на австралийской кухне.

Но главное не в этом. Все предметы в натюрмортах Юлия Арутюняна поразительно живые. Более того, каждый обладает яркой индивидуальностью, а в комбинациях их взаимодействий в различных натюрмортах они предстают то яростными спорщиками, нападающими или обороняющимися, то статистами, ждущими подходящей минуты, чтобы показать себя во всей красе. Этот выразительный язык художника содержит в себе оттенки явных и скрытых амбиций, доминирования и подчинения, подхалимского поддакивания, горделивого презрения, и прострации отсутствия. И всё это в гротесном преувеличении, соответствующем «градусу» компании. Вот в этом-то и чувствуется что-то до боли родное.

Всмотревшись сюда, ощущаешь себя в старой доброй советской кухне с её политическими и интеллектуальными дискуссиями, чтением стихов и распеванием под гитару. Разумеется «за рюмкой чая» и наличием когда хороших, а когда и не очень закусок. День на день (и кухня на кухню) не приходится. Общее правило одно — всё, что есть в доме — на столе, вплоть до последнего огурца.

Много и сейчас говорится в России презрительных слов о кухонных политиках и интеллектуалах. Но если представить себе огромную страну на десяти часовых поясах, где зажигается свет по ходу дня от Находки до Бреста и происходит примерно одно и то же, то становится жутко от сознания того, какая сила сдетонировала тогда в 80-90е года.

А ведь институт кухни функционировал в России с середины XIX века, когда на стезю социальной активности вступили разночинцы и действуют на её остатках по сей день. Так что без этого института Российскую жизнь и представить невозможно.

Наверное, соответствующие органы старались как-то контролировать это. Во всех наиболее «засвеченных» кухнях наличествовали стукачи, а иные из кухонь и сами инициировались органами. Но во первых, надо полагать, российский стукач фигура непростая. Он и сам с фигой в кармане, докладывал лишь то, что считал возможным. Ему ведь и самому эта кухня, что дом родной. Зачем же её закрывать? Где тогда он поимеет свой «халявный» портвейн и солёный огурец?

Во вторых, как показал последующий опыт, даже «инициированные» кухни могли служить не одному господину. Но об этом лучше спросить кого-нибудь из господ Гордиевских, Калугиных, Резунов и прочих.

И вот здесь уместно сказать об одной особенности эволюции «кухонной темы» у Юлия — роли тени в его натюрмортах.

Вначале это действительно были всего лишь тени. На последних по времени работах этой серии они гораздо мощнее и активнее самих предметов. При этом каждый субъект отбрасывает не одну тень. Но здесь даже неуместно говорить об отбрасывании. Тени превратились в некии управляющие силы, подчас конкурирующие и конфликтующие между собой.

Едины они только в одном — в стремлении сделать управляемые объекты абсолютно послушным орудием своих намерений. Для Юлия главное здесь — это органическая полифония образов и динамическое единство композиций. А что там намыслил зритель — это его дозволенное со-творчество.

Но все-таки сама эволюция мотива очевидна. От первоначального ностальгического импульса (общение в органической среде — вот что теряет эмигрант) к осознанию, что же произошло с нами.
Есть жирная точка и эпилог на выставке. Жирная точка — это серебристая графическая работа, выполненная в особой технике. Здесь цвет не рассеивает внимание, а концентрирует его на завершенной музыкальной полифонической композиции. В этом светящемся изнутри рисунке взаимоотношения предметов и их теней выражены с силой, достойной В.Фаворского. И эпилог. Все эти кухонные предметы в лунном урбанистическом пейзаже, как бы выброшенные на улицу за ненадобностью. Здесь, вне своей органической среды они никому не нужны. Ни сами предметы, ни их тени.

И другая линия, начавшаяся одновременно с постепенным завершением кухонной. Урбанистический пейзаж. Здесь чувствуется замах на большую дистанцию. Что мы делаем в первую очередь, оказавшись в новом и не совсем своём месте? Метим пространство, где можем чувствовать себя дома. В пейзажах такой меткой представляются верёвки с постиранным бельём. Но тема велика и потенциальна. Наш мир и мир горний. Земля и вселенная. Мир доступный нашим ощущениям, и интеллектуальному осмыслению, и простирающийся за их пределы. Маленький мир, подлежащий нашему суждению, и большой, где это суждение видится жалким и смешным, если не совпадает с той истинной реальностью, для которой наши измерительные инструменты могут оказаться неадекватными.

Намечено пока направление. Пейзаж, уходящий вдаль за пределы. Существующая традиция знает не много произведений, направленных в эту сторону. Наверное, самая яркая из них «Битва Александра и Дария» Альбрехта Альтдорфера.
Так что урбанистика Юлия Арутюняна — проект очень амбициозный. Зная упорство художника, можно предположить, что тернии его не устрашат.

Я хорошо представляю себе творческий процесс художника. В студию в квартире на четвёртом этаже Гленелгской многоэтажки не проникают посторонние шумы. Свои знают — папу лучше не беспокоить. Внутри звучит музыка. Может это Бах, может быть Шопен или Брамс.

Юлий пишет свою картину, будто и не слыша музыку. Но его пульс, его дыхание, его мозговые импульсы работают в том же ритме. На некотором более общем уровне и его кисть действует в том же ритме. И всё это выходит на тот изначальный ритм, на который выходили творцы этой музыки, чтобы низвести его сначала до нотной бумаги, и потом до людей, которые репетировали и играли её уже для публики. Он будет писать так одну картину, потом другую, потом десятую. И он найдёт те вибрации, что придут, в конце концов, в резонанс с окружающим миром, или найдут путь привести его в резонанс. Не с собой, а с той силой, которая влечёт его по тернистому пути.

Валерий Филатов, Аделаида
Печатается с сокращениями