Если вам скажут, что Брайтон-Бич — это район Нью-Йорка, не верьте. Брайтон — почти полумиллионный город на юге Бруклина. Примерно 15 кварталов вдоль пляжа, большая часть из которых тянется под железнодорожным полотном и «бродвоком» спускается к океану.
Говорят, что до 1970-х годов здесь обитала шпаны из соседнего Кони-Айленда. Новые брайтонцы, приехавшие в основном из Одессы, Тбилиси, Кишинева, Алма-Аты и других южных городов, вдохнули в Брайтон новую жизнь и привнесли в нее свой колорит.
Сегодня Брайтон-Бич широко известен своими ресторанами, кафе, концертными залами. Здесь расположены многочисленные русскоязычные теле- и радиостанции, концертный зал, редакции газет, школы. Здесь не услышишь английскую речь, и даже если спросишь по-английски, то ответят тебе непременно по-русски.
Здесь смотрят постановки в театре «Миллениум», покупают книги в магазине «Санкт-Петербург», игрушки — в «Детском мире», а продукты — на «Русской базе». Едят салат «оливье», селедку «под шубой», жареную «куру» с «Бородинским» и «Литовским» хлебом, щелкают семечки звучной марки «Вездеплюйка».
Здесь дядя Миша делает ключи по одной болванке. А если ключ не подходит, ловко что-то подрубает, и ключ странным образом открывает заветную дверь. Здесь есть всё, кроме коренных американцев. Это- Брайтон благополучный.
…Октябрь 2002-го в Бруклине пах свежесваренным кофе, громыхающим над головой железом вагонов метро и облетающей листвой. Церковь в честь новомучеников и исповедников Российских на 18-й Авеню. Купол храма — не выше соседних двухэтажных домиков, рядом с китайскими магазинчиками и русской продуктовой базой, где та же икра, осетры, соленая семга по доллару за полкило, апельсины из Флориды и «Советский» пломбир.
Публика здесь веселая, любопытная и не голодная. Но этот Бруклин отец Вадим, а тогда ещё просто Вадим Арефьев, недолюбливал. Он жил с семьей на краю леса, в воспетой классиками одноэтажной Америке. Но помочь священнику основать церковный приход было его мечтой, и он приехал в Бруклин. Однажды во время службы в храм вбежала еврейская девушка. Она не была сведущей в церковных правилах, и потому буквально залезла на амвон и громко вопросила: «А вы знаете, что всего в получасе езды отсюда, на Брайтоне, ваши единоверцы погибают от голода и холода?». Словам её мало кто поверил.
Приезжие из СССР — одна из самых благополучных групп иммигрантов в Америке. У русских высокий уровень образования, а потому и доходы вполне приличные. Но и среди этих успешных людей находятся такие, кто не справляется с жизненными трудностями. Среди тех, кто поверил, был дьякон Вадим Арефьев. Оказалось, что у девушки был большой опыт добровольной работы с бездомными. Они обменялись телефонами и вскоре встретились.
Отец Вадим по сей день помнит свой первый выход на Бродвок. В переводе с английского Бродвок — «широкая дорога для прогулок», а проще — «разгуляй». Там, под эстрадой, на углу Брайтон Авеню и Оушен Паркуэй, жили бездомные. В тот вечер к нему из подворотен подошли, да что там — выползли! — 15 человек. Был среди них моряк, пилот, спившиеся ребята и девчонки с высшим образованием. Первыми, кого отцу Вадиму в тот же вечер удалось пристроить в общежитие для матросов, были Олег Рыженький и Валерий Климов. Оба когда-то ходили в океан, рыбачили. Он посадил их в машину, чтобы отвезли на постой. Разговорились по дороге. Бродяги не могли поверить: «Неужели православные?» А потом хватали за рясу — так хотелось потрогать настоящего православного церковнослужителя. И приговаривали: «Мы здесь столько лет умираем на улице. Протестантов видели, католиков… Иудеи были, а православные… Нет…».
Они долго ехали по темным улицам Брайтона и вспоминали. Валера рассказал, как во время одного из походов в Тихом океане начался такой шторм, что все реально приготовились к смерти. И вдруг команда советских моряков — атеисты, коммунисты и беспартийные, упали на колени и стали молиться святителю и чудотворцу Николаю, отрывисто выкрикивая слова: «Чудотворец, помолись… Молитвами твоими спаси нас, погибающих!».
И настал штиль. И спасся корабль. В Нью-Йорк Валерий Климов приехал из Одессы на заработки. На родине осталась семья. Все шло хорошо до тех пор, пока на стройке не сорвался с лестницы. Получив серьезную травму позвоночника, долгое время не мог работать, потерял жилье, начал пить. Жизнь, как нью-йоркская надземка, понеслась под откос. Он попрошайничал и пил. И снова попрошайничал. А тут — в лице молодого православного дьякона как-то незаметно пришло счастье. И жилье — пусть и в номере общежития.
«Сначала нашей задачей, — вспоминает отец Вадим, — было просто пристроить бездомных куда-нибудь на ночлег, а потом уже попытаться привести их в Церковь, найти им работу, дать возможность начать жить нормальной жизнью». Но из гостиницы они сбежали. И тогда отец Вадим снял подвальчик в Си Гейте. Он приходил, проповедовал, они с удовольствием слушали слово Божие. Но стоило ему уйти, как приглашали братву с Бродбока и начинали пьянствовать. Во время одной из таких вечеринок собутыльники напоили Валеру до одурения, и у него остановилось сердце. Похоронили его на чудном православном кладбище монастыря «Ново-Дивеево», самом большом в Русской Америке, там, где покоятся люди с великими именами: княжна Вера Константиновна, дочь классика Александра Львовна Толстая, князья Голицыны, Мусины-Пушкины, Волконские, вдова и дочь генерала Врангеля…
…А ещё через неделю сгорела Наталья. Она спала на Бродвоке, закрутившись в одеяло и, чтобы согреться, закурила. И этот труп был той зимой не последним.
Уже тогда отец Вадим понял, что нельзя было оставлять ребят без контроля, и начал пристраивать алкоголиков и наркоманов в больницы.
С походным иконостасом он выходил на Бродвок и молился с бездомными. Но что дальше? Первые два года помещения для тех, кто возвращался после лечения, не было, а снять — не хватало денег. И тогда отец Вадим поехал в Вашингтон, к известному в зарубежье и даже в бывшем Советском Союзе по «Голосу Америки» — протоиерею Виктору Потапову. В один день батюшка собрал три с половиной тысячи долларов. Отец Вадим прибавил часть своей зарплаты, и этого оказалось достаточно, чтобы снять часть дома, создать приют — Дом трудолюбия, и часовню во имя святого праведного Иоанна Кронштадтского, основателя Санкт-Петербургского общества трезвости. Убранство домового храма: иконостас, жертвенник — все сделано руками бывших алкоголиков.
Привидение
По документам он пять лет как считался умершим, был «похоронен». На самом же деле восемь лет человек неучтенной единицей жил на улице и все время пил. Звали человека Юра-«приведение». Звали уважительно, потому что он выживал там, где могли выжить только приведения и… Юра.
Проснувшись однажды морозным утром, он с ужасом увидел, как крысы расправляются с его намертво замерзшим товарищем. Год за годом он хоронил своих собутыльников.
По специальности историк, выпускник Киевского университета, бывший учитель, «Приведение» считался профессором «науки о выживании на улицах Нью-Йорка»: подсказывал, где сдать бутылки и советовал отправляться туда, где по вечерам выбрасывают продукты. Многие остались жить только потому, что Юра был рядом.
Когда он попал в Дом трудолюбия, то не мог держать ложку — руки не слушались, и этим наводил страх на других обитателей: неужели и с ними могло случиться такое?
Сейчас Юрий восстановил документы, стаж его трезвой жизни исчисляется почти четырьмя годами. Он прислуживается в алтаре домовой церкви и собирается поступать в семинарию.
А отец Вадим, теперь уже священник, собирают деньги на постройку на Брайтон-Бич православного храма в честь иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша».
Трое из Нью-Джерси
Даже самая благополучная иммиграция — это стресс, который без преувеличения можно сравнить с потерей близкого человека. На раскачку Америка больше месяца не дает. Судьбы тех, кто вовремя не устроился и не подстроился, нередко становятся легендами на Бродвоке.
Те же, кто приезжают в пограничном состоянии зависимости от алкоголя или наркотиков, не выдерживают и спиваются, а кто привозит с собой порок и думает здесь от него избавиться, ошибается. Новые условия требуют большой психической и физической стойкости, мобильности в поведении и восприятии иной действительности.
Отец Вадим помнит, как года два назад, зимой, раздался звонок, но трубка молчала. Он подождал ещё несколько секунд, и на другом конце провода кто-то на последнем дыхании прохрипел, что ещё немного, и они умрут от холода и водки. Единственное, что понял — звонившие находятся в Нью-Джерси и ютятся в гараже. Голос отца Вадима вселил в них надежду. Из последних сил они поймали машину. Доброхот-водитель загрузил полутрупы, словно мусор, в микроавтобус и привез в Нью-Йорк.
Через неделю детоксикации перед отцом Вадимом стояли трое: бывший юрист из Белоруссии, шестнадцать лет отработавший в милиции, и двое квалифицированных рабочих.
Один из них вскоре вернулся в семью. Двое других заняли ключевые в Доме трудолюбия посты: помощника управляющего и старшего мастера.
Реабилитация заговорила по-русски
Сейчас в приюте живут 8 человек в возрасте от 38 до 55 лет. Прежде чем попасть сюда, все бродяги проходят в госпитале четырех-семидневный курс детоксикации — в зависимости от состояния. «Проблема алкоголе- и наркозависимых в Нью-Йорке измеряется тысячами, — рассказывает отец Вадим. — Мы можем окормить лишь малый кусочек „карты“ восемнадцатимиллионного мегаполиса. За время существования нашего Дома трудолюбия через него прошло около ста зависимых от алкоголя и наркотиков русскоязычных бездомных, не только православных, но и представителей других вероисповеданий, было даже два атеиста.
Для всех у нас есть два незыблемых правила: человек не может употреблять спиртное и наркотики, и обязан посещать программу реабилитации.
С 2002 года мы сотрудничаем с местным госпиталем „Кони-Айленд“, единственным в стране, который уже четыре года предоставляет программу для алкоголиков и наркоманов на русском языке с русскоговорящими консультантами-психологами. Подобных курсов реабилитации в США много, но рассчитаны они в основном на англо- и испаноязычную публику.
Для того, чтобы стать участником программы по реабилитации, данный госпиталь не требуют ни страховки, ни других документов. Есть направление после курса детоксикации — и с тобой будут работать профессиональные наркологи, психологи, социальные работники. Более того, город выделяет деньги на такие программы и обеспечивает бесплатными лекарствами».
Среди тех, кто занимается с русскоговорящими, консультант Александра Гурвич, опытный социальный психолог и специалист работе по нарко- и алкоголезависимыми с 17-летним стажем. «Мы не только лечим тело, но и помогаем человеку адаптироваться, внутренне настроиться на адекватное принятие нового статуса в новой стране, — поясняет суть программы Александра, родом из Одессы. — Эмиграция — жестокая штука. Это перестройка всего организма, психологии и привыкание к новому социальному статусу, часто более низкому, чем на родине.
Мы пытаемся донести до наших клиентов, что теперь уже нельзя ориентироваться на те понятия, какие были „там“. Нужно учиться выживать здесь и сейчас. Нужно смириться с тем, что мы живем в стране с иным языком и иной культурой, которые никогда не станут нам родными».
А отец Вадим раскладывает статистику последних лет. После реабилитации в «Кони Айленд Хоспитал» и духовного просвещения в Доме трудолюбия, богослужений и молитв стойкий положительный результат достигнут у 25–30 процентов бывших бездомных алкоголиков и наркоманов. Были такие, кто по разным причинам уходили, но возвращались на повторную реабилитацию. Для сравнения: в обычных медицинских учреждениях хорошей считается реабилитация у 6 процентов клиентов.
Если же у кого след алкоголя или наркоты обнаруживается, (а у батюшки есть специальная «волшебная» трубка), тому даются три минуты на сборы, чтобы покинуть дом и не провоцировать других.
По одиночке здесь не ходят…
…Январь. Порывы ветра несутся с океана, продувают насквозь и хватают за кости. Но каждый вторник в 7.20 вечера отец Вадим, захватив походный иконостас, отправляется на брайтонский «разгуляй». Сюда, как на пламя огарка, ежедневно слетаются сотни душ, которые словно в огромном темном котле варятся здесь и умирают. Чтобы назавтра освободить место для новых лиц. Какими они будут? Потому и действует здесь правило: «Приходить к бездомным только группой». Иногда, правда, отец Вадим идет в сопровождении одного, но физически крепкого и спортивно подготовленного мужчины, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств уйти самим, унести иконостас и защитить святыню.
«Правило это мы выстрадали годами, — говорит батюшка. — Никто из нас не вправе идти к бездомным в одиночку и тем более вмешиваться в их разборки: это крайне опасно».
А тем временем в темноте из-под эстрады выползают люди. Не каждый соображает, какой сегодня день недели, который час и где они находятся. Но те, кто понимают, уважительно говорят, что «сейчас придет отец Вадим и о нас помолится».
Путь иммиграции у отца Вадима тоже был очень непростой. Кем только не пришлось поработать: и официантом, и трактористом, и ночным грузчиком почтовой компании, развозил пиццу и чистил свинарники. Выжил.
А вырос он в далекой от Церкви интеллигентной русско-еврейской семье. О вопросах бытия, жизни и смерти он стал задумываться в армии, когда после первого курса Университета Дружбы Народов попал в кабельные войска. Туда, как и в стройбат, призывались зачастую бывшие заключенные. Выпускники вуза были исключением. Там не требовалось особых знаний, зато каждый день был борьбой за выживание. Вадим чудом выжил, получив энное количество переломов носа. В Америке его краешком «зацепила» трагедия 11 сентября. По будним дням отец Вадим работает программистом в одной из финансовых компаний в центре Нью-Йорка. Он находился на первом этаже взлетевшего на воздух здания уже после того, как туда влетел управляемый террористами самолет. Поднимаясь на эскалаторе к выходу на улицу, он видел метнувшуюся из подвала гарь, а вслед ему неслись безумные крики паникующей толпы. «Я остался жив, и благодарен Богу, что Он дал мне шанс по мере сил спасать тех, кто не погиб в те страшные минуты, но ежедневно умирает на глазах благополучного Брайтона».
…А над Брайтоном круглосуточно громыхают вагоны метро, заглушая бессвязную речь, брань и стоны, просьбы о помощи. Впереди зима, и отец Вадим знает, что скоро они опять будут кого-то хоронить. Но сейчас они теряют только тех, кто сам отказывается идти ко спасению, кто сам отказывается протянуть навстречу руку.
