С Александром Александровичем Трубецким, моим коллегой по работе во Всемирном координационном совете российских соотечественников я познакомился в Москве, продолжил знакомство в Казани, а неторопливо побеседовать с ним удалось уже во Франции.
Он был нашим добрым гидом и гостеприимным хозяином. Именно его глазами я впервые увидел Париж: Елисейские поля, мост Александра III, музей лейб-гвардии казачьего Его Величества полка, русское кладбище в Сент-Женевьев дю Буа. А одним из самых сильных парижских воспоминаний стала ночная прогулка с Трубецким на Rue Pierre le Grand (улицу Петра Великого), которую замыкает величественная громада православного храма Александра Невского. Сан Саныч, несмотря на свой княжеский титул, очень прост в общении, внимателен и приветлив. Он — истинный парижанин, и в то же время настоящий русский дворянин.
— Расскажите, пожалуйста, о себе и о своей семье. Какое отношение вы имеете к тем князьям Трубецким, которые сыграли такую большую роль в истории России?
— Действительно, я происхожу из великого рода Трубецких, княжеская фамилия которых идёт от литовского князя Гедимина… Кстати, от этого великого литовского князя свою родословную ведут несколько известных фамилий: Трубецкие, Голицыны, Куракины и многие другие. По матери я Голицын, по отцу — Трубецкой. Мой дед, Евгений Николаевич Трубецкой, был известным философом. Его труды до сих пор изучают в духовных академиях. У нас была такая университетско-интеллектуальная семья. Мой отец учился в МГУ на юриста. А ректором МГУ, был брат моего деда Сергей Николаевич Трубецкой. Он стал первым не назначенным, а именно избранным ректором МГУ.
Когда началась Первая мировая война, мой отец немедленно прервал обучение на юридическом факультете и пошёл в офицерскую школу, скорыми курсами её закончил и молодым офицером в начале 1915 г. попал на войну. Воевал против немцев, против австрийцев, участвовал в Брусиловском прорыве.
Но началась революция, и солдатские комитеты растоптали весь офицерский авторитет. На его глазах подняли на штыки старшего полковника, а отца пощадили, поскольку какой-то революционный солдат за него заступился, заметив, что отец обращался с младшими чинами уважительно.
Тем не менее, в тот день его жизнь на волоске держалась. Ему оторвали погоны, потом мой отец перебрался в Москву. Там образовались белые политические кружки. Он состоял в них, потом участвовал в уличных боях, защищал от революционеров главный почтамт Москвы, а затем принял участие в одной из попыток спасения царской семьи. Заговорщики, среди которых был мой отец, уже доехали до Тобольска, но в это самое время царскую семью перевели в Екатеринбург. Туда они уже не сумели прорваться. Их попытка провалилась. Затем он оказался в белой армии на юге России у Деникина, затем Врангеля. Эвакуировался в конце гражданской войны в Константинополь.
Среди многих других эмигрантов оказался в Праге, где в те годы был основан филиал московского университета. Таким вот образом, после 7 лет войны, он закончил своё юридической образование, получил диплом, который ему совершенно не пригодился, поскольку затем он переехал во Францию, где российские дипломы не признавались, и где у него началась тяжёлая эмигрантская жизнь. Дипломированные инженеры работали на конвейерах, генералы становились солдатами, швейцарами, ночными сторожами или водителями такси. Он пошёл в таксисты и проработал водителем сорок лет. Многие эмигранты выбирали эту профессию, поскольку, хотя эта работа не такая уж приятная или престижная, но в то же время это одна из тех профессий, где человек, сидящий за рулём, оставался сам себе начальником, не находясь ни в чьём подчинении.
Мать моя — урожденная Голицына была внучкой вице-губернатора Москвы. Голицыны не эмигрировали, и моя мать была первым браком замужем за офицером царской гвардии Георгием Осоргиным. У них родилось двое детей, но очень скоро Георгий был арестован и расстрелян в Соловках. Кстати, моей матери удалось посетить его там. Этот эпизод описан А. И. Солженицыным в «Архипелаге». Годы спустя, жена Горького М. Андреева, которая имела какое-то влияние в высших сферах и пыталась помогать так называемым «бывшим», организовала моей матери высылку за границу. Так она, и это редчайший случай, с двумя малолетними детьми в 1931 году оказалась во Франции.
Мой отец, который был однополчанином её покойного мужа, конечно, ей очень помог. Потом они поженились. Мой отец воспитывал детей Георгия Осоргина как своих. Я же родился уже после Второй мировой войны в 1947 году. Мой старший брат Михаил Осоргин стал православным священником. Сейчас ему под 80 лет. Он служит в пригороде Парижа в семейной церкви, а до этого очень долго был настоятелем храма русской православной церкви в Риме. Кстати, именно он перевёл русскую православную церковь в Риме под юрисдикцию Московского Патриархата. Тогда это был редчайший случай, который произошёл ещё задолго до примирения двух ветвей нашей церкви.
Моя жена родилась во Франции. Она наполовину русская, а наполовину грузинка. У нас четверо детей. Все они говорят по-русски.
— Вчера мы с вами были на русском кладбище в Сент-Женевьев дю Буа. Там я видел много надгробий с фамилиями Трубецких.
— Это всё наши дальние родственники. Фамильные могилы находятся на другом кладбище, недалеко от нашей семейной церкви.
Ещё один брат моего деда Евгения Николаевича Трубецкого Григорий Николаевич Трубецкой был дипломатом. Кстати, он был посланником России в Сербии в 1914 году, когда началась Первая мировая война. Как и мой дед, он участвовал в созыве и проведении Поместного собора 1917–18 гг., затем он работал начальником Управления по делам исповеданий в правительстве Деникина.
У этой ветви нашей семьи был свой дом в Париже. Этот дом и стал убежищем для всех близких. Григорий Николаевич построил там маленькую церковь в память своего сына Константина, который погиб в последние дни гражданской войны. Родителям было известно, что он был ранен, но отдал лошадь ещё более тяжело раненому солдату, и затем пропал без вести. В его память и была построена семейная церковь, которая существует до сих пор. Часть этой территории после войны была, к сожалению, продана. На её содержание просто не хватало денег. Но место, где стоит наша церквушка, сохранилось. При ней есть небольшой дом, где и живёт мой брат Михаил Осоргин — заведующий этим маленьким приходом.
-То, что вы прекрасно играете на рояле, я помню по совместному пребыванию в Казани, но вчера вы всех нас очень сильно удивили так здорово и, главное, профессионально и лихо сыграв на балалайке. Откуда у вас эти навыки? Быть может, вы играете и на других музыкальных инструментах?
— Я с детства увлекался музыкой, хотя её никогда и не изучал профессионально. Будучи ребёнком, я один год проучился в Париже в русской консерватории имени Рахманинова, директором которой ныне является Пётр Петрович Шереметьев. У меня был хороший слух.
Я всегда быстрее и лучше воспринимал то, что я слышал, чем читая ноты. В результате так никогда по-настоящему читать их и не научился. Когда же я учился в школе для детей русских беженцев, там, среди разных педагогических методов особенно поощрялось изучение русских народных инструментов. Вот я постепенно и ухватился за балалайку. Когда-то я действительно неплохо на ней играл.
Сейчас играю раз в год, так что техники у меня, увы, уже никакой нет. Вчера я выбрал для игры мелодии попроще для того, чтобы как можно меньше ошибаться.
В молодости я действительно играл неплохо и даже разъезжал по разным местам и этим подрабатывал.
Русский язык был языком моего детства. Когда я попал во французскую школу, то ни слова не мог связать по-французски. Возможно, поэтому я ненавидел эту школу всей душой, зато всегда охотно участвовал в самых разных русских кружках, постоянно интересовался Россией, русской историей, а поскольку мой отец был военным, особенно интересовался русской военной историей.
— А кто вы по образованию?
— Я окончил школу бизнеса и менеджмента и всегда работал на французские экспортные фирмы. Сейчас я создал свою компанию, занимающуюся консалтингом в сфере внешней торговли. Поэтому у меня теперь много проектов, связанных с Россией. А на будущей неделе полечу в Армению.
— Здесь, во Франции, как мы почувствовали, существуют самые разнонаправленные эмигрантские группы. Многие из них остаются на довольно непримиримых, по отношению к России, позициях. Почему вы сами пошли путём, который сближает вас с исторической родиной?
-То, как ведут себя потомки русских эмигрантов, во многом зависит от воспитания, которое они получили. В нашей семье всегда родители с детства мне внушали: ты — русский, который родился во Франции. Франции ты должен быть верным и благодарным. Твоя Родина — Франция, а твоё Отечество — Россия. Похожую философию я прививаю и своим детям.
Беседовал председатель «Русского клуба в Шанхае» М. В. Дроздов
Источник russianshanghai.com
Фото М. Дроздова
