Крестилась она в 21 год. Против воли родителей. А до этого думала, что монастырь — это средневековье, ведь в Германии если и видела монахинь, то это были очень пожилые женщины, которые занимались социальной деятельностью. Когда же крестилась, то узнала, что есть и православные монастыри. Поехала во Францию — в Леснинскую женскую обитель. И там для нее открылся новый мир.
— Я понимала, насколько это серьезное решение и, к тому же, знала, что семья мое решение не примет, — рассказывает директор интерната и школы для девочек в Вифании, что в Палестине, инокиня Марфа (Валль). — Прародители мои — немцы Поволжья — были раскулачены и высланы в Караганду, где я и родилась. У мамы в семье сохранялся язык и менонитская вера. При первой возможности отец вывез нас на историческую родину в Германию. Мне тогда было 10 лет. Я знала русский язык, но скоро забыла, потому что родители не предпринимали никаких попыток, чтобы его сохранить. Мы жили в немецком окружении, и когда я в 16 лет в первый раз попала в Пасхальную ночь в русский храм в Штутгарте, я не понимала ни единого слова, даже «Христос Воскресе!». Но для меня эта ночь стала встречей с Богом. Я уже тогда поняла, что если буду креститься, то это будет только здесь.
Она регулярно возвращалась к вопросу выбора монашества как жизненного пути, и так устала от колебаний, что после окончания университета сказала родителям, что поехала путешествовать по Европе, а сама уехала в монастырь в Грецию.
— Там я молилась — и ответ мне был дан конкретный, — продолжает сестра Марфа. — Я приехала в Германию и, понимая, что родители своего благословения не дадут, пошла в своему духовнику. Духовник мой, священник семейный, давно пытался выдать меня замуж и «обещал» кучу детей. Узнав о моем намерении принять монашество, он направил меня к архиепископу Берлинскому и Германскому Марку. Зимой 2002 года владыка благословил меня поехать на Святую Землю.
— Как встретила вас Гефсимания?
— В Гефсиманию я ехала с твердой уверенностью, что это ненадолго: только осмыслить и проверить свое решение, а потом — снова в Грецию! Но во время моего пребывания в монастыре владыка Марк приехал в Гефсиманию и оставил меня там еще на 3 месяца.
Владыка уехал, а меня вызвала игумения и сказала: «Будем одевать». Это не входило в мои планы. Я всем сердцем рвалась в Грецию. Гефсимания должна была стать только этапом, проверкой. Я совершенно не собиралась там оставаться. Но матушка отправила меня в швейную на примерку. Спустя три недели меня одели в подрясник. Это была не моя воля, но во всем явственно ощущалась рука Божией Матери. Так я и осталась на Святой Земле. Потом были два года послушнической жизни, в течении которой Вифания снова и снова появлялась на горизонте, маячила, «заявляла свои права»… И наконец Великий пост 2005 года стал переходным этапом: все больше послушаний мне поручалось именно в Вифании, и после Пасхи, в мае 2005 года, я переехала туда окончательно.
— В следующем году школе в Вифании исполняется 80 лет…
— Официальной датой ее регистрации значится Лазарева суббота 1937 года — май, конец учебного года. Основательницами школы-интерната для православных арабских девочек были первые сестры Вифанской общины Воскресения Христова англичанки монахини Мария и Марфа. Главной ее целью было воспитание девочек, которые должны были пополнять ряды сестричества: как монахини или в качестве медперсонала уже открытой тогда маленькой клиники, поэтому ученицам преподавали Закон Божий и серьезно готовили их к миссионерской деятельности. Но мы предполагаем, а Господь располагает. Когда арабы-христиане узнали, что в Вифании открылась школа, они привели туда и своих детей, и сестрам пришлось принять 60 человек вместо планировавшихся 20-ти. Уже с момента своего основания у школы была хорошая репутация: там преподавали иностранные языки, и девочки свободно говорили на арабском, английском и русском.
Тем временем — Вифанское сестричество разрасталось. Матушку Марию поставили во игумении, и она с частью сестер, которые были настроены на строго монашескую жизнь, переехала на другую сторону Елеонской горы, в Гефсиманию, а мать Марфа осталась в Вифании — с учителями, воспитательницами, детьми и больницей.
После образования государства Израиль в 1948 году, и после Шестидневной войны 1967 года, христиане-арабы стали эмигрировать и количество их на Святой Земле стало резко сокращаться. Многочисленные христианские школы стали испытывать проблемы, связанные с нехваткой учеников, и в 1970-е годы Синоду Русской Зарубежной Церкви надо было решать, что делать со школой. В результате в 1972 году ее зарегистрировали как частную христианскую школу и стали принимать туда девочек-католичек, протестанток, а потом и мусульманок. Интернат также был сохранен, и по сей день там живут христианские дети со всей Святой Земли — как из Израиля, так и из Палестины. Все они приходят к нам по разным причинам, и чаще всего эти дети из неблагополучных семей со своими печальными историями. Сегодня на попечении сестер в интернате 19 детей, (16 девочек и 3 мальчика — братья этих девочек) . Мальчики учатся в христианских школах для мальчиков в Иерусалиме и Рамалле; 14 девочек учатся у нас в школе, две — в России. Две трети воспитанниц — это арабки из Израиля и Палестины. В нашем интернате учатся три сестры из российской семьи, приехавшей в Израиль, одна девочка из Америки и одна — из Иордании. В школе больше детей из смешанных браков и приехавших (или вернувшихся) — по самым разным причинам — из заграницы. Я убеждена, что любой ребенок должен воспитываться в семье, и финансовые сложности не должны этому препятствовать. Все наши дети приняты в интернат потому, что им лучше воспитываться вне семьи.
— Почему мусульманские родители выбирают для своих детей вашу школу?
— Родители учениц нашей общеобразовательной школы заинтересованы в хорошем образовании своих девочек. Христианские школы на Святой Земле чаще всего находятся в ведении церкви, и директорами их являются иностранцы. Эти школы по уровню преподавания намного выше мусульманских и, тем более, государственных. На Святой Земле, если родители заинтересованы в образовании своего ребенка, они готовы инвестировать в его образование.
Обучение мальчиков и девочек на востоке очень отличается. Как правило, детям дают хорошее базовое образование в частной школе. Со временем сумма за обучение растет, и старших девочек переводят в государственные школы и платят или за младших, или за мальчиков.
Наша школа по сей день остается одной из лучших в регионе. Когда я, уже как директор, принимала школу 11 лет назад, у нас было 9 классов и около 280 учениц. За прошедшие годы мы стали 12-летней школой с математическим уклоном (сама я по образованию преподаватель математики).
Классы у нас небольшие — по 22 — 24 человека, что оптимально как для детей, так и для учителей. В детском саду, дошкольной и начальной школе у нас по два каждых класса — «а» и «б», а с 5-го класса и выше — только один класс. За последние годы ситуация начала меняться. Взрослеющие дети не хотят уходить из школы. К тому же, в прошлом году прошла волна террора, поэтому прохождение пропускных пунктов (КПП) на пути в другую школу стало небезопасным, и родители стали отправлять малышей или подростков в школу поближе к дому.
В нашей школе образовалась очередь на поступление, есть вступительные экзамены, и мы даже стараемся сдерживать напор желающих у нас учиться. Тем не менее количество детей из года в год продолжало рости. В прошлом году мы набрали 447 учениц. Для количества наших классных комнат как и для их размеров это слишком много, и мы обсудили с моей секретаршей и с учителями, проводившими тестирование детей, что в этом новом учебном году количество учениц надо бы сократить до 420 и даже меньше.
Впереди у нас было целое лето, но за три дня до начала учебного года, когда я спросила, сколько в этом году у нас учениц, мне сказали, что 503! Я поняла, что это и есть арабское послушание! В результате в 5 классе оказался 41 ребенок и мне пришлось разделить класс на два и перераспределять учителей.
— Сколько учителей трудятся в вашей школе и кто они по национальности?
— В нашей школе 33 преподавателя работают на полную ставку и 9 — на половину ставки. Одна шестая учителей — это наши бывшие ученицы, а из мам — минимум половина училась у нас.
В связи с тем, что население в Вифании на 99,9% мусульманское, то и в школе в основном учатся девочки-мусульманки. Их родители знакомятся с нами и нас если не любят, то ценят и, можно сказать, что школа нас в какой-то степени в мусульманском окружении защищает. В 200-х метрах от нас находится греческий монастырь — закрытый, их монахинь редко встретишь на улице. И местные относятся к ним в разы более агрессивно и постоянно на них нападают.
Учителя-мусульмане у нас тоже преподают. А так как целью нашей школы является миссионерство и проповедь христианства, я стараюсь, чтобы минимум одна треть, а лучше, чтобы половина учителей были христианами. Поэтому искать педагогов приходится за пределами Вифании. Наши учителя ездят на работу и из Вифлеема, и из Иерусалима, минуя пропускные пункты, а это всегда определенный риск. Случись какая-то неурядица, пропускные пункты закрывают, и мне иногда приходится срываться из школы и выручать наших учителей — вызволять с КПП или пытаться провезти их в объезд блокпостов.
— Возникают ли у вас проблемы в связи с тем, что в школе детей знакомят с христианством?
— Пока дети маленькие, родители готовы закрывать на это глаза, а потом в их заявлениях, бывает, появляются фанатичные нотки. Тогда мы говорим, что мы не заставляем их ребенка учиться в нашей школе, и у них есть возможность перевести его в другую школу.
Тут нам надо быть внимательными, последовательными и не сдавать свои позиции. Мы и так двигаемся по очень тонкому льду. Поэтому нужно очень четко и последовательно определить свою позицию: причем и по отношению к родителям, и к министерству образования, ко всему, что приходит извне. Нужно следить не только за настроениями родителей, но и за учебниками, и за издаваемыми законами.
— Получается, что законы министерства образования на вас тоже распространяются?
— Мы ежегодно получаем от министерства образования аккредитацию, они выдают лицензию, и это, конечно, козырь в их руках. У нас очень сложные отношения с миниcтерством образования. В последние годы ощущается четкая исламизация страны, а мы пытаемся все-таки удерживать свою позицию. Нам помогает то, что мы финансово от них независимы. Министерство, с одной стороны, не хочет нас никак субсидировать, а, с другой стороны, мы научились очень ценить эту независимость. Мы даже учебники у них покупаем, поэтому я всегда могу у них спросить, на каких основаниях они «лезут на нашу территорию»? Все, что касается образовательного процесса, я готова с ними обсуждать, причем образовательный процесс у нас гораздо лучше поставлен, и мы следим за нашими учителями, а государственным школам есть над чем работать.
— Создается впечатление, что вы принимаете на работу самых достойных учителей?
— На самом деле, все не так просто. Профессиональное образование в Палестине, как и школы, хромает на обе ноги. По окончании университета выпускники не готовы прийти в школу и самостоятельно начать работать. Часто я прошу кандидата посещать занятия наших педагогов, а потом подготовить показательный урок. Мы его обсуждаем, каждый дает свои комментарии и в заключении я говорю, что следует изменить и прошу подготовить второй урок. Кандидат и учителя имеют право посещать занятия в других классах, преподаватели делятся опытом — для палестинских школ это чуждо, а я поддерживаю эту открытость. На втором уроке я смотрю, насколько учитель готов реагировать на замечания, учиться, меняться, к чему-то стремиться.
Такая практика складывалась у нас годами, и сегодня учителя четко знают, на что ориентироваться, а новички намного легче вписываются в коллектив. Так, учителем математики в старших классах у нас в течении трех лет работал человек с дипломом зубного врачи. И в течении трех лет это была самая настоящая битва с министерством образования… Но преподавал свой предмет он намного лучше, чем это делал бы человек с дипломом учителя. Супруга другого зубного врача второй год преподает английский, хотя педагогического образования у нее тоже нет. Для меня важно, чтобы преподаватель английского языка учил хорошей разговорной речи. Два наших учителя английского (из 5) жили в Канаде и Англии, и хотя обе не имеют педагогического образования как такового, но давали частные уроки в англоязычных странах, и нас это устраивает.
— А как вам удается сохранять финансовую независимость?
— Только с Божией помощью. Будучи немкой, у меня в крови заложена рассчетливость и потребность в том, чтобы под матрасом была «заначка на черный день». Но за все 11 лет мне так и не удалось собрать эту заначку!
В начале месяца мы оплачиваем счета, а в конце месяца платим зарплату учителям. И все эти годы мы ее набираем чудом. А когда приходит более крупное пожертвование, то я, казалось, могла бы порадоваться, что месяца на два можно расслабиться (или положить под матрас!). Но, умудренная опытом, могу сказать, что радоваться рано. Потому что Господь авансом дает на что-то: или трубу прорвет и придется менять, или из-за урагана крыша пострадает, очередная перестрелка за воротами с очередной шальной пулей либо в электрическом кабеле, либо в баках для воды на крыше; машина сломается, кто-то из интернатских детей заболеет, а они у нас в интернате без медстраховки и мы платим наличными. Господь дает, но на те нужды, которые вот-вот начнутся. На меня лично это действует как смирительная рубашка: мне с этой финансовой неопределенностью смириться очень сложно. Но Господь меня учит, и даже мои интернатские дети все понимают. Серьезность ситуации у нас измеряется детскими поклонами. Они, если видят меня озабоченно-грустной, спрашивают, сколько поклонов нужно сделать, чтобы собрать нужную сумму. Дети становятся на молитву и Господь внимает их молитвам.
— А как же бюджет?
— Бюджет есть. Для мусульманских детей образование платное, как в обычной частной школе. Интернатские находятся на полном нашем обеспечении: это и обучение, и медобеспечение, и одежда. Но у нас своя арифметика. Сложность в том, что у нас семьи многодетные. У нас учатся, например, 10 девочек из одной арабской семьи. Четверо старших уже закончили школу. Сейчас семья платит за первых двух, остальные учатся бесплатно. Христианские семьи в Палестине испытывают финансовые трудности, поэтому им мы тоже даем хорошую скидку. За счет оплаты за обучение мы покрываем половину наших расходов, а вторую половину все равно приходится собирать.
— С какими искушениями, вызовами современного мира и своего непосредственного окружения (в семье, например) сталкиваются дети в Палестине и ваши ученицы в том числе? В чем вы находите выход?
— Конечно, мы не сталкиваемся в Палестине с развратом, и в нашем строго патриархальном обществе нет ювенальной юстиции. Но у нас другое искушение -неограниченная власть отца, например, и если возникают у детей в семье сложности, то им почти невозможно помочь. Приходится прибегать к восточным хитростям.
По нашим школьницам мы также видим, как влияет на них интернет, социальные сети, лругие дополнительные каналы информации, которые они находят, и фильмы, которые скачивают. Запретный плод сладок, и это не зависит от религии. Девочек в Палестине очень строго восптывают, но, с другой стороны, в городе нет секций для внешкольных занятий и девочки в свободное время сидят по домам — а это опять компьютер, интернет, сериалы, формирующие не вполне адекватное восприятие жизни.
Мы стараемся расширять кругозор учениц: у нас есть занятия, на которых мы говорим с девочками на разные темы повседневности — например, как обеспечить себя в будущем, выбрать работу, противостоять насилию, которое продолжает в нашем обществе негласно быть.
— Сестра Марфа, вы упомянули, что при общении с родителями и вышестоящими обранизациями системы образования вам нередко приходится прибегать к восточным хитростям…
— Нам приходится искать, например, не всегда логичные пути воздействия. С министерством образования мы долго спорили по поводу количества часов преподавания в нашей школе Корана. Я часы срезала, а они приказали увеличить. Они даже хотели закрыть школу, потому что большая часть наших детей — мусульмане и должны изучать Коран в том объеме, в котором это приписывает мнистерство образования. Выход из положения нашла преподавательница Корана, наша бывшая ученица. Мы с ней послали наших учеников на соревновния по чтению Корана. И ученицы нашей христианской школы в общем заняли на этих соревнованиях второе место. Я показала в министерстве образования результаты и плоды нашего обучения — с меньшим количеством часов преподавания Корана в неделю. Я даже предложила им прийти в нашу школу и провести экзамен в любых классах, на их усмотрение. А мы должны будем выбрать школу в округе и провести экзамен там и сравнить результаты. Пока к нам никто не приходил. Такая вот «арабская логика», арабская манера общения.
При общении с родителям тоже иногда приходится в интересах детей хитрить и вести себя очень гибко.
— Как отражается работа в школе и интернате на вашей монашеской жизни?
— Мы с детьми стараемся подстраиваться друг под друга, а сами жить той жизнью, которую выбрали. Раньше в интернате работали арабские нянечки. Они помогали воспитывать не всегда нам понятных арабских детей, заботились о них, и у сестер была возможность больше времени уделять монашеской жизни. Сейчас нянечек нет. Мы остались с детьми один на один и нам приходится справляться с этой ситуацией. Чтобы с нами общаться, девочкам пришлось выучить русский язык, а нам — пересмотреть свое представление о монашестве в рамках нашего послушания, тем более, что работали мы с детьми другой культуры и другого темперамента.
Наши девочки хорошо справились со своей задачей: они выучили русский язык, поют русские песни, с удовольствием смотрят русские фильмы. С сестрами все сложнее. За время работы в Вифании у меня минимум девять раз менялся состав сестер. И когда приходит очередная сестра, ей тоже, как и мне 11 лет назад, приходится подгонять свою повседневную жизнь под новые условия. В монастыре ведь сестры ищут молитвенной жизни, а их — отправляют в Вифанию, в школу! Наша Гефсимания, конечно, тоже является местом паломничества, и туда потоком идут не только паломники, но и туристы. Тем не менее, это монастырь, и у монахинь есть возможность уединиться, молиться за богослужениями.
В Вифании мы открыты мусульманскому, часто агрессивному, миру. А интернатские дети живут у нас 7 дней в неделю, а многие и 365 дней в году без выезда на каникулы.
Нас в Вифании трое: две сестры занимаются детьми, закупкой продуктов, стиркой, готовкой; на мне — контакты с внешним миром, школа, образовательный процесс, корреспонденция, финансы, отчетность, бухгалтерия.
К тому же я в интернате еще и «папа». Если возникают какие-нибудь внутренние разборки, провинившегося отправляют к сестре Марфе «на ковер». Этим летом я первый раз сделала в своем офисе ремонт, и перенесла свой письменный стол так, чтобы провинившиеся дети всегда были у меня под контролем через часть стены выложенную стеклянным кирпичом.
— Сестра Марфа, вы уже 14 лет на Святой Земле. Не раз мне приходилось записывать интервью с монашествующими, перешедшими в Православие. И каждое заканчивалось счастливой историей о том, что и их родители, если сами пока и не приняли православную веру, то смирились с уходом своего сына или дочери в монастырь, а кто-то и сам крестился, венчался…
— Родители восприняли мое крещение как предательство: немцы ведь не меняют ни зубных врачей, ни адвокатов, ни жен, ни тем паче религии. (Всем нам известно житие св. преподобномученицы Великой Княгини Елисаветы Феодоровны.). У нас была большая дружная семья, мы знали не только двоюродных братьев и сестер, но и четвероюродных и еще дальше. Я всегда была уверена, что кровь сильнее, и каким бы трудным не был мой выбор для моей семьи, что мы в конечном итоге справимся. Но все оказалось не совсем так. Мое крещение, а потом и уход в монастырь показали, что в реальности все сложно и очень часто непредсказуемо. Единственное, что из моей прошлой, домонастырской, жизни сбылось, так это предсказание моего первого духовника, обещавшего мне «кучу детей». Хотя… Я все-таки стараюсь не терять надежды, ведь пути Господни неисповедимы.
Фото автора
