Лауреаты, окончание.
Юлия Леонтьева
НОЧЬ И ДЕНЬ
(Ироническое эссе)
Проснулась я уже давно, но так и не смирилась с этим. Хотелось бы, чтобы, как в песне поется: «И ночь у нас будет ночь, и день у нас будет день», но похоже, опять все поменялось местами. Встать — и за компьютер: мысли построить, слова правильные подобрать. Ведь пора делать верстку, а пока, кроме рубрики «Наши литераторы» и объявления о предстоящем моноспектакле театра живого поэта, у меня ничего нет.
Наш журнал публикуется уже девять лет, а мог бы уже быть давно забыт. Поэтому я с гордостью называю цифру девять, хотя я лично работаю в нем последние пять лет и именно я поддерживаю его жизнь. Грубо говоря, этот прилипший ко мне журнал под названием «Культура в эмиграции» — мой пасынок, то есть я его мачеха. Так уж получилось. Родная-то мама (звали маму мужским именем Эдик) свалил за границу, из Австралии в Россию. Там теперь и масштаб, и просторы — все для его кипучей натуры, не то что в Австралии: кучка русских эмигрантов, приехавших сюда в разное время с небольшим багажом, в котором как-то уместился и кусочек родной культуры — у кого в виде библиотеки, берез на холсте, а у кого и в душе. Последним приходится нелегко — предъявить нечего. Вот на таком островке я и работаю.
Перечитала написанное, и так тошно стало: ведь ни слова по сути не написала, кроме того, что Эдик свалил за границу. Привыкла лукавить на страницах журнала. Начну сначала.
Итак, вторую половину ночи обдумывала я прошедшую и будущую дневную жизнь. Вот бы завести друзей, семью, соратников, тоже живущих ночной жизнью, где дневные законы и правила упразднены за ненадобностью. А так, из- за этих нескончаемых правил, ты не можешь: раз — говорить правду и поэтому быть честным человеком; два — найти единомышленников, потому что они живут по таким же правилам, что и ты, и поэтому скрываются. И при этом еще нужно пробираться между выпирающими амбициями носителей культуры, никого не задевая и по возможности оставаясь невредимой. Я это называю: «маневры на жизненном отрезке времени». Днем человек (мужчина, женщина или пара) выходит хорошо одетым из хорошего дома, садится в хорошую машину и едет на неплохую работу. У эмигрантов поиск работы выпадает на первые пару лет, потом он ослабевает, так как все складывается как надо. Очень упрощенная схема, но многие под нее подпадают. А ночью, если не считать фирменную пижаму атрибутом дневных правил, все люди как люди. Если резко проснуться, то и не вспомнить сразу марку своей машины и страну проживания. Ни колес, ни корней, ни мнения. Да о чем это я? О людях, для которых я поддерживаю жизнь нашего эмигрантского журнала.
Перечитала. Пожалела нас всех за придуманную дневную жизнь. Какой мрак! Нужно прервать это преддверье в день чем-то положительным. Идея! Я знаю, что меня введет в светлое и возвышенное: концерт в гостиной у Елены Камбуровой «Каждый выбирает для себя». Гостиная, правда, находится в Москве, а я в Австралии, ночью, одна, но тоже выбираю для себя. Включила видео и сразу стало хорошо. Камбурова запела мою любимую песню «После дождичка…», и потекло прямо к сердцу. Обожаю ее (и Лену, и песню). Мы с подругой однажды даже решились спеть эту песню на музыкально-литературном вечере у меня дома. Это было несколько лет назад. Помнят ли об этом мои гости? Вряд ли. Послушали, поели, пообщались. А что помнить? Вечер как вечер: никаких громких имен не прозвучало, все обычные. Эмигранты мы… Все тот же вопрос дня, но сугубо территориальный.
Возвращаюсь в гостиную. Маленький московский театр, знакомые все лица, почти что родственники. Даже больше: мы их любим. А какие артисты! Филипенко, Остроумова, Райкин, Макаревич, Чурикова… Вот оно светлое, чистое, золотое! Человеку вообще нужно золото. Может, он сам золотой? Все освещено, как на алтаре. Какой-то ВЕЧНЫЙ ДЕНЬ! Это если смотреть из Австралии, да еще ночью. Там тоже, конечно, есть смена дня. Сама видела два года назад. Я была в той же Москве, в том же уютном зале и смотрела чудесный и чувственный спектакль. В перерыве я попыталась найти Елену Камбурову не только потому, что ее люблю, а еще потому, что у меня была миссия: передать ей диск с песнями нашего австралийского автора. Он, этот автор, невзирая на сложности дня и на всякие выпирающие пеньки среди русских в Австралии, «прикоснулся к алтарю» и, с верой в светлое, попросил меня передать на суд хозяйки театра свой, как он считал, освещенный диск. Администратор с каменным лицом меня к ней не пропустил, но диск взял, хотя и сказал, что ничего мне не обещает. Даже не обещает, что передаст. Просто не может обещать. Думаю, диск растворился в вечности. Интересно, если написать фантастический рассказ, какую судьбу можно было бы придумать этому астероидному диску? Надо будет попросить фантаста — у нас такой имеется.
Прикоснулась к «высокому» и вместе с рассветом ко мне пришла потрясающая идея: вспомнила из давнего разговора, что Гера Козлинский — какой-то родственник Андрея Макаревича. И он вполне мог бы, к примеру, вывезти в Австралию в те далекие времена эмиграции рисунки никому тогда не известного художника Макаревича, да еще пару книг, будто бы подаренных четой Макаревичей. А для достоверности можно предъявить читателям журнала фотографию дарственных надписей, сделанных на каких-нибудь стареньких книжках из моей библиотеки, типа: «Не забывай наш могучий русский язык!». Это не проблема. А кроме того, свою хитовую песню «Улетай подальше» патлатый Андрей мог бы посвятить юному тогда Герке. В недрах нашей эмиграции еще не такое может быть зарыто. Но даже при скромном воображении раскопать можно что угодно.
Перечитала теперь уже быстренько. Нет времени, ведь день придвинулся вплотную. Статью нужно срочно написать, до этого взять, вроде как интервью у Козлинского, сделать пару фотографий и завтра утром сдать в печать новый выпуск журнала. Это будет сенсация номера! Ну, а на остальных страницах конечно же поместить наших литераторов. Хорошо, что русские в Австралии пишут. Это и размер, и вес, и культурное лицо нашего журнала. Днем это очень важно.
Наталья Мельникова
Болото козла Билли
На гористом и живописном берегу сиднейского залива, в районе Мосман, раскинулся замечательный и обширный зоологический парк Таронга. Аборигенское слово «таронг» означает «морской вид», а букву «а» в конце слова добавили для благозвучия.
Разнообразные представители животного мира живут там в условиях, близких к естественному природному окружению. По богатству, красоте и масштабу научных исследований зоологический сад Таронга считается в наше время если не лучшим, то одним из самых лучших зоопарков в мире.
Но не всегда так было. Первый маленький «зуу» создал в Сиднее губернатор Маккуори. Там содержались кенгуру и птицы эму. В 1851 году один предприниматель, устраивавший разные зрелища для народа, привез в Сидней слона, двух медведей, оленей, тигра и черного барана. Несколько лет их показывали публике в Гайд Парке в центре города.
В конце 1870-х годов в Мур Парке, расположенном в восточной части центрального Сиднея, было выбрано место для будущего зоопарка. Это место называлось «Болото козла Билли». Болото осушили, но все же временами там выступали грунтовые воды, и тогда вызывались пожарники для ее откачки. Здесь в 1880-х годах Сиднейское зоологическое общество открыло первый зверинец, который медленно, но верно разрастался. К началу века стало очевидным, что Мур Парк не может вместить всех обитателей зоопарка, да и жители соседнего района постоянно подавали жалобы в муниципалитет, говоря, что им мешают спать рычания тигров и львов.
Обсуждение создавшегося положения заняло несколько лет, и наконец на скалистом берегу залива в Мосмане было выбрано новое место для зоосада, где стали проводиться строительные работы.
В 1914 году туда стали перевозить зверей и птиц, причем все обошлось без потерь жизней как зверей, так и людей. Старожилам особенно запомнилось путешествие или прогулка по городу к новому месту слонихи Джесси. Австралия получила ее в 1882 году в подарок от сиамского короля. Джесси прожила семьдесят семь лет и, обладая прекрасным характером, с удовольствием катала детишек на своей спине — в общей сложности, говорят, она прокатила более двух миллионов детей за свою жизнь.
Открытие зоопарка Таронга состоялось в Мосмане 7 октября 1916 года.
Отвлекусь немного от истории зоопарка и расскажу, что в 1960-70-х годах мы жили в одном из восточных районов Сиднея. Моя дочь, хорошо окончив начальную школу, попала в привилегированную государственную школу — сиднейскую женскую гимназию, находящуюся в Мур Парке. Конечно, вся семья радовалась, так как это означало, что ее не надо отдавать в частную гимназию. Обучение в частных школах, кстати, ничего, кроме огромных расходов, не дает. Наблюдая за успехами многих учеников, я убедилась, что способные и усидчивые дети хорошо учатся в любой школе, а ленивым и частная школа не поможет.
Из новой школы моя дочка, которая обычно вела себя вполне прилично, вдруг стала возвращаться домой с царапинами и синяками.
— Что происходит? — с беспокойством спрашивала я.
— А там такой двор, покрытый скользкой травой, с горками и ямами, — отвечала она, — у Сюзи еще хуже вышло сегодня, когда мы катались с горки. У нее коленка разбита.
Говорить о том, чтобы девочки не играли в школьном дворе, было бесполезно, но все это закончилось забавным происшествием. Однажды дочка не вернулась вовремя из школы, я забеспокоилась и, посадив все младшее семейство в машину, поехала туда. Там уже стояли красный фордик Сюзиной мамы и автомобили других родителей. Директриса с перекошенным от волнения лицом доказывала, что девочек в школе нигде нет. Она думала, что девочки куда-то отправились и загуляли. Родители возражали, что это не похоже на их детей. Тем более, что школьные сумки девочек лежали на месте в классе.
Вызвали полицию, которая «прочесав» женскую гимназию, спортивные площадки, зал и находящуюся рядом мужскую гимназию, отправилась в огромный сад. Вдруг раздались какие-то крики, и все бросились в ту сторону. Полиция в некотором замешательстве стояла около высокого холма. Сбоку у подножья этого холма была решетка, а за ней виднелись лица наших дочерей. Это была огромная медвежья яма бывшего зоопарка, куда девочки, играя, случайно провалились, а осевшая земля завалила выход.
Никто из них сильно не пострадал, и когда их выпустили из клетки, смеялись все, кроме директрисы. Но и она улыбнулась после того, как одна из мам обняла ее и поцеловала в щеку.
Оказалось, что Сиднейская женская гимназия размещалась на территории бывшего зверинца, то есть, на «Болоте козла Билли» в Мур Парке.
Так что козел Билли, который когда-то пасся на берегах этого болота и был землепроходцем Мур Парка, стал основателем одного из лучших в мире зоопарков и одной из лучших, старейших школ Сиднея! Не пора ли поставить этому козлу памятник?!
Александр Мельников
НЕУДАЧНАЯ РЫБАЛКА
Каждую субботу мы отправлялись на рыбалку. У Петра Максимова была большая деревянная лодка, которую он сам смастерил и сам осмолил. И все же она немного протекала, так что под сиденьями хранились баночки для вычерпывания воды. Вмещала лодка человек восемь.
Рыба, притом высшего качества, ну, например, кета, ловилась в то время прекрасно, всем хватало. Да еще дети Петра носили рыбу по домам, продавали. Отправлялись мы на рыбалку обычно из Ярвуна к Гладстону, во время отлива, а возвращались — с приливом.
В тот памятный день поехали: Степан, Раймонд, я, хозяин лодки Петр и его сыновья — «ребятешки», как их называли родители, от четырех до четырнадцати лет. Как обычно, пересекли мелкие места и песчаную косу, когда приходилось вылезать и подталкивать лодку, и вышли на простор залива. Решили сначала порыбачить тут, а потом плыть дальше. Петр, широко размахнувшись, бросил якорь. И тут случилось что — то необыкновенное: в том месте, где упал якорь, забурлила вода и огромная морская черепаха всплыла на поверхность. Якорь, видно, зацепил ее брюшной щит. Пофыркав и подергавшись, черепаха решила отделаться от неожиданного «крючка» и поплыла прочь. Якорная веревка появилась над водой, натянулась. Сила черепахи была невероятной: наша лодка скользила по поверхности залива с изрядной скоростью. Сначала черепаха понесла нас к Гладстону. Петр и все мы самодовольно улыбались: не надо грести — едем в Гладстон на черепахе. Но вдруг, не доплыв до гавани Гладстона, черепаха изменила курс и понесла нас в открытое море. К тому же, устав, она решила опуститься на дно морское, подвергая нашу лодку сильному крену то направо, то налево.
— Ребята, беда, потонем в океане! — заорал Степан.
— Cut, cut! — кричал Раймонд, показывая жестами, что надо рубить веревку якоря.
Петру было страшно жалко терять недавно купленный якорь, но пришлось перерезать веревку. В тот же момент черепаха, видно, освободившись от якоря, всплыла, потом повернулась к нам и, спокойно покачиваясь на волнах, посмотрела в наши глаза. А мы, оказавшись в открытом море, налегли на весла и заработали черпалками, откачивая воду.
Только к утру мы добрались до Ярвуна -уставшие, злые и без рыбы.
Вот так мы прокатились на черепахе. А она, вероятно посмеявшись над незадачливыми рыбаками, продолжала свою привольную и долгую жизнь — говорят, что морские черепахи живут до ста лет и даже дольше.
