Лауреаты, продолжение. Начало в Литературный конкурс «На дальних берегах» 2015 - очерки 1
Анна Габисова
Возвращаться – хорошая примета
На свете существует множество примет. Некоторые кажутся нам устаревшими или нелепыми, а в некоторые мы верим все больше и больше, настолько, что опираемся на эти суеверия в своей жизни. Так произошло и со мной.
В тот день мы с мужем наслаждались последним днем перед полетом на острова Фиджи. Хотя это звучит нелепо, но нам обоим не очень хотелось покидать полюбившуюся зимнюю Новую Зеландию и лететь во внезапное лето с кокосовыми пальмами и орхидеями после трех первых недель медового месяца, проведенного во всех крупных городах и на горах, вулканах и лесах Страны Длинного Белого Облака. Мы успели пообедать у подножия легендарной горы Кука, подняться на величественный вулкан Руапеху, проплыть на лодке под сводами пещер, усеянных голубыми светлячками, навестить нору Фродо Бэггинса и испить сладковатого эля в таверне Хоббитона, увидеть китов, резвившихся в водах фьорда Милфорд Саунд, отведать с десяток наисвежайших морепродуктов и новозеландских вин, и отметиться во всех знаковых местах страны. Но самым важным был даже не альбом с сотней фотографий и не видео-репортаж с самыми подробными комментариями, а то, как чудесно ощущали мы себя на этом самом краю света: под проливными дождями и ранними утрами, когда на зеленой траве блестел иней, и мы бежали на очередные экскурсии или впопыхах пили горячий кофе, рассматривая карты и буклеты… Осознание того, что отдых на Фиджи будет другим: ленивым, долгим, слишком «кокосовым», не давало мне покоя. Может, это было предчувствие, а может, мне уже теперь так кажется.
- Знаешь, не хочу я никуда лететь. Давай эту неделю проведем в Окленде, ведь мы еще столько не увидели, - я понимала, что муж не согласится на эту авантюру, но попытаться следовало.
Он улыбнулся и пообещал, что на Фиджи мы отдохнем от всех новозеландских маршрутов, передвижений и экскурсий.
- Все равно мы потом еще на день вернемся сюда и успеем сходить еще в какое-то место, так что – выбирай!
Я взглянула за окно. Солнце зимой садится в Окленде рано, и сразу же холодает, но тем вечером было тепло, безветренно и очень звездно. Пальмы на соседском дворе тихо дремали, пока кот Васька, как мы его прозвали, старательно карабкался на забор, балансируя пушистым хвостом. Я вышла на крыльцо и с грустью вздохнула: чемодан с зимними вещами мы отвезли друзьям, мое свадебное платье, туфли и костюм мужа – тоже. Оставалось собрать летнюю одежду и косметику, но «чемоданного» настроения как ни бывало. Я присела на ступеньки, устроившись ровно в полосе света от фонаря у дома, и стала перечитывать заметки и записи, сделанные почти в каждом автобусе, пароме, самолете, в котором мы успели побывать за этот месяц. Удивительно, как много я написала, какие мысли и идеи посетили меня на этой странной земле с гейзерами, хоббитами, овечками и иммигрантами со всего света. Будучи во второй раз в Новой Зеландии, я не переставала удивляться органичности природных красот и человека, тому, как здесь можно оказаться в джунглях посереди центра самого большого города страны и наткнуться на рощицу берез или дубов у своего временного дома. Здесь мне было уютно и хорошо, и в мои пятнадцать лет, когда я прилетела на курсы английского, и сейчас, когда я оказалась здесь в наш медовый месяц. Муж подошел ко мне и обнял, принес теплый плед и чай.
- Не переживай так, - он улыбнулся и взял меня за руку. – Через неделю мы снова сюда прилетим.
В мечтах о том, как провести последний оклендский викэнд после предстоящих дней на Фиджи, я собрала все сумки, а утром с радостью бегала по аэропорту, набирая журналы, шоколад и открытки. Времени в аэропортах мне всегда было мало, и я постоянно старалась приехать заранее, что почти никогда не удается.
Перелет длительностью три часа, и вот мы на ветрено-солнечных островах Фиджи с побережьями, усыпанными черничным вулканическим песком и упавшими с высоких пальм кокосами! Напились пина-колады, наслушались испанских гитар, наплавались в прохладном море и наелись завтраков мы за первые три дня. После было скучно и холодно. Муж даже шутил, что сильнее всего я замерзла именно на Фиджи, добираясь с легендарного плавучего бара посереди океана до берега на моторной лодке. В тот час морской ветер охладил мокрую меня до состояния «зуб на зуб не попадает» и губы мои, как в детстве, были синими-синими. Этим, я думала, мне и запомнится Фиджи. Но я ошиблась.
Прибыв в аэропорт пораньше, так как не терпелось приземлиться в родном Окленде, мы счастливые, влюбленные и загоревшие шли на таможенный контроль в аэропорту города Нади. Милый фиджийский юноша бережно взял наши паспорта и с улыбкой долго изучал их.
- Извините, но вы не можете улететь в Новую Зеландию, - его голос прервал наши с мужем споры о том, куда пойти на ужин.
- Что? – супруг первым пришел в себя.
- Простите, что вы узнаете об этом так поздно, но у вас нет права приземляться на территории Новой Зеландии, так как ваша виза подразумевала всего лишь один въезд в страну.
Я пришла в себя и, протиснувшись поближе к стойке, принялась выяснять возможные варианты выхода из ситуации. После звонка в аэропорт Окленда и моего личного разговора с визовым офицером стало совершенно очевидно, что даже в транзитную зону нужна виза, а ближайший визовый центр находится в другом городе Фиджи, и даже в нем нам не оформят визу раньше, чем через две недели. В течение которых нам придется жить здесь.
Сдерживать слезы было бесполезно. Не помогали ни пирожные, ни утешения.
- Но ведь у нас там два чемодана и твое свадебное платье.
- И что? Это ведь еще хуже, - я продолжала плакать, передвигая по тарелке последний кусочек шоколадного пирожного.
- Как что? Это значит, что мы еще вернемся. Сорок килограммов перевезти очень дорого, а платье твое - вообще невозможно, поэтому мы вернемся! Кто-то специально оставляет монетки в фонтане или забывает зубную щетку, чтобы возвратиться, а мы оставили два чемодана, чтобы уже наверняка, - он снова улыбается мне, стараясь приободрить, не догадываясь, что это одни из лучших его слов.
- Не могу поверить, что это произошло. Теперь мы на самом деле должны будем вернуться!
- Конечно, - он облегченно вздыхает, радуясь, что я больше не плачу. – Все, что происходит – к лучшему. Пойдем, снимем номер и купим билеты обратно в Россию.
Последние четыре ночи на Фиджи я провела в предвкушении отлета домой, чтобы поскорее начать тот путь, к которому, видимо, готовила меня судьба. Мне снились вдохновляющие сны и приходили исключительные идеи, я снова и снова видела нас, оказывающихся у домика неподалеку от горы Иден и пушистый хвост кота Васьки.
***
- Представить не могу, что спустя год и два месяца мы снова летим в Окленд! Это так странно… Мы, и в Новой Зеландии!
Я нежно улыбаюсь, слушая рассуждения мужа, и складываю теплый плед на коленях, готовясь к посадке в оклендском аэропорту. Все, что произошло за последний год: сумбурные планы, поиски вариантов, общение с людьми, растворилось перед этим мигом, в котором мы идем на снижение, кружась где-то над водами Тихого океана.
- Но ты же сказал, что есть приметы о возвращении в любимое место. Теперь самое время поверить в них.
Мы приземлились в аэропорту Окленда с двумя новыми чемоданами вещей и первым годом супружеской жизни за спиной. Радостно шли на ленту с багажом, так же радостно час искали на ней нашу вторую сумку. Потом стояли в очереди в службу потери багажа и оформляли документы. В этот раз мы со смехом пережили потерю сумки, имея опыт разлуки с вещами более, чем на год, и счастливые выбежали из дверей аэропорта на улицу.
Тем же вечером друзья, у которых год пролежали наши чемоданы, завезли их и мы несколько часов с увлечением пересматривали и распаковывали сувениры, книги, одежду, купленные год назад, и понимали, что все это было не случайно.
Не будет сюрпризом и то, что нашли мы свой дом на той самой улице с котом Васькой, в пяти минутах от горы Иден, где сейчас колышутся за нашим окном не те, но очень похожие пальмы, и уже другой, но по-прежнему соседский, кот приходит к нам по вечерам.
Лариса Патракова
Объяснение в любви скульптору Ларисе Смагаринской
Я звоню ей вечером: «Как дела?»
«Только зашла домой. Возилась с бетоном. Очень устала».
Хрупкая, маленькая…
А в детстве с хлебным мякишем…
В полуголодном советском детстве, на краю империи, в Хабаровском крае.
Мякиш всегда хотелось съесть. Но необъяснимая тяга к форме побеждала даже чувство голода. Неизбывная, недетская страсть вылепить птицу, зверюшку. Дерево…
Не понимала тогда, что это знак: ты приговорен к дару. Теперь живи с ним, управляйся как сможешь… Управлялась. Училась. В Ленинградской Мухинке повезло с учителем: замечательный скульптор, Михаил Вайнман, сам ученик Александра Матвеева. Увидел в провинциальной девочке и страсть, и потенциал.
Этапы, которые Лариса Смагаринская проходила как художник, нуждаются в профессиональном исследовании. А я слышу другое, рассматривая ее танцующие, живые, излучающие любовь работы… Глубинная потребность любить, т. е. отдавать. Живет она в каждом, но не каждый откликается на ее призыв и остается верен ей всю жизнь… Это душа рвется к слиянию с целым, с необъятным. И каждый реализует это по-своему.
Она создала сотни уникальных скульптур, больших и маленьких, которые словно проявлялись из небытия: полные жизни, объятые линией, как пламенем, приоткрывая тайны человеческого тела в линии, и тайну человеческого духа в форме.
Как она может?! Кто ее научил?!
Сижу на полу в комнате и со всех сторон, со всех стен и проемов льется вокруг меня музыка этих линий, этой любви. Плачу от красоты.
А она опять забыла в метро зонтик, в магазине очки, потеряла книгу, куда-то дела ключи… Близкие привыкли: очень рассеяна. Нет, скорее очень сосредоточена на том, что происходит внутри. Если бы я могла заглянуть в это таинственное человеческое ВНУТРИ, я бы увидела фантасмагорический фильм, где формы сменяют одна другую, перетекая то в дерево, то в птичье крыло, то в….звук. Все время идет поиск и отбор, отбор и поиск — некогда отвлекаться на житейские мелочи. Как умудряется при этом быть хозяйкой, заботиться о внуках и Колине?..
«С бетоном возилась», — говорит она и сегодня.
Легкость линий и форм ее скульптур помножена на тяжелую, неженскую, физическую работу. Бетон, мрамор, железо, бронза, дерево…
Называю это подвигом послушания дару, смирением перед ним. Не предать за жизнь, много работать, умножая данное тебе, не использовать на потребу, радоваться дару других, дарить, не нажить материального достатка… И не отчаяться.
В ее саду скульптур около дома в Госфорде стоит уникальная пирамида из изображений голов австралийцев. Выразительные, запоминающиеся, пронзительные лица. Музей в Канберре отказался принять в подарок: места нет.
Фантастический, неожиданный и по архитектурному решению монумент, олицетворяющий историю Австралии, отказались принять к исполнению: денег нет. Это ничего не меняет для ХУДОЖНИКА.
Я люблю ее сад скульптур, куда надо ехать из Сиднея полтора часа. И откуда не хочется уезжать. Чтобы поддерживать в порядке скульптуры на открытом воздухе, деревья, газоны, цветы, надо много работать. Очень уставать. Никогда не жаловаться.
Сад ее мечты? Ее сна? Линии, формы, тайны человеческого тела со всех сторон. И вечное удивление. Поиск себя за формой, за линией, за смыслом…
Лариса крутит в руках кусок пластилина, пока мы разговариваем. И я наблюдаю, как это сродни появлению стиха: внутри уже все готово, но ты еще не знаешь об этом, нужен толчок — одно слово, деталь…
«Богом себя иногда чувствую», — вздыхает она.
А я не понимаю: кем же еще можно себя чувствовать?!
Вадим Кузьмин
ОЗЗИ
Пожалуй, каждый из нас может припомнить нечто такое, что не имеет ни завязки, ни развязки, что происходит мгновенно и ярко, как вспышка, и потом уже никогда не забывается…
Итак, это было в 2007 году, то есть примерно через год после того, как я переехал из Америки в Австралию, снял дом в Карруме на берегу залива и потратил свою американскую пенсию на старенькую, но душевную лодку для океанской рыбалки и большую машинку, чтобы таскать эту лодку по стране мух, карпов, кенгуру и прочих ее привычных атрибутов.
Лодка была очень хороша, несмотря на полное отсутствие какой-либо электроники, многочисленные ссадины на бортах и периодическое нежелание мотора запускаться. Я не упускал возможности сбежать перед работой на море, чтобы выловить пару-тройку больших рыбин, понырять и подставить лицо беспардонному австралийскому солнышку. И вот в один из таких дней я нарвался на риф, получив трещину «гир-бокса». Это, наверное, называется корпусом редуктора. Какая теперь разница?
Если бы я потратил свою американскую пенсию еще и на сварочный аппарат, то за час проблема была бы решена, включая шлифовку и покраску… Ладно, надо найти какого-нибудь правильного «майта».
‒ Сто долларов, ‒ глядя на мою старушку, сказал небритый «майт» лет пятидесяти из-под Фрэнкстона. ‒ Заберешь завтра во второй половине дня.
Окей. Сто долларов за час работы — крутовато, но выбора-то нет…
Через сутки приезжаю за лодкой. Майт — в мыле, как будто… Сами придумайте что-нибудь мерзкое и тяжелое!..
‒ Майт, а ты знаешь, что у тебя левая рессора прицепа была на последнем издыхании? Ты мог потерять лодку в любую секунду! В общем, я ее разобрал, две пластины заменил на новые, и еще две заварил.
Эх, ничего себе!.. Сколько же он с меня за это возьмет, если за дохленькую трещину он попросил целую сотню?
‒ Спасибо! — говорю. ‒ Сколько с меня за рессору?
‒ За рессору — нисколько, ‒ отвечает майт.
У меня округляются глаза:
‒ Почему? Ты же пахал целые сутки, наверное!
А он этак свысока отвечает:
‒ Нет, майт! Я не могу взять с тебя денег! Ты — оззи, причем ты в большей степени оззи, чем все остальные оззи, вместе взятые!
Ну, думаю, это из-за шляпы, щетины, желтых ботинок и шортов-хаки… А майт, словно читая мои мысли, продолжает:
‒ Ты привез мне лодку в рабочее время. Ты приехал ее забирать в рабочее время. Ты, не думая, согласился отдать за мелкий ремонт сто долларов… Значит, для тебя важнее свалить на море! Значит, ты не удавишься за лишний доллар, как многие!.. Ты — наш, майт. Я не могу брать с тебя деньги.
Эх, ничего себе!.. Впечатлен, честно.
Алаверды: я смотался за ящиком пива, который мы с Питом вместе и прикончили.
А через день мы сбежали на рыбалку и провели абсолютно роскошный день под бесконечно глубоким австралийским небом с его невероятно жарким солнцем и безмерно яркими звездами от самого горизонта… Говорили о свободе и ничего не делали.
А теперь сами придумайте финальную фразу о смысле жизни!..
Яков Смагаринский
Удивительный репортаж
Банкетный зал библиотеки штата Новый Южный Уэльс.
Высокий, изящно одетый Джозеф Бэнкс слегка вытянул шею и оглядел зал: все ли гости собрались. Восемь из приглашенных десяти первых губернаторов Австралии уже здесь. Один из них, Лаклан Маккуори, пересекает зал, направляясь к русским морякам, Фаддею Беллинсгаузену и Михаилу Лазареву. Четверо знаменитых архитекторов раннего Сиднея что-то громко обсуждают. Капитан Мэттью Флиндерс беседует с Джорджем Бассом. Кот Трим трется о его ноги. У окна маленький Даниэль Соландер в атласном жилете вытаскивает из кармана блокнот… Зал гудит от неожиданных встреч. Но далеко не все еще подошли…
Бэнкс обходит группы беседующих, приветствует каждого кивком, ловит обрывки разговоров…
Маккуори обращается к русским офицерам: «Пользуясь случаем, благодарю за ваши бесконечно теплые, дружеские визиты в 1820 году — в тяжелое для меня время губернаторства…»
У архитекторов разговор чисто профессиональный: «Да, коллега, — восклицает Эдмунд Блэкет, — я тоже восхищен способностью сиднейцев не только успешно сохранить наши колониальные и викторианские проекты, но и блестяще вписать их в двадцать первый век!..»
«…довольно забавный случай, — смеется Джордж Басс, глядя на Флиндерса, — после того, как я нанял русского кока, с корабля сбежали все итальянцы: утонченные любители пасты, они не смогли выдержать сладкую лапшу с молоком, которую тот регулярно варил два раза в неделю!..»
В группе Уильяма Вентворса, Грегори Блэксленда и Уильяма Лоусона назревает скандал: «Как вы, достопочтенный милорд Блэксленд, — возмущается Лоусон, -смогли утверждать, что наш совместный переход через Голубые горы, открытие плодородной равнины и самой крупной реки Австралии — ваша личная заслуга, когда абсолютно все решения в экспедиции мы принимали сообща — втроем!» Вентворс согласно кивает. «Господа! — вмешивается Бэнкс. — Сейчас не время выяснять исторические недоразумения. Мы пришли сюда по совершенно иной причине…»
В зал, шатаясь, заходит капитан Джеймс Кук в сопровождении лейтенанта Захария Хикса, который выглядит таким же возбужденным, как двести сорок пять лет назад, когда первым из команды парусника «Эндевор» увидел долгожданную землю… Все присутствующие поворачиваются в их сторону и, сняв шляпы, кланяются им.
«Нас, — заявляет великий мореплаватель, — только что провезли мимо моста и оперного театра, затем по улице Маккуори… я в полуобморочном состоянии от увиденного… кто бы мог представить такое…»
«Как мы вас понимаем, капитан!» — улыбается Бэнкс. Он еще раз окидывает зал внимательным взором, убеждаясь, что большинство званных гостей на месте, и громко продолжает: «Уважаемые господа! Вы приглашены в этот прекрасный зал библиотеки штата не случайно… Сегодня мы — первооткрыватели и исследователи Нового Южного Уэльса официально принимаем в наши ряды двух геологов из России — Искру Рычагову и Льва Натапова… Я рад, что мне выпала честь рассказать вам об этой замечательной паре…
Много раз припадали Искра и Лев к земле русской, перебирали ее по камушку, стучались в ее недра, в ее глубины: „Отзовись, Земля-Матушка, расскажи, поведай о своих тайнах“. Более сорока лет припадали… и отзывалась земля россыпью золота и алмазов, медистыми сланцами и пластами бокситов… Любовь к земле, восхищение ее красотой, ее необъятностью, ее богатством сделали их страстными исследователями. Такими и приехали они в Австралию, и здесь предметом их страсти стали история Нового Южного Уэльса, его природа, его люди… Первая их работа „Знакомьтесь — Сидней“ — не что иное, как объяснение в любви к очаровательной столице штата, лучший путеводитель на русском языке по городу…»
Бэнкс посмотрел в сторону архитекторов: «Наши уважаемые зодчие, господа Фрэнсис Гринвэй, Эдмунд Блэкет, Джон Хант, Джеймс Барнет! Тысячи людей восхищаются вашими прекрасно сохранившимися кафедральными соборами, церквами, монастырями, маяками, университетскими, правительственными и частными зданиями, но, к сожалению, никто из них не спрашивает, чьи это проекты, кто автор такой красоты. А эти русские, пораженные великолепием сооружений, полетом вашей фантазии и мастерства, потратили несколько лет на изучение ваших биографий и написали серию удивительных рассказов о вас и ваших творениях. Зданию же Земельного Департамента с двадцатью четырьмя скульптурами наших выдающихся мореплавателей, землепроходцев и государственных мужей они посвятили блестящую статью „Дом на Бридж стрит“, настоящую историю в миниатюре освоения Австралии».
Докладчик перевел дух и повернулся к самой многочисленной группе гостей. Первые легендарные губернаторы Нового Южного Уэльса стояли отдельно и внимательно слушали Президента Королевского научного общества — все десять, от Артура Филиппа до Чарльза Фитцроя в парадной форме, при орденах и эполетах, как и подобает высшим офицерам Великобритании.
«Ваши Превосходительства, уважаемые губернаторы, — продолжал Бэнкс, — вам исключительно повезло: виновники сегодняшней встречи, Искра Рычагова и Лев Натапов, фактически подарили вам еще одну жизнь, написав увлекательный очерк „Первые губернаторы Австралии“, где воздали должное вашей заботе о людях, оказавшихся в трудных, незнакомых условиях, о вашей непреклонной воле, поднявшей города, создавшей фермы, наладившей хозяйство и дисциплину, необходимую для соблюдения порядка на суровой, необжитой земле. Лично я счастлив, что деяния ваши множатся, а память о вас сейчас доступна и тем, кто ни слова не может прочесть по-английски».
Едва Бэнкс закончил фразу, как в дверях появился запыхавшийся Чарльз Дарвин: «Простите меня великодушно, — отдышавшись, прохрипел он, — слишком поздно я сделал поправку на австралийское время…» — «Полноте, сэр, проходите! Кстати, у Искры и Льва опубликована работа „Австралийской Тропой Чарльза Дарвина“, вашей тропой, сэр! Они повторили ваше путешествие за пределы Голубых Гор. Интересный факт: вы не оставили никаких записей о пребывании в самом Сиднее, а наши исследователи так хотели увидеть тот Сидней вашими, сэр, глазами!.. И они представили себе и описали, как выглядел город в 1836 году, пользуясь картинами Фредерика Гарлинга, Конрада Мартенса и гравюрами других художников, живших тогда в Сиднее… Очень оригинальный ход!»
Уильям Блай бесшумно отделился от группы губернаторов, медленно подошел к Мэттью Флиндерсу и Джорджу Бассу. Бэнкс проследил за ним взглядом: «Обратите внимание, господа, на трех наших прославленных мореходов, чьими именами названы улицы и парки, проливы и острова. Об их жизни русские исследователи написали особенно яркие страницы: настоящий гимн их мужеству! И это через двести лет!»
Бэнкс умолк. В тишине прозвучал голос Даниэля Соландера: «С вашего позволения, сэр Джозеф! — Соландер вышел в центр зала, встал рядом с Бэнксом. — Скромность Президента не позволяет ему упомянуть о своих величайших заслугах перед Австралией и ее величеством Ботаникой. Зато это великолепно сделали двое русских, которых мы сегодня чествуем. Их рассказ „Ботаник, открывший новый мир растений“ по богатству и ценности содержания законно может цитироваться на ботанических отделениях всех университетов мира. Многолетнее увлечение незнакомым и чрезвычайно интересным растительным миром, поездки по всем имеющимся в штате ботаническим садам, дружеское общение с аборигенами — все это вылилось в долгое и нелегкое написание книг „Скажи мне ветка Палестины“ и „Волшебные плоды Пандануса“, статей „Наша любовь — Воклюз“, „Эти удивительные фиги“, „Деревья эпохи динозавров“… Я не припомню, чтобы кто-то еще писал о природе Австралии с такой любовью. А их путеводитель по Королевским Ботаническим Садам — самое вдохновенное приглашение, которое Сидней может сделать для гостей и туристов.
И еще… нельзя не заметить… русские геологи, они же и в Австралии геологи! Редко кто может так занимательно, так профессионально „открыть“ публике австралийские многоцветные благородные опалы и синие сапфиры, как это сделали Искра и Лев…»
Соландер вернулся на свое место у окна.
— Спасибо, мой друг! — поблагодарил Бэнкс. Он посмотрел на часы. Посмотрел на дверь. — Господа! Встречайте: Искра Рычагова и Лев Натапов!
Раздались дружные, взволнованные аплодисменты. Удивление на лицах Искры и Льва сменилось сильным смущением: герои их произведений бурно приветствовали своих авторов. «Смотрите! — воскликнул Соландер, указывая за открытое окно. — Королевский ботанический сад рукоплещет вместе со всеми…»
