Отрывок из повести “Белая дорога” российского писателя Леонида Южанинова.
Северный Ледовитый океан дохнул могучими легкими, и лютый мороз в один день опустился на землю, сковал реки; даже своенравный Иртыш стал. Тайга притихла, попрятались звери. Птицы прибились к жилью. Если какой-нибудь недотепа-воробей взлетал из-под застрехи, то тут же замертво падал на снег. Красное мутное солнце билось в плену стужи, тончайшие иглы сусальным пламенем горели по всей его окружности. Белые столбы тянулись в небо. Сизая дымка застилала горизонт. Тишина, ни ветерка, ни колыхания. Лишь время от времени раздавался звук, похожий на винтовочный выстрел, это не выдерживали, трещали бревна в промороженных углах домов.
13 ноября 1919 года пять литерных поездов — штаб Верховного правителя и сам Александр Васильевич Колчак — выехали из Омска. В одном из эшелонов находился золотой запас России: двадцать девять вагонов золота и семь серебра. Отъезд сопровождался оглушительными взрывами — уничтожались склады боеприпасов, патронов, пороха.
Омск пал. Это явилось следствием проигранного сражения на Тоболе. Река Тобол была последним рубежом, где белые дали серьезный отпор большевикам, задержали их, а 3-я армия генерала Сахарова отбросила врага на противоположный берег и заняла город Тобольск. Но командование Восточного фронта Советов подтянуло большие резервы, численный состав их войск увеличился вдвое. Свежие полки красных перешли в наступление и переломили ход битвы в свою пользу. Бои были жестокие. Обе стороны дрались со страшным упорством. Войска белых так поредели, что командарм Сибирской Пепеляев сам со своим штабом бросался в атаку...
Армия Колчака неудержимо покатилась назад. Принимаемые меры задержать отступление не давали результатов. Кадровые части потеряли половину личного состава, были обескровлены, деморализованы. Только что прибывшие маршевые роты — ненадежны. Они поднимались в атаку, а отбежав, опускали винтовки штыками вниз, сдавались красным и тотчас открывали огонь по своим. Офицеров, пытающихся удержать изменников — убивали.
Крестьяне ничего не понимали в происходившем, им надоело воевать, а Красная армия представлялась непобедимой, казалась ближе и родней по духу. Порою чувство сильнее реальных благ, и это чувство — ненависть к господам. И крестьяне шли к красным, повинуясь глухому инстинкту злобы к барам, надеясь «авось будет лучше».
Влияла на умы крестьян и большевистская агитация. Красные разбрасывали прокламации, в которых призывали солдат прикончить войну, перебить офицеров и выдать им Колчака. Взамен они обещали перестрелять комиссаров и передать белым Ленина и Троцкого.
Отступающая армия Колчака, вернее, её остатки, состояла из стойких, верных белой идее воинов. Слабые духом отсеивались: уходили в тайгу, сдавались красным. Командующий 2-й армией генерал Войцеховский собственноручно застрелил из револьвера командира корпуса Гривина, отказавшегося задержать корпус и дать отпор наступающему противнику.
1-я Сибирская армия, квартировавшая в Томске, раскололась. Часть личного состава поддержала восстание эсеров против Верховного правителя, спровоцированное большевиками, другая — осталась верна Колчаку. Командующий генерал Пепеляев — патриот Сибири, но эсер в душе, метался между полками, вёл себя непонятно, не зная, чью сторону принять. Но когда приблизился фронт и его войска открыто выступили за красных, он, переодевшись в крестьянское платье, в троечных санях бежал на восток.
Были и откровенные предатели. Генерал Зиневич, бывший командир 1-го Сибирского корпуса, перебежал к эсеровским мятежникам и вёл переговоры о совместных действиях против белой армии.
Недавно назначенный главнокомандующим генерал Сахаров разработал план дальнейшей борьбы с Советами. Его основные положения были таковы:
1. Задержать фронт на линии Мариинска, восточнее Иртыша.
2. За зиму собрать резервы.
3. Весной наступать, используя настроения крестьян Западной и Средней Сибири, вкусивших «прелести» комиссаров.
4. Проведение плана возможно лишь при твердом систематическом курсе, при суровых, а подчас и жестоких мерах.
Но Сахарову не дали осуществить его замыслы. Против него начали интриги братья Пепеляевы: недавно назначенный председателем Совета министров Виктор Николаевич и генерал Анатолий Николаевич. Они требовали у Колчака отставки Сахарова с поста главнокомандующего, обвиняя его в сдаче Омска. На станции Тайга они арестовали его, однако подоспевший Каппель освободил Сахарова из-под ареста. История повторялась. Во все времена, как только начинал шататься трон, вскипала придворная борьба за власть. Адмирал в этой тяжелейшей обстановке отступления, хаоса принял соломоново решение. Он не встал ни на ту, ни на другую сторону: ни Сахарова, ни братьев Пепеляевых. Он назначил главнокомандующим преданного ему, популярного в войсках Каппеля.
Каппель — волевой генерал, талантливый военный. Он в непредвиденных ситуациях был тверд, находчив, а если требовалось — жесток. Ещё в начале гражданской войны, командуя Первой добровольческой дружиной Народной армии Комуча, Каппель водил в атаки офицерские роты. Во весь рост, под ураганным огнем красных, шел он впереди наступающих шеренг с папиросой в зубах, стеком сбивая головки цветов, на лице — презрение к смерти. «Пуля должна кланяться русскому офицеру, а не русский офицер пуле…», — говорил он. С его именем связаны освобождение Симбирска, победы в боях у Нижнего и Верхнего Услона под Казанью, успешные операции во время весеннего наступления в девятнадцатом. Одно имя его частей — «каппелевцы» — наводило страх на врага.
В предчувствии поражения все смешалось на тысячеверстных перегонах Великой сибирской магистрали. Единственная, идущая на восток, она была перегружена эшелонами. Эвакуировались гражданские и военные учреждения, промышленные и армейские грузы, уезжало мирное население. Опередив всех, удирали союзники. Особое рвение проявляли чехи. Пользуясь тем, что на них была возложена охрана железной дороги, чехи захватили весь подвижной состав для собственной эвакуации. Пассажирские вагоны были забиты их солдатами, грузовые — имуществом, оборудованием, награбленным ещё на Урале. Они останавливали немногочисленные русские поезда, задерживали их на станциях, загоняли в тупики, в том числе пассажирские с ранеными, больными, семьями бойцов, беженцами. В страшные сибирские морозы дети, женщины, старики — голодные — сутками находились в нетопленных вагонах. Когда открывали двери вагонов, внутри находили лишь мерзлые трупы, целые эшелоны трупов…
Колчак протестовал против беззакония чехов, требовал от главнокомандующего союзных войск Жанена и командующего чехословацкого корпуса Сырового выполнения союзных соглашений и наведения порядка. Он телеграфировал им: «Продление такого положения приведет к полному прекращению движения русских эшелонов и к гибели многих из них. В таком случае я буду считать себя вправе принять крайние меры и не остановлюсь перед ними». Но чехи, чувствуя свою безнаказанность — белая армия находилась далеко в арьергарде — стремились любой ценой проскочить к Тихому океану. Их действия остались прежними — «наши интересы -выше всех остальных». Даже своих товарищей по несчастью — сербов, поляков, румын — они бросили на произвол судьбы.
За предательство начальника всех чешских войск в Сибири генерала Сырового дважды вызывали к барьеру — генерал Каппель и поляк капитан Ясинский-Стахурик. Но оба вызова на дуэль Сыровой трусливо проигнорировал.
Набеги партизанских отрядов на железную дорогу ещё больше затрудняли отступление. Вдобавок ко всему почти одновременно вспыхнули восстания в Красноярске, Иркутске и на самой магистрали. Организовал и руководил ими Политический центр, состоящий из эсеров, меньшевиков, земских деятелей. Политцентр, или, как его переиначили в народе, «Центропуп», с самого начала пошел на союз с большевиками и попал под их влияние. Эсеры и меньшевики ничему не научились, несмотря на ранее полученные от ленинцев кровавые уроки, — вновь пошли на сговор с ними. Теперь у фронта белых не было тыла: впереди красные дивизии, сзади — мятежные формирования.
Поезд Колчака оторвался от армии. В хаосе отступления произошло то, чего боялся адмирал: разрушение государственности. «Армия, золото и власть должны быть вместе», — всегда утверждал он. Теперь этот принцип был нарушен: армия ещё сражалась за Новониколаевск, а эшелон Верховного правителя уже покинул Красноярск.
С началом восстания эсеров положение усугубилось — поезд оказался в зоне бунтовщиков. Адмирал был отрезан от бившихся на западе частей Каппеля и от находящихся в Забайкалье войск атамана Семенова.
Колчак — среднего роста, широкоплечий, в простом армейском мундире и портупее стоял в коридоре вагона. Курил. Дым от папиросы струился кверху, легким облачком разливался под потолком и медленно втягивался в вентиляционную решетку. Колчак машинально подносил ко рту папиросу, глубоко затягивался, стряхивал пепел в фарфоровую пепельницу и неотрывно глядел в окно. Там, в обледеневшем, разрисованном морозом стекле, имелся небольшой чистый кусочек, через который пробивался свет. Мимо проносились запорошенные снегом сосны, ели, кедры, березы, реже мелькали, будто вымершие, деревни и полустанки. Редко показывались подвода или путник. Люди без дела не выходили из домов. Мороз гулял по Сибири. После теплой осени грянула суровая зима с холодами до остервенения...
