По мотивам спектакля «Молитва» театра «Пилигрим»
Замечательная проза Шолом-Алейхема («Тевье-молочник») в 20-м веке послужила основой для двух широко известных произведений - пьесы Григория Горина («Поминальная молитва») и мюзикла Джерри Бока («Скрипач на крыше»).
Григорий Горин стремительно ворвался в мир театра и кино в поздних 60х годах. Писать он начал рано, вспоминая детство, говорил:
«Писать я начал очень рано. Читать - несколько позже. Это, к сожалению, пагубно отразилось на моем творческом воображении. Уже в семь лет я насочинял массу стихов.... По радио тогда шла холодная война с империалистами, в которую я немедленно включился...:
Воротилы Уолл-стрита,
Ваша карта будет бита!
Мы, народы всей Земли,
Приговор вам свой произнесли!.. и т.д.
В девять лет меня привели к Самуилу Яковлевичу Маршаку. Старый добрый поэт слушал мои стихи с улыбкой, иногда качал головой и повторял: "Ох, господи, господи!.." Это почему-то воспринималось мною как похвала.
- Ему стоит писать дальше? - спросила руководительница литературного кружка, которая привела меня к нему.
- Обязательно! - сказал Маршак. - Мальчик поразительно улавливает все штампы нашей пропаганды. Это ему пригодится. Если поумнеет, станет сатириком! - и, вздохнув, добавил: - впрочем, если станет, то, значит, поумнеет до конца...
Так окончательно определился мой литературный жанр. Заканчивая школу, я уже твердо решил, что стану писателем. Поэтому поступил в медицинский институт".
Как заметил в своем "Комическом послесловии к фантазиям Горина" Марк Захаров: "Истинный русский классик должен до литературной деятельности обязательно поработать в медицине". Неслучайно вспоминает он писателей-медиков. Как Чехов для Станиславского, так Горин для Захарова был идеальным драматургом-современником. Поколение Горина, как поколение Чехова, было пропитано, насыщено метафорами. Герой пьесы Горина непременно находится в контексте государственного устройства, нравственных поисков современников. Закончившаяся оттепель оставила желание знать правду, и умение говорить о ней двусмысленно. Не доводя своих героев до остановки, Горин практически во всех пьесах и киносценариях оставляет открытый финал. Герой Горина уходит. Уходит от внешних обстоятельств, но никогда от себя. Все его силы, вся энергия направлены на то, чтоб всегда оставаться собой. Главное - понять себя, понять, надо ли подчиняться исторически или государственно навязанным обстоятельствам и нормам или жить по совести, по вечным общечеловеческим законам. Горин во многом - преемник трех величайших предшественников: Чехова, Булгакова и Шварца.
В «Поминальной молитве» Горин создал невообразимое сочетание широких эпических мазков драмы и филигранных росчерков комедии. Нет, это не просто трагикомедия, это произведение, в котором за шутками – философия, где реальность притворяется условностью и наоборот. Горин – признанный мастер афоризма, маэстро грустных шуток и веселых неурядиц.
Впервые пьеса была поставлена в Ленкоме, премьера состоялась в 1989 году. В роли Тевье выступил Евгений Леонов.
В конце прошлого года сиднейский театр «Пилигрим» возобновил свой спектакль «Молитва». Под одноименную песню Булата Окуджавы в зал вплывают свечи:
Пока Земля ещё вертится, пока ещё ярок свет,
Господи, дай же ты каждому чего у него нет.
Умному дай голову, трусливому дай коня,
Дай счастливому денег и не забудь про меня.....
Постановка Ирины Ингман, она же - в роли Голды. Спектакль анонсирован как созданный по мотивам «Поминальной молитвы». Поэтому дочерей три (Цейтл - Нелли Говор, Годл - Наташа Петрова, Хава – Юля Метлина-Вайнстайн), а Менахем, например, превратился в Менахемшу (но в великолепном исполнении Лены Самсоненко хуже от этого не стал).
В роли Тевье-молочника – Александр Диаманди. Со времен премьеры в Ленкоме немало было разных Тевье, но тот, которого мы увидели на сцене Fig Theatre, был замечателен и естественен! В роли Тевье есть очень простой путь – играть карикатурного «еврея», но ведь Горин писал: “...и тогда он снимал шапку, чтобы не липла к волосам, и со стороны уже трудно было определить, кто шагает, иудей или православный. Да и какая разница, честно сказать, если человек беден и изо всех сил тянет свой воз”. Тевье Александра Диаманди родился в местечке где-то на юге России. «В деревне Анатовка с давних пор жили русские, украинцы и евреи. Жили вместе, работали вместе, только умирать ходили каждый на свое кладбище...». Тевье часто разговаривает с Богом, но делает это по-свойски, как с хорошо знакомым Учителем.
Тевье (поднял лицо к небу):
- Боже милосердный, всех кормящий и насыщающий! Если Ты создал человека человеком, а лошадь лошадью, то разве справедливо, что человек тянет оглобли, а эта холера плетется сзади и ржет? Знаю, что ответишь: «Не ропщи, ибо путь каждого записан в Книге Судеб...» Это так! Но важно, на какой странице...
Надо сказать, что многие жители деревни, которых мы видим в спектакле, наделены были Гориным великолепным чувством юмора. Что стоят диалоги Голды со Менахем(шей)!
Менахем(ша)
(берет из чашки изюм)
- Где вы берете такой крупный изюм?
Голда
- Это вы берете, а мы покупаем.
Менахем(ша)
- Кто этот юноша?
Голда
- Местный портняжка...
Менахем(ша)
- Женат?
Голда
- Кто за него пойдет? Ни кола, ни двора...
Менахем(ша)
- А в перспективе?
Голда
- А в перспективе – больная мама...
С юмором смотрят на жизнь в Анатовке. Да и как иначе. Юмор пронизывает даже отношения с местной властью, с Урядником (Владимир Передерий). Урядник – веселый украинец и бравый казак, но с еврейской частью деревни находится в дружеских отношениях. Владимиру хорошо удаются роли мужчин с военной выправкой, но не тупых солдафонов, а смышленых служивых, помнящих о деле и о себе.
Урядник
- Ну, что делать будем, Тевль? Советуй.
Тевье
- Я так скажу: не дам два сыра – ваша голосить будет, дам два сыра – моя. Дам один! Пусть обе голосят, холера им в бок!
Урядник
- О, це верно! Хороший ты человек, Тевль, хотя и еврей.
Тевье
- Кому-то надо быть евреем, ваше благородие. Уж лучше я, чем вы...
Урядник
- Опять верно!
На протяжении спектакля у Степана (Игорь Левитан – еще одна актерская удача) немало реплик, и, хотя он всегда немного на втором плане - добрый сосед, хозяйственный, не очень заметный, простой вроде бы мужик, образ получился глубокий.
С приездом в Анатовку Перчика (Александр Дуганов) заканчивается спокойная жизнь с четкими, веками установленными традициями. Перчик уехал из деревни, где из него вполне мог получиться новый остроумный доморощенный философ, и стал в пьесе «мессией» (он даже появляется второй раз в момент мольбы Тевье о знаке) - предтечей новой жизни. Не хорошей и не плохой – другой, будущей жизни. В этой новой жизни образованный русский парень Федор (его играют по-очереди C. Винниченко; P. Коваленко) не будет, как в свое время Степан, отказываться даже от мысли о своей любви. В этой жизни с любимыми идут хоть в Сибирь. В этой жизни Батюшка (Михаил Дубинин, как всегда убедительный и проникновенный) скажет ему, что Бог у них один, и добавит: «Ну что ж... Тевль! Умом я тебя понимаю, а сердцем скорблю. И если сам выбрал дорогу свою, не жалуйся, что на ней ухабы да ямы...»
Но пока жизнь идет своим чередом. Во время сцены в трактире, где мясник Лейзер (Эдуард Гофман) договаривается с Тевье о женитьбе на его дочери, а Тевье думает, что Лейзер хочет купить у него корову, зал лежит от хохота. Актеры разыгрывают классический дуэт «простак и хитрец», хотя никто никого совершенно не собирается обжуливать. От этого становится еще смешнее.
К сожалению, как всегда бывает в России, на этом месте просто смех заканчивается и начинается смех сквозь слезы, а потом и вовсе остаются одни только слезы, почти до финала. Ирина Ингман ведет сцену смерти Голды на высокой ноте, на одном дыхании. Насколько естественна она в роли женщины, которая за словом в карман не полезет, настолько же веришь ей, когда она помогает дочери, открывает дорогу новой душе.
Но все-таки в конце опять к людям вернется смех, смех как единственный способ выжить:
Мама
- Почему смех? Тевье, почему смех?
Тевье
(утирая глаза)
- А что нам еще остается в этой жизни, Берта? Что еще? Играй, Йоселе...
Все смеются и плачут. Скрипач начинает играть. Медленно опускается
Занавес
