Анна Павлова

12 февраля (31 января по старому стилю) — день рождения одной из величайших балерин XX века, Анны Павловой. В 1926 году Анна Павлова впервые приехала со своей труппой в Австралию и Новую Зеландию. Каждое её выступление собирало аншлаги, её боготворили. Надо ли говорить, что именно в её честь был назван знаменитый торт «Павлова».

Нина Михайловна Кристесен (1912–2001) так вспоминала о приезде Павловой:
«В 26 году произошло событие, взволновавшее всю русскую колонию. В марте в Мельбурн на гастроли приехала балерина Анна Павловна Павлова (Полякова), и мы с восторгом слушали новости о её триумфальных выступлениях… К нам в Брисбен она должна была приехать в июне, и все наши знакомые были озабочены изысканием средств на билеты… Для нас Анна Павлова была не только замечательной балериной… С ней были связаны воспоминания о прекрасном и невозвратном прошлом. Она вдохновляла нас, как бы возвращая нам чувство собственного достоинства. Восемь дней её гастролей прошли как в волшебной сказке… Анну Павловну заваливали цветами. Люди плакали, смеялись и целовались друг с другом…
Мой отец еще раньше был знаком с ней, и она несколько раз приходила в наш скромный дом. Узнав о положении русской колонии, Анна Павловна дала нам, сколько могла, контрамарок… Все места в театре были давно распроданы, и люди стояли в проходах. Тогда Анна Павловна провела нас с мамой за кулисы… Меня поразило, что каждый раз перед поднятием занавеса Анна Павловна быстро крестилась… Я спросила ее: «Вы боитесь?» «Боюсь, — ответила она. — Мне всегда страшно перед началом…».
Каждый вечер мы жили в волшебном мире. Я даже взмолилась: «Ну, что вы делаете со мной, Анна Павловна! Ведь я провалюсь на экзамене, ведь я все запустила!» Анна Павловна тогда подарила мне маленькие часики: «Для Нины, если она выдержит экзамен…».
Трудно выразить словами чувство благодарности этой замечательной женщине».

Вечный лебедь
Когда в маленьком домике на окраине Петербурга у прачки Любови Федоровны Павловой родилась желанная дочь, никто не верил, что она выживет. Худенькому, слабому заморышу, укутанному в вату, предстояло стать божественной Анной и олицетворять собой русский балет. Правда, опасения за здоровье преследовали Нюрочку всю жизнь, и к тому были основания. Хрупкая, нежная, миниатюрная — в чем душа держится. Длинные стройные ножки с необыкновенно высоким подъемом, гибкая шейка, а талия того гляди переломится. Вся воздушная, вот-вот улетит. Не то, что вошедшие тогда в моду приземистые, плотные, мускулистые фигуры итальянок-виртуозок, щеголявших невиданными, почти акробатическими трюками. Ей назначали усиленное питание, пичкали три раза в день ненавистным рыбьим жиром — самым популярным лечебным средством в балетной школе на Театральной улице. И она терпела, потому что хотела танцевать, и не просто танцевать, а быть лучшей.

«Я буду танцевать, как Принцесса Аврора», — твердо заявила маме восьмилетняя девочка, возвращаясь домой после впервые в жизни увиденного спектакля в Мариинском театре.
Вот чего выдумала. Что за фантазия? Ни о каком балете и речь никогда не шла. У Любови Федоровны дрожали руки, когда она наряжала Нюрочку на экзамен в балетное училище (все-таки добилась своего, упрямица). Строгое темное платье, бусы из фальшивого жемчуга, новые туфельки, приглаживала голову лампадным маслом, чтобы волосок к волоску… Боялась, что не примут такую слабенькую, невзрачную. Приняли. Правда, со второго раза. Павел Андреевич Гердт, красавец, царственный премьер Мариинки, Принц Дезире из той самой «Спящей красавицы», настоял. Разглядел что-то такое особенное в невысокой девочке с живыми карими глазами.

Балерина была настолько индивидуальна, что не нуждалась в антураже. Она была одержима танцем. Им одним. Ей было все равно, где танцевать, лишь бы танцевать. Танцевать везде, танцевать там, где до неё о классическом балете и представления не имели. И, может быть, поэтому она презрела устоявшийся покой Императорского театра и отправилась в многолетние странствия по миру.
Пересекая континенты и океаны, Павлова становилась богиней танца и на прославленной академической сцене, и на подмостках лондонского мюзик-холла, где в очередь с ней выступали дрессированные собачки и сверкающие механической выучкой и одинаковыми улыбками герлс, и в сарае для стрижки овец в Австралии, и на арене для боя быков в Мексике перед двадцати пятитысячной аудиторией. Павлова принадлежала поистине всему свету.

Впервые появившись перед петербургской публикой в 1899 году, она сразу обратила на себя всеобщее внимание. В «маленькой Павловой», как её стали называть поклонники, светилась большая, великая актриса, и не заметить этого, не подпасть под её чары было невозможно. В танце она умела и грустить, и пылать в экстазе. Она могла и растрогать до слез, и свести с ума. О, это была и глубоко меланхоличная, и очень темпераментная балерина! Балетной Испанией Павлова владела по праву, накручивая вихревые пируэты, взвиваясь в искрометных прыжках, сверкая и переливаясь всеми жгучими и солнечными андалузскими красками.
Словом, воздух и шампанское, по меткому выражению современника, очарованного её Китри, королевой испанских площадей. И царицей ночи она была, и печальным призраком, вдохновенно танцуя «Ночь» на музыку Рубинштейна и грустную Жизель, не пережившую крушения надежд.

Павлова искренне считала, что настоящая артистка должна пожертвовать всем ради искусства и не требовать от жизни тихих семейных радостей. И она жертвовала, не размениваясь на романы и увлечения, называя себя «монахиней от балета». А на тихие радости изначально рассчитывать не приходилось. Какие уж тут радости, когда с детства и на всю жизнь избран каторжный труд — по двенадцать часов у станка, если спектакля нет, и по шесть — если есть; когда на гастролях иной раз нужно танцевать по четырнадцать номеров в день…
Не убежденная в своем праве на личную жизнь, Павлова все же вышла замуж. Правда, венчалась тайно и не раз подчеркивала, что на такой шаг решилась «из уважения к своим английским друзьям». Мужем и бессменным импресарио Павловой стал барон Виктор Дандре, обрусевший потомок французского аристократического рода, чиновник Первого департамента Сената, человек очень образованный, импозантно выглядевший и к тому же богатый. В Петербурге на Итальянской улице он подарил ей роскошную квартиру с репетиционным залом для занятий и надеялся, что она когда-нибудь его туда впустит. Но Анна Павловна избегала поспешных решений. На его предложение руки и сердца она сначала ответила отказом и уехала за границу.

Существует театральная легенда, согласно которой известная в Петербурге престарелая графиня Бенкендорф, любившая выступать в роли прорицательницы, этакой Кассандры на русский манер, и часто захаживавшая в балет, предсказала, что свою любовь Анечка Павлова найдет через тюрьму. Это звучало дико и непонятно, а на деле все вышло очень даже похоже. Павлова была на гастролях, когда из России пришло известие об аресте Виктора по делу о взятках и растрате казенных средств. Вот она — и тюрьма, и любовь! Ее реакция была незамедлительной — она приехала в Петербург, где ей пришлось в срочном порядке разорвать контракт с Мариинским театром, несмотря на то, что сезон 1913 года был в разгаре, внесла, не афишируя этого, необходимый и весьма немалый залог, под который Виктора отпустили, и увезла его с собой в Европу от греха подальше. С тех пор они были вместе. В Англии для их совместной жизни его стараниями оборудовали комфортабельный особняк — Айви Хаус, дом в плюще, где русские слуги подавали на обед щи и гречневую кашу, а в великолепном парке на озере жили белые лебеди с подрезанными крыльями.

Она часто болела, как тогда говорили, инфлуэнцей, но и с высокой температурой, в ознобе и лихорадке, не отказывалась от спектаклей. Перекрестившись, — креститься и молиться перед иконами её в детстве научила мать — Анна выходила на сцену несмотря ни на что — ни на малокровие, от которого кружилась голова, ни на участившиеся нервные расстройства.
Однако тот спектакль в Гааге в январе 1931 года впервые за много лет пришлось отменить. Никто не верил, что балерина настолько больна, что не может танцевать. Но, к несчастью, это было так. Страшная эпидемия гриппа, называвшегося «испанкой», не пощадила ее. Простудившись по дороге с французской Ривьеры, Павлова оказалась в сырой и холодной атмосфере Голландии, и это ухудшило ее состояние. Сколько раз все, слава Богу, обходилось благополучно. На этот раз не обошлось, несмотря на усилия врачей, круглосуточно дежуривших у её постели. Она уходила на глазах, то ненадолго возвращаясь в сознание, то вновь проваливаясь в забытье. И, наверное, для нее это был лучший выход, тот самый, на который она втайне надеялась и о котором молила про себя милостивую Заступницу Небесную: покинуть жизнь раньше, чем сцену.

«Приготовьте мой костюм Лебедя», — вот и все, о чем она попросила на пороге вечности.