…но сражается за сохранение исторического ландшафта Санкт-Петербурга, потому что верит - город на Неве «прекраснее Парижа, Нью-Йорка и Лондона».
Аркадий Ростиславович Небольсин. Человек с множеством титулов и известной родословной. Историк культуры, искусствовед, религиозный философ, профессор Калифорнийского и Нью-Йоркского университетов, президент международного общества спасения русских памятников и ландшафтов, глава объединения «Классический город». Вместе с академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым считается одним из создателей концепции экологии культуры.По линии отца — потомок контр-адмирала Аркадия Небольсина, героя Русско-японской войны, капитана легендарной «Авроры», погибшего от рук революционных матросов в марте 1917 года. По линии матери принадлежит к роду Пущиных, наиболее известный представитель которого — Иван Пущин, декабрист, друг Пушкина. Родился в 1932 году Швейцарии. Живет в Нью-Йорке. Но, прежде всего, Аркадий Ростиславович считает себя коренным петербуржцем.
— Аркадий Ростиславович, когда Вам пришла мысль направить свои усилия на сохранение памятников культуры в России?
— До того, как я впервые приехал в Россию, я уже защищал памятники культуры в других странах, в частности, в Италии. Первый раз я приехал в Рим в 1950 году. Тогда еще нельзя было ездить в Россию, и я часто бывал в Италии и очень полюбил эту страну.
В конце 1960-х годов в Риме Венеции, Флоренции активно начали возводить тысячи отвратительных высотных зданий-новоделов, как сейчас в Москве, Петербурге, во многих других местах России. На берегу реки Арно владельцы сети гостиниц «Хилтон» также собирались построить небоскреб. Уродовались исторические здания. Так, мне удалось заснять, как в церкви стоял гараж и в нем чинили машины. Разве не типично советский тип разрушения? У меня сохранился целый каталог осквернения красот Италии.
В самой Италии в те годы уже набирало силу движение за сохранение культурного ландшафта. Итальянцы разработали концепцию «эколоджиа культурале» — экология культуры. Так что этот термин, который я передал академику Лихачеву, родом из Италии. Мы в Америке при поддержке газеты The New York Times организовали выставку Too late to be saved, которая открылась в музее «Метрополитан» в Нью-Йорке и прошла по многим музеям Америки и Западной Европы.
— Да, хороший опыт Вы приобрели в борьбе за историческую Италию! А когда Вы впервые приехали в Россию?
— В 1972 году. Тогда это был Советский Союз. Многие уговаривали меня вообще туда не ехать, потому что это была уже далеко не та Россия, которую знали мои родители, дяди и тети. Но мне было любопытно. Питтсбургский Университет в Пенсильвании, где я тогда преподавал, устроил обмен преподавателями, и летом 1972 года я приехал в СССР, впервые увидел Петербург, Москву, познакомился с известными писателями и художниками: Глазуновым, Солоухиным, Распутиным, а также Светланой Мельниковой, основателем общества «Сельская церковь», которое существует и поныне и занимается реабилитацией и консервацией полуразрушенных церквей в Московской и Тверской областях.
— Позвольте немного отойти от темы архитектуры. Аркадий Ростиславович, Ваш прекрасный русский язык — это заслуга семьи? И любовь к России вдали от России — это тоже благодаря русскому воспитанию?
— Мы росли в русской общине в окрестностях Нью-Йорка — Си-Клифе, дома говорили по-русски. Мои родители, родственники и друзья основали в Си-Клифе церковь в честь Казанской иконы Божией Матери. Там была прицерковная школа с уроками русского. Родственники, бабушки, дедушки тоже заставляли нас чаще говорить по-русски. Дети, естественно, часто переходили на английский, и тогда бабушка кричала: «По-русски!» Значит, надо было повторить. Нам вслух читали русских классиков. Одно время у нас была русская гувернантка, а потом много в плане воспитания нам дал прекрасный священник, руководитель нашей общины граф Мусин-Пушкин, на мой взгляд, один из замечательных людей русской эмиграции.
А родился я в Швейцарии в имении моей тетушки княгини Екатерины Катакузиной на вилле Рибопьер. После октябрьского переворота там был устроен пансион, куда приезжали знаменитые люди из разных стран.
Во время Великой депрессии 1930-х годов мой отец, Ростислав Аркадьевич, уехал в Америку, окончил Гарвардский университет и стал инженером, основал фирму, занимавшуюся гидротехникой. В 1989 году, спустя 72 года после эмиграции, он ездил в Россию, где заинтересовались его изобретением очистки сточных вод. Сам я также закончил Гарвардский университет, потом Оксфорд, изучал историю, литературу, иностранные языки. Классические вкусы перешли в любовь к архитектуре.
— Вы только что вернулись из России. Что понравилось? Что разочаровало?
— Историческую Москву, которая сильно изуродована, конечно, уже не вернуть.
Мне очень нравится Торжок, прелестный провинциальный русский город конца XVIII и начала XIX века. Там только один изъян — ужасная силикатная гостиница. Нравится Тверь. Но этот замечательный город был еще лучше лет двадцать тому назад. Потом тоже появились безвкусные проекты, вульгарные коттеджи и другие новостройки на северном берегу Волги. И я об этом не уставал повторять. Я всегда готов говорить о том, что вульгарно, потому и свою диссертацию я так и назвал — «Пошлость». Кстати, в английском языке нет такого слова — пошлость. Это чисто русское понятие.
— Вы как-то сказали, что «прощаетесь с Петербургом»…
— Это не означает, что я собираюсь навсегда покинуть город. Это значит, что город покидает нас. Уже несколько лет я с ужасом наблюдаю, как разрушается историческая застройка города. И в который раз не могу не сказать об уродливом небоскребе, так называемой башне «Газпром-Сити», которая испортит ансамбль Петербурга.
Впервые о строительстве в Петербурге высотного здания для структур Газпрома объявили в 2005 году. В декабре 2006 года бюро RMJM London Limited, предложившее построить башню высотой почти 400 метров, выиграло конкурс. Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев часто говорил о небесной линии Петербурга, о том, что это горизонтальный город. Петербург сохранил этот облик каким-то чудом даже во время всех войн, в эпоху коммунизма. Потому что Петербург — это священное место, некая духовная сущность; здесь живет память о мученичестве и страданиях миллионов людей, погибших в войнах за Отечество и революциях. Недаром над Дворцовой площадью возвышается Ангел; ангел с крестом парит над Петропавловской крепостью, греко-римские ангелы окружают Адмиралтейство и купол Исаакиевского собора. Весь город осенен этим ангельским присутствием. Ангелы охраняют город — и архитектурно, и, главное, духовно.
Санкт-Петербургу нужно во что бы то ни стало сохранить эту небесную линию. Следует очень бережно хранить эту горизонтальность — как берег Невы, как саму Неву, как горизонт местной географии, о котором писал Пушкин. Единственные вертикали, которые здесь допустимы, должны быть серьезны, торжественны и священны. Это церкви, дворцы или здания высокого государственного назначения вроде Адмиралтейства, которые тоже в своем роде играют священную роль в судьбе и жизни этого города.
Я очень боюсь, что со строительством «Газпром-Сити» в городе появится еще большее количество небоскребов.
Высотные здания — это всегда большая проблема для исторических городов. Скажем, в Лондоне построены ужасные небоскребы. Об этом не раз говорил принц Уэльский, наследник Британского престола, замечательный эксперт в области охраны культурного и, в частности, архитектурного наследия. Он написал изумительную книгу об истории строительства в Лондоне, которая была переведена на русский язык.
Первая стеклянная коробка в Лондоне появилась на моей памяти, в 1955 году, я в то время учился в Оксфорде.
Все знают, что как только появляется одно высотное здание, за ним следуют все остальные. В связи с этим я вспоминаю историю, которая произошла в Португалии. Там, в городе Кашкайш в 1966 году во время строительства гостиницы Estoril Sol застройщик самовольно прибавил несколько этажей. Когда его уличили в этом, он заявил, что это произошло по ошибке, но переделать здание уже нельзя. Спустя несколько лет его все же заставили «понизить» здание на несколько этажей. Но самое страшное, к чему привела история, это то, что после появления этой гостиницы оказалось легко построить в том же городе еще двадцать небоскребов, которые там теперь господствуют.
— Может быть, Вам просто в принципе небоскребный стиль не нравится. Или есть, на Ваш взгляд, небоскребы, построенные со вкусом?
— Примеры есть в Нью-Йорке. Совершенно дивный по красоте небоскреб Крайслер Билдинг. А также и Эмпайер Стэйт Билдинг.
Между тем, небоскребы отнюдь не являются необходимым атрибутом современного города. Прекрасный пример современного города в США, которому нисколько не мешают жесткие ограничения на высоту здания — Вашингтон. Это город, где безусловной доминантой является Капитолий. Там только одна гостиница выделяется своей высотой, но она построена еще в XIX веке. И это в Америке, которая не имеет тысячелетней культуры. А что творится в России? И я не хочу, чтобы то, что произошло в Москве, повторилось в Санкт-Петербурге. Все наши соотечественники, где бы ни не находились, должны отстоять этот город. Меня это тоже касается. Это мой город. Даже если я сам гражданин Америки, мне не все равно, что с ним происходит.
