Рекламный фильм о лечении в Чехии был сделан искусным мастером. Едва погас экран, мои старые и юные болячки категорически заявили: «Едешь в Мариенбад!»
И уже через четыре дня меня на отличном русском приветствовал Мартин, агент турбюро «Курорты Марианске-Лазне».
— Начнём с краткой экскурсии по городу, не выходя из офиса, — предложил он.
Одна из стен комнаты разделилась посередине, половинки разъехались, обнажая окно-экран с текущей мимо сказочной улицей фонтанов, скверов, колоннад и дворцов.
— Санаторий «Максим», — сказал Мартин, скользя указкой по золотисто-жёлтому зданию с арочными окнами, — видите на стене барельеф?
Я узнал Максима Горького с ещё не высохшими после ванны волосами.
На соседнем отеле «Пасифик» выделялся тёмный профиль широколобого Ивана Гончарова.
— Здесь писателю было настолько комфортно, что он за месяц закончил «Обломова», не удававшегося ему целых восемь лет... Останавливался тут и Гоголь. По той тропе он ходил к целебному источнику. Много гулял в лесу, писал.
Имена не кончались.
— Из этой лечебницы Шолом-Алейхем послал 37 писем, 12 любовных записок, 47 телеграмм, потом собрал их вместе и получил роман «Мариенбад».
Во мне шевельнулась зависть.
— Лечился у нас и Вагнер. "Достаточно было погрузиться в ванну, — вспоминал он, — как меня посетила такая потребность продолжать музыку к Лоэнгрину, что я не мог сдержаться, и, выскочив из ванны, побежал в свой номер, чтобы записать на бумагу то, что меня мучило".
Мы перешли на другую сторону улицы. Дверь скромного двухэтажного дома была раскрыта настежь.
— Здесь Набоков написал рассказ "Облако, озеро, башня"… А на соседней улице жили в разное время Тургенев, Лесков, Ибсен, Фрейд...
Голова у меня закружилась.
— Вам предстоит нелёгкий выбор: в каждой из наших здравниц давно или совсем недавно отдыхал кто-то из великих. Насладиться воздухом, которым дышали наши кумиры — лучшей терапии не придумаешь! Решайте, к кому бы вы хотели приехать в гости...
— Может быть, к… Гоголю? — робко попросился я.
— К сожалению, его гостиница уже не гостиница, а городской театр имени Гоголя! Хотите к Достоевскому?
— Нет. К кому-нибудь повеселей!
— Станюкович?
— Меня в морской атмосфере укачивает!
— Эдисон? Нобель?
— Заманчиво, но не смогу составить им должной компании.
— Как насчёт Киплинга?
— Джунгли не по мне!
— Штраус, Лист, Дворжак, Малер?
— Не хотел бы им признаваться, что редко слушаю их музыку.
— Тогда — Франц Кафка!
— Да что вы! У него небезопасно!
— Марк Твен?
«У Марка Твена было бы неплохо», — подумал я, но помедлил с ответом.
— Тогда вас приглашает в свои лечебные хоромы его величество король Англии и Ирландии Эдуард Седьмой!
— Мартин, вы рекомендуете мне в компаньоны человека, которого ненавидела даже собственная мать, королева Виктория!
— Прошу прощения, — извинился консультант.
Между тем, улица на экране перешла в таинственно-тёмную аллею из могучих платанов.
— Аллея Гёте, — пояснил гид. — Здесь он прогуливался с Ульрикой.
Мы обошли вокруг бронзовых фигур изящного пожилого мэтра и юной красавицы.
— Как вы, очевидно, знаете, — продолжал Мартин, — неудовлетворённая страсть поэта к баронессе вылилась в знаменитую «Мариенбадскую элегию»… Кстати,
в другом конце города несколько позднее лечился молодой Фредерик Шопен, в то время бесконечно влюблённый в Марию Водзинскую. Его пылкая любовь тоже, как и у Гёте, была охлаждена родителями Марии и тоже подарила миру шедевры…
На экране появилось небольшое светло-коричневое здание со скромными балконами.
— Одно время Гёте отдыхал в этом пансионате. Здесь Орест Кипренский, заехавший в Мариенбад по пути из Италии в Россию, писал его портрет. Гёте читал ему свои элегии, a соскучившийся по родине Кипренский в ответ вдохновенно декламировал и переводил стихи Пушкина. Восхищённый патриарх поэзии просил художника передать русскому поэту его благословение…
— Вот, — сказал я, — в этом благословенном месте я и остановлюсь!
Мартин облегчённо вздохнул.
— Пошли! — он поднял мой чемодан. — Отведу вас к вашему Гёте… Или, наверное, к Кипренскому?
— К Пушкину! — ответил я.
Тощая рукопись моего начатого рассказа на дне чемодана приободрилась и наполнилась ожиданием.
Яков СМАГАРИНСКИЙ
