Самым выразительным и сочным языком обладают океанские гиганты — синие киты, финвалы, кашалоты. По крайней мере, так считают специалисты в области языков — морские охотники дельфины-орки. Для них язык китов — вожделенное блюдо, да ещё в неограниченном количестве: у синего кита язык может весить до четырёх тонн!
В России орков называют косатками за сходствo их спинного плавника с косой. Точный образ! В Австралии их без обиняков зовут убийцами (killers). За активное групповое избиение китов. Вероятно, у них, изящных, чёрноспинных и белобрюхих, позаимствовали служащие похоронных бюро свою официальную форму одежды — аспидно-черный костюм поверх ослепительно белой сорочки.
Ни одна косатка не может равнодушно взирать на проплывающего мимо кита, но нападать на него в одиночку не будет. Даже стая из пяти-шести хищников может только испугать левиафана. Чтобы отведать деликатес, нужен, по меньшей мере, боевой отряд из двадцати-тридцати голодных орков и жёсткая атака. Некоторые, особо нетерпеливые атакующие, проскакивают в пасть кита и отсекают кусок его языка, даже не дожидаясь конца битвы. Смею предположить, что первым, кто вбросил в глобальное информационное поле выражение «язык мой — враг мой», был какой-нибудь кашалот. И намного раньше древнеримского Ювенала.
Свирепые и смышлёные властители морей, орки всегда благосклонны к человеку. Не иначе как распознают в нём родственную разбойничью натуру. Во многих странах мира люди успешно приручали косаток. В Австралии же, наоборот, (Земля антиподов, всё-таки!) косатки приручили людей.
В акватории двойного залива Туфолд (Twofold Bay), начиная с 1850-х, орки напрямую сотрудничали с китобоями городка Иден (Eden). Особенно отличилась стая с поразительно смекалистым лидером, вошедшим в историю края как Старина Том. Ему, правда, кличка Стратег Том подошла бы больше. Посудите сами.
Как только в сапфировые воды залива заплывал кит, Старина Том оставлял часть своей банды у входа в залив, остальные по ходу движения кита окружали его кольцом. Сам же Старина Том подплывал близко к китобойной станции и начинал громко хлопать плавниками по воде, высоко выпрыгивал из воды, изгибался змеёй, поднимая фонтаны брызг. На станции замечали его, раздавались громкие, протяжные крики: RUSHO-O-O-H! RUSHO-O-O-H! RUSHO-O-O-H (СКОРЕ-Е-Е! СКОРЕ-Е-Е! СКОРЕ-Е-Е!), приводившие всё поселение в великое волнение. Вопли означали одно: начинается преследование кита. Люди высыпАли из баров, оставляя недопитое пиво и недоеденные хот-доги, во дворах бросали работу, в школах устраивали перемену — все торопились на скалистый берег, откуда панорама залива, как на ладони. Китобойные команды наперегонки мчались к своим вельботам: промедление в несколько секунд грозило отставанием от конкурирующих лодок, спущенных на волну первыми. А первые на вёслах, уже неслись следом за торчащим из воды чёрным плавником Старины Тома, указывающим путь к его сородичам, окружившим кита.
От мастерства рулевого зависит точность попадания гарпуна. Он должен приблизить вельбот к киту на расстояние достаточно близкое для гарпунёра и достаточно безопасное, чтобы не попасть под удар гигантского хвоста. Когда одной из лодок удаётся надёжно загарпунить исполина, соревнование между лодками прекращается: кит принадлежит быстрейшим и храбрейшим. И… косаткам Старины Тома. Они набрасываются на раненого кита, таранят его со всех сторон, не дают ему уйти на глубину, закрывают своим телом его дыхательное отверстие. А гарпунщик продолжает метать острые пики. Шансов выжить у бедного кита нет. Даже если он чудом сорвётся и попытается прорваться ко входу в залив, ему, ослабленному, выплёвывающему кровавые фонтаны, преградят путь оставленные вожаком беспощадные караульщики.
Когда кит полностью затихает, вступает в силу Закон языка: китобои оставляют тушу косаткам, а сами под громкие одобрительные возгласы восхищённой толпы возвращаются на берег. Косатки жадно пируют, наслаждаясь языком убитого кита. Только на следующий день китобои буксируют тушу на станцию для переработки.
В 1982 году я поехал в Иден с целью посетить Музей Косаток (Killer Whale Museum). Имей я хоть толику мозгов стратега Тома, то позвонил бы заранее по поводу расписания работы музея, но я этого не сделал, за что и поплатился: заведение оказалось закрытым на две недели. Я пошёл на берег залива посмотреть на то место, где люди и орки нашли общий язык. А когда вернулся на главную улицу у меня появилась шальная мысль. Я задрал голову, сложил ладони рупором и что было сил закричал: «RUSHO-O-O-H! RUSHO-O-O-H! RUSHO-O-O-H!» Шедшие мне навстречу две девушки испуганно перешли на другую сторону улицы. Кто-то впереди оглянулся, но продолжал идти дальше. Из газетной лавки за ирландским баром выкатилась инвалидная коляска. Седой бородач, довольно пожилой, повертел головой в одну сторону, потом в другую. Кроме меня никого близко не было, он покатил в мою сторону. Я пошёл к нему навстречу.
— Привет, мэйт! — поздоровался он. — Ты кричал?
— Да! Но я что-то не вижу оживления на улице.
Он рассмеялся:
— Ты шутишь, мэйт!
— Разве после «RUSHO-O-O-H!» люди Идена не бегут на берег?
Он опять рассмеялся:
— Ты малость опоздал, мэйт! Последний раз такое было в 1930 году.
— А что случилось?
— Тогда, мэйт, был нарушен негласный Закон языка: китобои не оставили кита косаткам, сразу потащили его на станцию. Старина Том, пытаясь удержать добычу, неудачно схватил зубами якорную цепь вельбота, потянул лодку и тушу кита на себя и сломал зубы. Роковой случай. Через месяц его шеститонное тело нашли недалеко от станции. Умер от голода. А его подельники исчезли.
— Кстати, о подельниках. Я читал, что все они имели имена.
— Да, их звали Хуки, Стренджер, Бен, Хампи, Купер… Знаю все двадцать имён.
— Как же их отличали друг от друга, если они всё время под водой?
— По спинным плавникам, мэйт! Стренджер, например, имел длинный прямой плавник с ромбовидным концом, плавник Хуки свисал на одну сторону, почти касаясь воды, у Бена был остроконечный, как пика, у Тома он заканчивался большой круглой шишкой…
— Понятно... Значит, это из-за нарушения Закона языка они больше не приплывали?
— И говорить нечего, мэйт!
Внутренне я ликовал: что может быть лучше, чем беседа со старожилом, живым свидетелем событий!
— У вас великолепная память, сэр.
— Не жалуюсь, мэйт.
Он развернул коляску, указывая на невысокий решетчатый забор на противоположной стороне улицы:
— Школа, где я учился, а потом преподавал шестьдесят лет… Если спросишь, мэйт, что преподавал, скажу — историю, так что все названия, имена, даты у меня на автомате…
— Давайте зайдём в бар, — предложил я, предчувствуя захватывающие воспоминания.
— Нет, сегодня не могу.
Учитель посмотрел на часы. Я словно второй раз за день оказался перед закрытым музеем. Но быстро поборов досаду, спросил:
— Косаток не упрекнёшь, они охотились за лакомством. С китобоями тоже понятно, они добывали кита, чтобы выжить. Но почему остальной народ Идена восхищался натуральным убийством? Бежали на берег, как древние римляне в амфитеатр!.. Возвращение ко временам хлеба и зрелищ через две тысячи лет цивилизации!
Историк усмехнулся:
— Поверь мне, мэйт, люди не меняются. Кровь, хлеб и зрелища будут всегда! К тому же, время, о котором мы говорим, было для Идена самое неблагоприятное.
Он развернул коляску в прежнее положение:
— Известно ли тебе, мэйт, что Иден должен был стать столицей Австралии?
Я с удивлением покачал головой.
— Так слушай. С рождением Федерации стали выбирать место для главного города страны. Было два-три предложения в списке кандидатов, куда включили и наш Иден. Он находится на равном расстоянии от Мельбурна, Сиднея и Тасмании в легко доступном, самом глубоководном в стране заливе, живописном и защищённом от океанских ненастий. Отличные условия для создания порта мирового класса, не так ли?
Я кивнул.
— Чиновники уже дали добро на застройку города. В надежде получить работу прибыло много семей. Был сконструирован масштабный макет будущей столицы с предполагаемыми доками, фабриками, заводами, небоскрёбами… Приехала высокая комиссия. В ней, среди прочих, была биолог, проработавшая много лет в Биологической станции…Маклея…
— Станции Миклухо-Маклая?
— Да, мэйт, точно... Так вот, пока министры изучали макет и тома описаний, та женщина облазила всё здешнее побережье, видела китов, заплывавших в залив, косаток и другую живность, и заявила, что не нужен здесь промышленный Манчестер, из-за него киты будут обходить стороной всё Восточное побережье Австралии. И Иден вычеркнули из списка.
— Вот так поворот!
— Вот именно, мэйт! Народ, о котором ты говоришь, остался без работы. Пособий тогда никаких не выплачивали. Представь настроение в городе... Словом, в тот период киты были нежелательными гостями… Впрочем, должен сказать, китобои Идена с их весельными шлюпками и примитивными инструментами не принесли особого урона китовому поголовью. Это несколько позднее норвежцы изобрели гарпунную пушку и началось массовое истребление китов. Есть свидетельства, что норвежский катер, нелегально охотившийся в австралийских водах, перебил всех местных косаток. В том числе и стаю, которую возглавлял Старина Том...
Учитель опять посмотрел на часы:
— Я поехал!
— Спасибо большое, мэйт! — попрощался и я.
Яков СМАГАРИНСКИЙ, Сидней
