В новом году австралийское издательство Brandl & Schlesinger готовит к публикации книгу Игоря Гельбаха, одного из авторов литературного портала газеты «Единение». "Показания Цаплина" выйдет в переводе на английский; это будет уже третья книга Игоря Ефимовича, опубликованная в Австралии. Мы поздравляем автора и публикуем рецензию на его новую книгу на русском языке, "Очертания Грузии".
Биографическая справка: Игорь Гельбах родился в Самарканде в 1943году, окончил физический факультет Тбилисского университета. Жил в Сухуми, Тбилиси, Риге, Москве, Ленинграде; с 1989 года живёт в городе Мельбурне (Австралия).
Книги прозы Игоря Гельбаха изданы на русском языке в Санкт-Петербурге и в Москве, а также в Австралии, в переводе на английский. Повесть Игоря Гельбаха «Играющий на флейте» номинирована на Букеровскую премию в 1994 г., а роман «Утерянный Блюм» вошел в шорт-лист Премии Андрея Белого в 2004 г.
ИМЯ ПРОЗЫ
Пиши в тиши, смотри на снег на ветках хурмы, хрумкай плоды познания и думай о душе. Проза Игоря Гельбаха чем-то родственна разросшимся хокку, а гора Чернявского, волшебное место романа - явная сухумская Фудзи. Бамбук памяти прорастает сквозь нас. Книга Гельбаха хоть и состоит из четырех отдельных, прочных сюжетно частей, но конечно же - это единый роман. Прочитаем стихотворно названия, в ритме Басе: «Склон горы в сухой день», «Играющий на флейте», «Бронгаузер с комментариями» - «Очертания Грузии».
О чем эта книга? Да все о том же - о жизни, о смерти, о любви, театре, болезнях, любви, море, дожде, любви, обезьянем питомнике, крысиных норах, любви... Тут же все дело - как написано. Надобно, чтобы и конь и як, впряженные автором в одну арбу, прилежно тащили медленный воз прозы - и читатель впитывал благодарно, грел в руках, катал на языке, причмокивал, ощущал послевкусие. Терпкая, густо-прозрачная проза Гельбаха - с запахом роз и камфарного дерева, зоркая, узорная, резная, с завитками грузинских букв, с чуть дымчатыми очертаниями былой печали и извечной грусти, с гортанной речью эха, абрисом гор в бурках снега и бело-розовым цветеньем абрикосов. Абхазия Гельбаха! Она у него непривычная для меня, по-иному наэлектризованная.
Но шапку надо снять перед автором, без шуток, за манеру складывать словеса. Вязь орнаментов, причудливых профилей, объемных воспоминаний. У персонажей важные дела и неожиданные желания: «В воскресенье с утра длинными полосами под ветром извивается снег и, оглядев город, Бронгаузер направляется в кофейню на втором этаже ресторана на воде. Надо посмотреть, как снег падает в море, думает он. И действительно, длинные снежные полосы падают в зеленую напряженную массу воды и исчезают, а на воде дрожит мелкая рябь». И всплывают в памяти слова одного из гельбаховских героев, «что де лишь вошью себя ощутив, ослепленной светом этого мира, можно ощутить и понять искусство».
Много в книге мокрых мест - дождей, снегов, моря, серых сырых туманов и фиолетовых туч. Явления природы и прочая флора обретают у автора домашнесть, уют - вроде пятна на потолке и пушистой плесени по стенам. Гельбах не прочь признаться: «Я легко узнаю состояния пейзажа. По-моему, это одна из причин, неосознанных причин нашей любви к природе. Почти всегда мы знаем, чего можно ожидать от пейзажа, и это неизменно из года в год... Что же до людей - то большинство человеческих лиц мы воспринимаем как маски с играющими камешками глаз, вставленных в дырочки для оживления куклы».
Для меня, скажем, и цветы, и травы, и деревья - тоже все на одно лицо, увы, безымянные божьи созданья, а Игорь Гельбах всех их зовет по имени - «белые маленькие цветочки кустов трифолиата», «легкая желтая вуаль цветущей мимозы», «магнолии с белыми, чуть зеленоватыми цветами, чей запах смешан с ароматом кипарисовой хвои». Ежели б не люди - райский сад на земле! Вот к людям у автора отношение иронически-скептическое, хотя и вполне доброжелательное.
Когда неспешно читаешь сию книгу, в голове как бы прорастает, пробивается и начинает струиться странная многострунная мелодия, порой сжимающаяся в бесхитростность дудочки - такой вот музыкальный строй страниц - лей, флейта, фавнову печаль по канувшему и несбывшемуся, по камфарным деревьям, по каплям дождя на оконном стекле, по прелости и прелести трав и вер... Плачь, дудка, нечувствительно, меж строк, по арфам на кустах, да свирельствуй обо всем - энциклопедически - от Бронгаузера до Эфрата...
Читал я книгу, как выражался Ремизов, «с неморгающим вниманием», пытался досконально постичь. Обычай писания Гельбаха - «печение блинов», то есть кидается философский камешек прозы в море прошлого - разбегаются круги, и автор дотошно, вергилиево водит нас по этим кругам, при этом ходит по водам Лагидзе, тащит задумчиво от Платоновой пещеры к платоновскому котловану, странствует улиссово от хинкальной к чебуречной, сращивая Дублин с Тбилиси - да вдобавок еще раз за разом выстраивает сухумские декорации.
Процитирую Андрея Битова, сказавшего о Гельбахе: "Это такая, в лучшем смысле, провинциальная проза, которая иногда признается потом, приобретая мировые черты..." Ишь ты, провинциальная... Если в смысле про вина, и, в принципе, у моря - то да, а так не очень... О, чары, хрусталь и голубые роги сей провиденциальной прозы - читай до дна и оцени букет - не хуже, чем "столичная"!
Книга сложена на славу, и кофе в джезве сварено в раскаленном песке сухумского пляжа, и ангелы Ван Эйка поют над Понтом по-эвксински - а, значит, звучит джаз прозы Гельбаха...
Михаил ЮДСОН
