Австралийский солдат Джоу Мэйдли (Joe Madeley) рассказывает о своём участии в войне на Тихом океане.
В начале 1943 года 9-я австралийская дивизия, до этого воевавшая в Северной Африке https://www.unification.com.au/articles/1591154814/, вернулась домой, чтобы сражаться против японцев.
— Вы вернулись в Австралию…
— После прибытия в Австралию через короткое время мы оказались в военных лагерях. Проходили подготовку два или три месяца, потом отплыли в залив Милн/Milne на Новой Гвинее. Мы высадились в районе [городка] Лае/Lae, не встретив серьезного сопротивления, и начали марш непосредственно к нему. 7-я дивизия подходила к нему с другого направления, и они оказались там раньше нас. Потом мы отвернули от Лае и начали продвижение к какой-то деревне неподалеку, там мы продолжили занятия боевой подготовкой. Командование решило высадить нас в районе городка Финшхафен/Finschhafen, расположенного дальше к северу. После того, как Финшхафен был взят — там мы были в боях пару недель, насколько я помню, — мы захватили местечко под названием Какагог/Kakagog. Потом мы двинулись по тропе Саттельберг/Sattelberg вглубь острова, там были ожесточенные бои.
— Когда вы высаживались на берег, огонь противника был сильный?
— О, да, сильный пулеметный огонь. Артиллерийского огня я не припоминаю, потому что в джунгли трудно затащить пушки. Но из пулеметов по нам стреляли, и у нас были убитые и раненые.
— Вас обучали подавлению огневых точек?
— Да. Пока один ведет огонь по амбразурам, пока другой обходит блиндаж и забрасывает в него гранаты. Вот так и делали. Блиндажи были деревянными, не рассчитанными на долговременное использование. Бревна и листья сверху. Взорвать такой было не трудно.
— Бронетехника вас поддерживала при десантировании?
— Нет, они позднее подошли. Знаете, от танков там мало пользы. Они в болоте сразу вязли. Пытались пустить танки, но появились они позднее, когда мы двигались по тропе Саттельберг. Там танки помогали… Какагог… Это были хорошо укрепленные позиции на холме. Мы атаковали, но они оказались сильнее и отогнали нас. Потери были ощутимыми. Командование решило, что мы должны переправиться через ручей и обойти японцев, одна из рот пошла вперед и попала под пулеметный огонь. Когда это случилось, им на помощь бросили мой 8-й взвод. Нам нужно было спуститься вниз по склону, и когда мы оказались у его подножия, у ручья, парни (из первой роты) начали спускаться к нему по противоположному склону, там было много раненых. Мое отделение попыталось прикрыть их огнем, и в перестрелке двое погибли: маленький Ронни Уолтерс (Ronnie Walters) и Джим Хенри (Jim Henry). Джим Хенри был пулеметчиком, у него был Bren (легкий пулемет). Вместо того, чтобы переждать и прикрыть отступающих, он побрел за мной через ручей. Тут-то в него и попали. Он упал на меня, его пулемет был раскален докрасна и обжег мне руку. Парень сказал: «Они зацепили меня, Джоу». Я спросил: «Куда попали?» Он ответил: «В спину». Знаете, пуля оставила только небольшую дырочку на плече, и не было видно, откуда она вышла. Наверное, это была разрывная пуля или что-то такое. Больше он ничего не сказал… Я закричал, чтобы принесли носилки, потому что нужно было двигаться, но он умер еще до того, как мы снова тронулись в путь. Его сестры были монахинями… Одна из них написала мне, я ответил что мне очень жаль и все такое, но ответа не получил, и больше никого из его семьи никогда не увидел.
Оттуда мы опять спустились к побережью, к тропе Саттельберг. Помню как-то под Рождество, мы еще были на Новой Гвинее, японская артиллерия хорошо нас обстреляла. Перед этим нам подвезли рождественский ужин: индейка и все такое, намного больше, чем мы могли съесть. А наутро нам пришлось все это бросить, потому что тащить еду с собой мы не могли. Просто выбросили ее, и все… Там были танкисты, так я сложил кое-что на броне одного танка и сказал парню [из экипажа]: «Если догонишь нас, съедим это вместе, если нет, съешь это сам». Но они нас не догнали… Прямо перед этим мы брали какую-то деревню. Только один раз это было, когда с нами были танки, не считая боев на самой тропе Саттельберг. Когда мы вошли в эту деревню, там такое было количество трупов! Никогда столько не видел, все это были японцы, незахороненные японцы, человек тридцать или сорок. Не знаю, чем это их так: то ли авиация сначала постаралась, а потом танки, то ли еще как. Жуткое было зрелище, просто выворачивало наизнанку от этого…
— Как вы справились со сменой климата, попав на Новую Гвинею?
— Все изменилось, все стало по-другому, война стала другой. Все время ходишь мокрый, а моешься, когда переходишь вброд через ручей. Через десять минут высыхаешь, и такая от тебя вонь… Всё воняет — пот, испарения, гниющие листья. Даже грязь под ногами воняет. Жуткий запах. Думаю, что мы теряли намного больше людей от болезней, чем от боевых ран. Малярия, лихорадка, кожа на ногах гниет, еще десять других проблем… Все стало по-другому…
— Что вы скажете о боевых качествах японцев?
— Ну, как-то я написал письмо домой, отцу. В нем были такие слова: «Японцы и близко не стоят рядом с немцами, как бойцы. Они долго не держатся, и бой не для них. Они и не пытаются. В атаку они идут толпой, их легко отстреливать». Однако, если загнать их в угол, они будут сражаться до конца, но дерутся они не так, как немцы. Они дерутся толпой, они орут и визжат… Бои с ними напоминали отстрел кроликов, честное слово. Избиение бедных японцев. Но это сейчас я говорю: бедный старина-японец. Тогда я так не думал…
Основные бои развернулись в районе Финшхафена, вдоль тропы Саттельберг. Мы приняли в них существенное участие, и пару парней мы там потеряли. Когда одну из высот зачистили, выслали вперед патрули, и я оказался в одном из них. Шли взводом, с нами был офицер. Нам было необходимо вступить в огневой контакт с японцами и разглядеть, как далеко они отошли вдоль побережья. Заночевали по пути, на следующий день продолжили, и тут… Знаете, всегда можно было учуять запах японцев, прочувствовать, что они где-то рядом. Впереди всех шел парень, которого звали Артур Скай (Arthur Skye), отличный малый из моего отделения. Иду за ним, вижу — впереди воронка от бомбы, и он пошел в обход. И тут Боб Маккензи, который шел рядом со мной, говорит: «Джоу, смотри, на той стороне джап» Смотрю, — и правда — там залег японец, и наш головной идет прямо к нему. Я подумал: «Если я закричу, Артур, скорее всего, станет оглядываться вокруг». Приказал своим залечь, выстрелил в японца и убил его. Только я это сделал, как они начали поливать нас огнем… Было у них два или три пулемета. Забавно то, что Артур приполз назад, а все японские пули пролетели над нашими головами! Но другое наше отделение натолкнулось на японцев, когда проходило через открытое пространство, и нескольких ребят тяжело ранило… Однако мы нащупали японцев. Это было то, что мы должны были сделать, так что мы отступили. А тех [раненых] парней пришлось нести назад две или три мили, мой Бог, тяжелое это было дело. У одного парня кровь пузырями шла из спины. Столько крови он потерял, просто стал весь белый, но он выжил…
Мы гнали японцев до места под названием Блуча Пойнт (Bloocha Point), дальше мы не пошли. Я заболел лихорадкой Денге/Dengue, и меня отправили в госпиталь в Лае. Выздоровел, на небольшом пароходике вернулся в батальон, когда все готовились отправляться домой. Погрузились на судно в мой день рождения, 28 февраля, добрались до Брисбена, потом до Сиднея, там у нас были увольнительные. Оттуда нас снова отправили в военный лагерь на плато (Tablelands) под Брисбеном, где у нас опять была боевая подготовка, но на Новую Гвинею мы уже не возвращались. 12 месяцев боевой подготовки… Многие бегали в самоволки, некоторые не приходили назад.
Мы знали, что будем участвовать в десанте с моря где-то, но не знали, где. Потом погрузились на судно и высадились на Борнео. Это была не самая трудная высадка, мы были во второй волне. 17-й батальон высадился до нас и зачистил берег от противника, так что мы наткнулись лишь на пару раненых джапов, не более того. Мы двинулись вверх, на холмы, и заняли деревню Бруней. Маленькие хижины из травы, ничего больше не было. Через несколько дней командование решило, что мы должны вернуться на суда и потом высадиться в месте под названием Лутонг/Lutong — там были нефтяные вышки. Перед тем, как мы высадились, джапы подожгли все вышки. Знаете, скважины там были такие, что нефть выстреливает вверх, в воздух, так японцы открыли все вентили на полную, и нефть разлеталась и горела всюду и везде… Но мы как-то высадились, заняли Лутонг, и к ночи наш флаг уже был над нефтеперегонным заводом. Потом появились инженеры, и у них ушло несколько дней на то, чтобы погасить пожары… Но мы к тому времени уже вышли к городку Мири. Его пришлось брать с боем, мы были на одном берегу реки, а он на другом.
Пару ночей мы готовились, при этом на нашем берегу было множество небольших каноэ. В моем отделении было несколько парней, склонных к приключениям, так что через какое-то время немало лодок исчезло, а с ними и некоторые из моих парней! Через два дня мы вошли в городок, идем по улице, джапы ушли (этому предшествовали мелкие стычки — ВК), и один из офицеров говорит мне: «Слушай, Джоу, эти коренные жители кажутся довольно дружелюбными!» И тут слышим: «Привет, привет, как вы?» А наши парни, оказывается, уже были там: они на лодках переправились через реку, нашли себе девочек в городе и хорошо провели время.
Мы промаршировали через город, японцев в нем не было. Местные и правда были настроены дружелюбно: еще бы, они уже были знакомы с нашими парнями! После Мири мы взошли на гряду под названием Канада — это была крайняя точка. Там мы патрулировали местность и иногда натыкались на японцев, были перестрелки, но не то чтобы часто. За это время мы потеряли двоих или троих парней. Но патрулировать приходилось, чтобы удостовериться в том, что они ушли глубоко в джунгли. На Борнео особых боев у нас не было. Один батальон высадился на острове Лабуан… или бригада… там были ожесточенные бои и большие потери. И еще на одном острове, не могу название вспомнить. Но и мы понесли потери, нескольких хороших парней. Мы были там, когда сбросили атомную бомбу. Там, на гряде Канада, война и закончилась.
— Вы когда-нибудь сочувствовали японцам?
— Нет, никогда. Здесь все было совершенно по-другому по сравнению с войной против немцев или бедных итальянцев. К ним я и правда чувствовал симпатию, что немного мешало, когда я был в бою, но не снижало тонус. Но, когда ты видишь, как их обстреливают, ты думаешь: «Вот бедные черти, придется им сегодня вечерком зарыться поглубже». Но ничего подобного к японцам не было, возможно, потому что они так близко подошли к нашим берегам, возможно, из-за того, что они натворили… Мы сталкивались с теми, кто попадал к ним в плен… Дело было, само собой, на Борнео. Так они были просто кожа да кости. Мы и раньше об этом слышали, и нам они не казались людьми, так много мы слышали об их зверствах. Я до сих пор об этом помню. Полагаю, это одна из причин, из-за которых у нас не было никакой симпатии к ним. Даже когда я видел их убитыми в большом количестве, у меня не возникало никакого сочувствия.
— Не считаете ли вы, что способность выживать с таким минимумом снабжения делала их хорошими бойцами в условиях джунглей?
— Я уверен в том, что именно поэтому они и были крепкими бойцами. Они могли по нескольку дней выживать на горсти риса. Еще, вероятно, они от земли получали намного больше, чем мы. Плюс к тому, если на пути у них была какая-нибудь деревня, они просто вытряхивали из нее все, что можно было съесть, тогда как мы такого себе не позволяли.
И еще я думаю о том, как быстро они перемещались [по джунглям]. Это просто поражало, как быстро они подходили с севера, издали, и на другой день оказывались напротив нас. Мы выходили на патрулирование, проходили мили и ничего не видели. А вечером того же дня они атаковали, а ты размышляешь: «С какого бугра они свалились?». Ох и быстры они были. Но, когда они атаковали, они атаковали большой массой. Было слышно, как они приближаются: они дудели в горны и орали, они производили много шума своими свистками, а идущий перед ними немолодой парень при этом размахивал мечом или еще чем-то. Они продолжали атаковать, мы укладывали их одного на другого, и для них это не имело никакого значения. Казалось, они не имели понятия о том, как воевать…
— Были ли случаи, когда кто-то уже не мог все это выносить?
— Ну, может и было так раз или два… Были не самые крепкие… Вот, что я делал у себя в отделении, — во время патрулирования я не ставил таких впереди других. Была масса других дел, менее опасных… опасных, но не настолько, насколько рискованно было идти впереди всех. Там должен был быть парень с очень зорким глазом, отличным слухом, парень, умеющий быстро стрелять, готовый в долю секунды сделать что-то: упасть на землю, нырнуть в сторону от тропы, выстрелить. Некоторые парни просто не были созданы для этого, некоторые не могли с этим справиться. Но я никогда не просил идти вперед кого-либо, кто когда-то говорил мне, что не может сделать этого. Никогда. Я говорил, там были такие, про которых ты знал, что им это не по плечу. Ну, пошлешь его вперед, а толку что? На такого парня нельзя положиться…
— Брали ли вы пленных?
— Японцы — особенный народ. Они, скорее, совершат харакири, чем сдадутся в плен. Их воспитали так, таковы были их религиозные убеждения, что о сдаче в плен речь не шла. Единственная ситуация, в которой кого-то из них можно было взять в плен, это когда японец ранен или не может двигаться. Они и после окончания войны продолжали воевать. Нельзя было просто так идти по дороге Рим: они могли и голову снести. Одного нашего парня так и подстрелили, как раз в тот день, когда война закончилась…
— Те бои на Борнео, в которых вы принимали участие, — они не были тяжелыми, но, тем не менее, вы теряли людей. Как вы думаете, оно того стоило?
— Нет. Я думаю, это было просто смешно — то, что нас отправили на Борнео. Война уже, практически, закончилась, американцы занимали остров за островом и там и тут… какой смысл был высаживаться на Борнео? Это был всего лишь вопрос времени, их [японцев] можно было просто взять измором. Да и оставалось там их совсем немного. Думаю, это была пустая трата времени и сил. Многие наши погибли, и этого не должно было случиться.
— У меня остался всего один вопрос: если в будущем австралийцы будут смотреть это интервью, что бы вы хотели им сказать о том, что значит служить своей стране?
— Если твоя страна в беде, это — твой долг. Это не только долг, ты еще должен чувствовать желание послужить ей, желание сражаться за свою страну. Если кто-то не хочет воевать за свою страну, ему здесь не место, я так думаю. Но это — только мое мнение, многие люди думают иначе. Думаете, война — это неправильно? Ну, я полагаю, война — это и в самом деле неправильно, но, если твоя страна в беде, в опасности, — там твое место.
Подготовил материал Владимир КРУПНИК
