Our small house, dressed in a curly outfit of lush vegetation, is located on the side of a hill, which runs about fifty meters down the road. On seven hundred square meters, traditional for Australia of past years, eight large trees grow.
Среди них пара раскидистых джакаранд, в ноябре превращающихся в огромные фиолетовые облака, гигантское скипидарное дерево, на фоне толстого двойного ствола которого можно было бы сфотографировать целый класс школьников, 20-метровая магнолия грандифлора с ароматными белыми цветами диаметром в 30 сантиметров, розово-красная камелия и еще парочка неизвестных мне деревьев. Среди маленьких — мандарин, лимон, фейхоа, папоротниковые деревья и несчетное число разнообразных кустов высотой от метра до трех. Люди, которые сажали сад лет 50 назад, старались сделать его простым в обращении. Точнее, за эти 20 лет, что я живу здесь, всё, что требовало регулярного ухаживания, подкормки, подрезки постепенно исчезло, и остались только самые жизнестойкие растения, которые могут обойтись без еженедельного ухода.
Мы же спускаемся в сад пару раз в году, весной, когда пригреет солнышко, и осенью, когда резкая жара уходит, разливая в воздухе бархатное тепло. Спустившись, мы, как положено, охаем: «Как все заросло!» — и через пару часов с натруженными несгибающимися спинами медленно поднимаемся наверх, в дом, чтобы издалека наблюдать с чашкой японского чая в руках, как симпатично все эти заросли выглядят с балкона.
И вдруг случился карантин… Выходить далеко куда-нибудь за пределы местного супермаркета считается нарушением. Правительство сначала советовало, потом рекомендовало, а затем и грозило штрафами всем, кто гуляет без необходимости или, что еще хуже, лежит на пляже.
Самое время было отправиться в наш сад, на нашу целину — нашла верное слово Оля.
Большие деревья за эти годы стали еще мощнее, полностью закрыв солнце от фруктовых, которые уже давно не давали съедобного урожая.
Несколько лет назад у нас была попытка пустить немного солнца в наш сад. Мы позвали рабочих, которые подрезают деревья. Когда часть работы была выполнена, к нам заглянул проходящий мимо работник местного Совета и, угрожая огромным штрафом и даже тюремным заключением, посоветовал больше ветки не резать. Когда он узнал, что работу проводит официальная компания, он перенес фокус атаки с меня на старшего команды, который с земли корректировал работу пары своих ребят, забравшихся на высокие ветви огромного дерева, как моряки на мачты парусного корабля.
В большинстве городских районов Сиднея разрешается прореживать большие деревья, срезая до 10 процентов веток и листвы. Но в нашем Райде работники взяли инициативу в свои руки и требуют согласования на всё. То есть хозяева ответственны за свои деревья — сажать можно, а права подрезать или срезать — это уже должны разрешать работники «Райсовета». Напуганный, я лет пять старался не смотреть на отрастающие ветви, деревья безудержно росли вверх и вширь.
Когда пришел карантин, я не удержался и купил электрическую пилу на длинной двухметровой трубе, чтобы с земли можно было срезать небольшие ветки, толщиной не больше 15 сантиметров, что должно уберечь меня от очередного посещения местных властей.
Моей целью было дать хоть немного солнца дереву, которое я обнаружил у себя на участке только недавно. Я считал, что внизу у забора, в тени мощной камелии, растет какое-то чахлое дерево-сорняк. Пробравшись через заросли колючих лиан, я увидел на ветке бирку с надписью Feijoa.
Мало кому из наших людей это название говорит что-то, но я уже сталкивался с этим именем и даже пробовал в Москве удивительно нежный вкус его плодов, напоминающий ананас, клубнику с крыжовником и что-то еще. У фейхоа есть еще одно народное имя «ананасная гуава». На рынках или в магазине купить его было практически невозможно, но со мной в Московском горном институте, рядом с Октябрьской площадью, работал коллега — Намик, родом из Азербайджана. Вот оттуда он и привез эти ягоды. Они отличаются не только деликатным вкусом, но и наличием йода, так необходимого организму. Плоды можно есть сырыми, вытаскивая середину ложкой, ну, а хозяйки еще используют их в вареньях и пирогах и даже делают настойки.
Родина фейхоа в Южной Америке, в СССР их выращивали в Кавказских республиках. Оказалось, что растут они и в Тасмании, и у наших соседей в Новой Зеландии. Да и в Сиднее вполне можно купить саженцы в Bunnings. На нашем дереве урожай был скромным, лишь несколько ягод. Кроме солнца, которого нашему дереву явно не хватало, еще нужна работа пчел по взаимному опылению. Подрезав ветки и открыв доступ к солнцу, я надеюсь, что на следующий год урожай будет более весомым. Но если и не вырастет до промышленного масштаба, красивые цветы этого дерева — тоже неплохая компенсация за проделанный труд.
Кроме фейхоа и лимона, из цветущих фруктовых деревьев в саду осталась лишь небольшая сливка, которая хоть и не дает плодов, но чей тревожный розовый цвет напоминает в августе—сентябре — весна уже на пути…
На удивление, самые необычные и роскошные цветы в саду появляются у нас на кактусе. Их называют Царица ночи, они распускаются в одно и то же время раз в году, и всего на одну ночь. И мы, конечно, ждем эту ночь с фотоаппаратом под подушкой.
Не все фруктовые деревья такие живучие. Если фейхоа выжило без любви и ласки в течение 20 лет, то из трех мандариновых деревьев в живых осталось лишь одно. В мои первые десять лет в этом доме на них было довольно много плодов, потом — не так много, а сейчас — на оставшемся дереве вырастает до видимого невооруженным глазом размера лишь с десяток мандарин. И это после того, что я стал подбрасывать удобрения и по весне снимаю пару десятков зеленых лесных клопов, съедающих маленькие плоды. Конечно, купить будет дешевле, чем выращивать, но что-то есть в реальных результатах своего труда, не измеряемое деньгами.
Пока я с грустью следил за угасанием плодовитости своего сада, одновременно наблюдал, как идут сельскохозяйственные работы у моих соседей справа — китайской пары примерно нашего возраста. Обычно тяга к земле у людей прослеживается в течение нескольких поколений. У меня и у Оли родители жили в городах, поэтому особой тяги нам не передалось, хотя от более древних связей, дедушек-бабушек, что-то осталось. У соседей-китайцев тяга к земле была немного сильнее. Вначале они вырубили постепенно, но планомерно, все маленькие деревья и кустарники, затем образовавшуюся поляну перекопали и посадили картофель. Почему картофель, я не знаю. Они тоже через год-два поняли бесперспективность этого дела, урожай картофеля нужно где-то хранить, и перешли на более разнообразные посадки — теперь у них растет тыква и другие привычные им овощи.
Я тоже предлагал Оле посадить помидоры, очень уж хотелось почувствовать почти забытый запах помидорной ботвы. Оказалось, что этот запах манит только меня, но не Олю, и мы договорились посадить вместо этого в цветочный горшок петрушку и базилик. У нас уже была такая первая попытка несколько лет назад, но тогда поссумы начисто слопали всю петрушку, а заодно и лимоны вместе с листочками на небольшом деревце. Сейчас дома собака, и поссумы держатся на безопасной дистанции, поэтому вторая попытка оказалась более успешной — теперь к вечернему супу с индюшкой у нас всегда есть свежесорванная зелень.
После напряженного дня, проведенного в саду, посередине заднего двора возвышалась высокая куча вырванных с корнями сорняков и срезанных веток. Послеобеденное солнце теперь освещает мандариновое дерево и добралось до фейхоа. Поскольку карантин, пожалуй, затянется еще на пару месяцев, наш сад сможет потерять свое прозвище «целинные земли» и, возможно, станет хоть и не идеальным, но более ухоженным местом.
Владимир КУЗЬМИН
