Двадцать лет назад, когда я жил в австралийском Ньюкасле, подружился с Виталием и Ириной Лупиш, можно сказать, старожилами этого города. Часто в их уютном доме собиралась теплая дружная русская компания, причем никто не делил людей на «новоприехавших» или «старых» иммигрантов.
Виталий с родителями попал в эти места из послевоенной Европы в 1949 году. После короткого периода в лагере Грета, семья осела в западном Ньюкасле и отец Виталия, бывший священником еще до войны, основал в районе Волзенд (Wallsend) храм в честь Св. Николая. Виталий подрос, до Сиднея недалеко, пара часов на машине, и там встретил красавицу Иру, приехавшую с мамой из Харбина, и увез ее в ставший уже ему родным Ньюкасл. Такие разные по характеру, общим у них была доброта к людям, — и это как магнит притягивало к ним окружающих.
Так получилось, что Виталий и Ирина приехали в Австралию с двумя главными потоками русских иммигрантов 40-х — 50-х годов.
Недавно я побывал в гостях у Ирины и Виталия, мы беседовали в их уютном доме и вспоминали прошедшие годы.
— Виталий, я знаю, вы родились в Белоруссии?
— Я родился в 1935 году, мы жили в 70 километрах на восток от Бреста, или Брест-Литовска, как раньше его называли. Традиционно это была белорусская земля, часть Российской империи, но с 1919 до 1939 годов, она являлась частью Восточной Польши.
Неожиданно 1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу, армия которой не могла противостоять его моторизованным дивизиям, и там, где мы жили, вскоре оказались немецкие войска. Затем, через какое-то время, они ушли из городка, и через несколько месяцев мы увидели на улицах советских солдат. Мы тогда, конечно, не знали о секретном договоре между Риббентропом и Молотовым. Наша жизнь изменилась. Поскольку отец был православным священником, он был рукоположен в 1934 году, его вызвали в НКВД и сказали: «Сними эту одежду и расскажи людям, как ты обманывал их все эти годы». Наша семья жила тогда в страхе. Позже Гитлер напал на СССР, и мы оказались опять под немецкой оккупацией. Когда военная ситуация изменилась и фронт стал приближался к их городку, родители решили, что оставаться в зоне военных действий небезопасно, и покинули родные места. Погрузили кое-какие вещи на две телеги и отправились на запад. Куда? Наверное никто точно не знал.
В 1944 году мы оказались в Германии, в лагере. Война кончилась, мы уцелели и оказались в американской зоне. Там собрались сотни тысяч людей, изнеможенных, голодных. Нам помогал Международный комитет по беженцам и U.N.R.R. A. Мы могли вернуться домой, откуда уехали или выбрать себе новое место в другой стране. Мои родители сделали выбор — Австралия. Эта страна тогда широко открыла двери для послевоенных беженцев из Европы. На нашем пароходе Fairsea прибыл в страну 50-тысячный иммигрант, в стране тогда проживало 7.5 миллионов человек. Недавно я узнал, что на сегодняшний день в Австралию прибыло более 9.5 миллионов иммигрантов.
— Приехав в страну, вы сразу попали в иммиграционный лагерь Greta, недалеко от Ньюкасла.
— Через этот иммиграционный лагерь с 1949 по 1960-й год, когда он был закрыт, прошло более 100 тысяч людей. Он лишь немного уступал другому, крупнейшему лагерю в Виктории Bonegilla. Нас называли тогда не иммигрантами, а новыми австралийцами. Это объявил министр в своей речи 8 августа 1949 года. Интересно, что я помню эти даты, но не помню, что я ел на завтрак вчера (улыбается).
Когда мы находились в лагере, мой отец получил разрешение создать там православный приход и начал совершать регулярно богослужения. Это была фактически третья русская церковь в Австралии после собора в Брисбене и сиднейского Св. Владимирского храма. Когда мы переехали из лагеря в Ньюкасл, прихожане купили землю (в 1952 году) в районе Wallsend, а в 1962 году стали строить здание новой церкви. Мой отец оставался настоятелем этого прихода до своей смерти в 1977 году. Храм строили сами, русской общиной.
Я устроился на работу в крупнейшую компанию BHP, где проработал 49 лет, из них 33 года в научных лабораториях этой компании.
— Я знаю, что вашим любимым делом было пение в хоре.
— Я пою в церковном хоре с детских лет, с 1944 года. Занимался пением 10 месяцев в консерватории в Ньюкасле, там вступил в хор, затем пел в городском хоре Ньюкасла. Одно время я пел в четырех хорах и являлся на спевку четыре вечера в неделю. Это было до нашей свадьбы с Ириной. После того, как у нас появились дети, времени стало меньше, и с 1983 года я пою в одном хоре — Университета в Ньюкасле и, конечно, в нашем Св. Николаевском храме в Волзенде.
О знакомстве с Виталием, о необычной истории своей семьи и о русской общине Ньюкасла, рассказывает Ирина Лупиш.
— Мы познакомились с Виталием во Владимирском храме в Сентенниел парке, пели вместе в хоре. Я там и в школе преподавала при храме и даже была одно время директором вместе со Светланой Крестовской. Это было много лет тому назад. В одно прекрасное воскресенье Виталий приехал в Сидней и пришел в храм. Он рассказывает, что увидел меня первый раз в отражении от стекла иконы. Затем мы встретились на Втором съезде православной молодежи, было это в 1966 году, и полгода спустя мы уже обвенчались.
— Расскажите историю ваших родителей, сюжет увлекательный и трагический - прямо как из фильма.
— Мама была из семьи богатых российских купцов, её прадед Федор Чижов был одно время городским головой Уфы, одним из самых богатых людей в городе. Во время революции маме было два года. Когда начались беспорядки, семья поехала к себе на дачу, переждать, когда все успокоится. Когда стало ясно, что это, пожалуй, надолго, как и многие другие, перебрались через границу, в Китай, и оказались в Харбине.
В 1945 году пришла Красная армия. Моя мама работала в русской газете, встретила молодого красноармейца, военного корреспондента и влюбилась. В те времена объявить об этом было опасно, она была из семьи «белых», а он офицер Красной Армии. Они решили обвенчаться в церкви ночью, об этом кроме священника знали только двое свидетелей. Когда примерно через два года войска Красной армии возвращались в СССР, маму не пустили, а она уже была беременна мною. Сколько она и папа не пытались получить разрешение уехать вместе, им сказали — забудьте. А вскоре родилась и я. Все что у меня осталось от папы, это его фотокарточки, которые он оставил и подписал мне.
Так мама осталась в Харбине. Она преподавала русский и английский в Институте иностранных языков китайцам. Когда русским пришлось уезжать из Китая, вариантов было два-либо на целину, а у мамы кроме меня на руках были 80-летние отец и мать, или в Австралию, где жили наши родственники. Мама выбрала Австралию. Поскольку с момента расставания с мужем прошло более 10 лет, по китайским законам она была уже разведена, но иммиграционные власти заставили маму подписать бумагу, что она не будет искать мужа, поскольку он из коммунистической страны.
Мама никогда больше не вышла замуж. Когда она уже умирала, и нас осталось только двое, она сказала мне: «Может, папа твой еще жив, почему бы тебе не попробовать его найти, ты ведь не подписывала никаких бумаг». Я обратилась в Красный Крест, написала — ради мамы, чтобы она умирала спокойно. Прошло 17 лет, мама умерла, мы адрес переменили, и вдруг мне звонят, что нашли моего отца, это был 1994 год. И в 1995-м я поехала и встретилась с ним. Конечно, это всколыхнуло много чувств, было много разговоров, но время вспять не повернешь, мы прожили такие разные жизни. В школе соученики меня все время спрашивали: «Ты из белых русских или из красных?». А я отвечала: «Я розовая русская». Вот такая история.
— Расскажите о русской общине Ньюкасла, ведь много лет вы были связующим звеном для многих из них?
— После переезда в Ньюкасл к Виталию и когда уже нашим детям было 8–10 лет, я начала организовывать здесь русскую школу, это был 1983 год. В школе у нас было сорок детей. Танцевальную группу создали, даже первые места получали в Сиднее в Русском клубе, наши ребята выступали в Opera House.
Со мной работали Муся Тарасенко, Гуля Савонова, Анна Дайен, Рая Клочко, и старое поколение нам помогало. В конце 80-х, как бывает не редко в наших сообществах, мы разделились на две части. В это время стали приезжать новые иммигранты из России. Это тоже повлияло, так как старое поколение не готово было принять их. А мы старались, чтобы они участвовали в общественной жизни вместе с нами.
Мы создали новую православную общину в Мэйфилде, открыли там русскую школу, стали выпускать «Вестник» на русском и английском. Я в это время стала работать в государственной организации Migrant Resource Centre с русской и другими общинами. У нас в храме служил вначале священник о. Николай Ган. Мы стали хлопотать о принятии нас в Московскую Патриархию, я поехала в Москву и обратилась с этой просьбой. Вскоре отец Николай уехал, и мы стали просить, чтобы нам прислали священника из России. Сначала к нам приезжал раз в две недели о. Владимир Макеев из Сиднея, а потом из Москвы прислали священника Александра Фильчакова. В это время Московская церковь соединилась с Зарубежной, сгладились противоречия с общиной в Никольском приходе в Волзенде, и десять лет назад общины вновь соединились.
— Как обстоят дела сегодня в русской общине города?
— Появилось немало активных людей из нового поколения, работает русская школа в Хэмилтоне, там примерно 20 учеников младших классов. Лена Фергусон работает в Northern Settlement Services и помогает проводить мероприятия нашей общины, работает с молодыми мамами, помогает новоприезжим русским. Самое большое русское мероприятие у нас — это блины на Масленицу — собирается более 100 человек, приходят и старые, и молодые семьи с детьми. Есть среди русских общество любителей книги и детская игровая группа. Молодежь собирается на пикники, устраивают детские концерты, Ёлки. Многие из организаторов — профессионалы, учителя из России, поэтому получается хорошо. Наше поколение уже уходит, и мы должны передать все, что собрали, и пожелать им успеха и поддержать их, где нужно.
— Жалко, если пропадет, то что было создано, на это ведь была положена вся жизнь?
— Я думаю не пропадет. Одна женщина, не так давно, подошла ко мне и попросила, чтобы я рассказала о прошлом, как это все организовывалось. Я в первый раз слышала, чтобы о нашей работе говорили «это наше наследие, и мы должны все это знать»… Я не могу сказать, что станет объединяющим центром, будет ли это церковь или нет, все будет зависеть от того, как мы передадим эту эстафету. Но хочется верить, что и в будущем останется русский уголок в Ньюкасле, должен остаться. Мы не должны делиться, а то трудно будет продолжать русское дело.
— Ньюкасл стал родным за эти годы?
— Современный Ньюкасл мне очень нравится, много новых построек, он становится другим, ярким, как будто пробудившимся после долгой спячки. Не таким я его помню, когда приехала сюда 50 лет назад. Тогда он мне не нравился, и я очень скучала по Сиднею. Сейчас он превращается в красивый, хороший город. Теперь Сидней мне уже не родной, я чувствую себя здесь дома, стала настоящим Novocastrian.
Пока я готовил эту статью, Виталий и Ирина отметили золотую свадьбу. Поздравить их приехали дочь Лара, сын Саша и внуки. Поздравляем их и мы и желаем здоровья!
Жизненные пути наших соотечественников, такие разные и в чем-то похожие, слагают из себя историю русских в Австралии, в которой много трудностей и славных страниц, которые должны, и я уверен, будут продолжаться в новых поколениях — в Ньюкасле, Сиднее и в других городах Австралии, где оказались русские люди.
Владимир КУЗЬМИН
О Св.Николаевском приходе в Ньюкасле читайте в "Единении" http://www.unification.com.au/articles/159/
