Наша справка: Родион Тунинский – журналист, москвич. Постоянный автор нескольких международных журналов. Несколько его статей о путешествиях и о людях были переведены на европейские языки (датский, французский, итальянский). Его отец был известным солистом балета Большого театра и позднее одним из его директоров. Окончил Московское Хореографическое училище, танцевал в Большом театре. Позднее выбрал профессию журналиста на телевидении, радио и в различных изданиях прессы. Сотрудничает с телеканалом ТВ-Центр Москва. Собственный корреспондент ТВЦ на Украине. Ведёт рубрики сразу в нескольких Российских и иностранных журналах. Сотрудничает с русскими общинами в Дании и Австрии. Родион любезно согласился дать интервью для читателей газеты “Единение”.
Родион, спасибо, что согласились на интервью для нашей газеты.
— Расскажите о себе и вашей семье. Кто оказал самое большое влияние на
формирование вашей личности?
Удивительное дело газета и интернет. Мы с вами так далеко, а вот сейчас читатели вашей газеты, в далекой Австралии (им низкий поклон) смогут прочитать историю одного московского мальчика, судьба которого тесно переплетена с именами многих Великих людей 20 века).
Моя семья…. Обычная московская семья без звёздности и элитности.
Рассказывать о своих родителях, о бабушке и брате долго, да и наверное не совсем интересно вашим читателям. Лучше я буду что-то вспоминать о своей жизни, и в процессе выплывут образы моей семьи.
Знаете, мой отец в Советское время довольно много путешествовал, ездил на гастроли с Большим Театром, но как человек творческий, абсолютно не побеспокоился о хлебе насущном. Сказать, что в доме было много вещей, одежды, нельзя. Те крохи, которые государство платило артистам, он в основном тратил по приезду, на книги. Вот чего-чего, а книг в нашем доме было очень, много, несколько тысяч. А одежда, ну как же помню, свои кроссовки Адидас, из четырех полос… Еще помню, что брат всегда колол меня вилкой, если я случайно ставил локоть на стол.
Самое яркое наверно воспоминание, это радио на кухне. Где бы не находились, чем бы мы не занимались, если по радио шла музыка, отец всегда звал нас с просьбой назвать автора и произведение. Бывало, мы угадывали, сейчас спустя много лет, я часто прошу назвать сына, что звучит из радиоэфира. Довольно интересное упражнение для ума.
Мы любили всей семьей смотреть «Что, где, когда», любили субботу вечер, я приезжал из театра после спектакля, а дома всегда мама делала цыпленка табака, наверное такая традиция.
Знаете, в каждой семье есть свои секреты или случаи, вспоминая о которых, ты всегда улыбаешься. У нас тоже был такой прием. Кто его придумал не знаю, но в любом момент кто-то из нас четверых, мог подойти и спросить, а ну назови номер автобуса. И в каком бы настроении ты не находился, всегда должен был ответить. Прошло уже много лет, но я четко помню этот номер. Увы, сейчас уже не у кого спросить, мамы нет, а папа после инсульта, хоть и в здравом уме, говорить отказывается, брат же все время отмахивается, глупости мол….. Знаете, уход родителей ты осознаешь, в тот момент, когда у тебя спрашивают, а ты болел ветрянкой? А ты не знаешь, а спросить не у кого… Мамы нет уже 10 лет, но, тема эта для меня слишком больная, прошу простить, что не могу рассказывать о ней.
— Ваша крёстная — знаменитая балерина Майя Плисецкая. Какой она запомнилась Вам больше всего в жизни, не только как удивительная балерина, но и как ваша крёстная?
Феномен Майи Михайловны как раз и заключается в том, что она лишь БАЛЕРИНА, и в этом термине — всё! Женщина, богиня, любовница, сумасшедшая и многое другое. Плисецкая — это руки. Они словно лебеди, шея, как перо, движения, словно замедленный кадр. Я абсолютно не знаю, какая она в жизни, я мог не видеть ее пять лет, затем еще пять, но в ту секунду, когда я дарил ей букет цветов и садился на колено, я вспоминал тот запах, тот взгляд, Анны Карениной, она всегда для меня лишь Анна Каренина, моя мама, а я Сережа, ее сын. Вот с этим я и живу уже 37 лет. И абсолютно не жалею…. Плисецкая самая главная муза 20 века. Знаете, в этом году у меня родился сын, Лукас, третий мальчик, и он родился 20 ноября, в день, когда родилась Майя Плисецкая….
— В каком возрасте к вам пришло осознание, что балет — не ваше призвание?
Призвание? Что мы знаем о призвании, Может мое, еще не наступило…. Балет, это не призвание, это удовольствие, я всегда любил танцевать, болтать во время танцев, крутить романы с балеринами, и туситься в Большом театре. Знаете, самое любое место в театре у настоящего артиста — служебный буфет. Я не знаю, сколько раз я выходил в детстве и юности на Великую сцену, сколько раз кланялся и получал цветы, но я абсолютно точно помню, вкус сосисок, аромат кофе и глазированных сырков, я помню имена буфетчиц, помню каждый кусок сахара, опущенный в стакан чая и голос…. «Внимание, до начала второго акта осталась 5 минут, пожалуйста, артистов танцующих в первой мизансцене пройти на сцену.»
— В последние годы в Российской прессе и на ТВ встречается большое засилье иностранных слов, преимущественно заимствованных из английского языка.
Как вы относитесь к этому? Что нужно сделать, чтобы сохранить русский язык
для будущих поколений в России?
Английский язык — великий язык, давший миру Шекспира и Вудхауза, Шелли и Байрона.
Я не против слияния русского и английского, но только не за счёт.
А знаете, на московских, питерских, волгоградских и особенно ульяновских улицах давно уже гуляет совсем не русский язык. Там царство и господство языка брани и мата. Дети матерятся наравне со взрослыми. Чиновники хлещут не хуже последних урок. Вот и весь русский язык…
— Вы были лично знакомы с Мстиславом Ростроповичем. Довелось ли вам
делать интервью с ним? Каким он запомнился вам в жизни?
Знаете, рассказывать о Мстиславе Ростроповиче в двух словах, да еще не в интервью, ему посвященном, некорректно, этот Маэстро стоит того, чтобы сделать о нём отдельный рассказ. Ведь жизнь сводила меня со многими великими людьми. Кобзон, Хазанов, Юрьева, Уланова, Мальцев и многие другие. А давайте сделаем проект, и вспомним всех, и расскажем о них смешно и грустно, с тоской и уважением. Думаю, это будет интересно.
— Вы написали множество рассказов для взрослых и детей. Что или кто вдохновляет вас на создание этих рассказов?
Свои рассказы я пишу, создавая свой мир, я могу написать после фильма или песни, после случайной встречи в поезде или на курорте. НО я точно знаю, для кого я пишу. Это мои дети. Никита, Филипп и Лукас. Я пишу и работаю и живу, ради того, чтобы они смогли сказать, а это мой папа…. И знаете, скоро Великий праздник — 9 мая. Мой дед погиб на войне, попал в окружение под Ельней.
И пользуясь случаем, я хочу подарить вашей редакции и всем читателям вашей газеты, свой новый рассказ.
***
Рассказ.
Первый раз я увидел его несколько лет назад. В подъезде ступеньки-бомбежки, перила похожие на культи, и дверь с глазком, заплывшим и затуманенным от запаха ожидания гостей. Тогда Иван Иванычу стукнуло лет 70, а может на десять больше. Ему было ровно столько, сколько дивану и обоям в его квартире, в Ульяновске, городе, подарившем миру Ленина и разрушившим этим подарком само мироздание. Квартира старилась быстрее, чем ее хозяин, ковер на стене давно и тяжело болел, похоже это был лишай или псориаз. Телевизор последний раз работал полными легкими, наверное, во время трансляции «Лебединого озера» с участием Лепешинской. Сейчас он представлял из себя товарища по несчастью и однокашника Ивана Маркелова, ветерана войны, героя обороны Керчи, старого вояки, чья война длилась и по сей день.
Первое, что бросилось мне в глаза, это тапочки и носки полного Кавалера Славы. Тапочки свое уже отвоевали, сдавшись в плен бедности, а скорее и нищете. Носки, некогда песочного цвета, были похожи на рентгеновский снимок. Сквозь дыры, сравнимые с траншеями на передовой, можно было проследить солдатский путь Ивана Иваныча. Вот большой палец левой ноги. Ноготь похожий на ракушку- столетку, давно уже не встречался с ножницами и пилой. Вот правый мизинец, сморщенный и скрытый в катакомбах, мизинец, который 5 лет своей молодости провел в кирзовых сапогах пехотинца. Кухню можно было сдавать в аренду, на ней давно уже никто ничего не готовил. Сердцем квартиры был унитаз, его душа и главный источник жизни пенсионера несоюзного значения. Оттуда, из горла лилась маленькая струйка воды, для Ивана Маркелова это была настоящая «дорога жизни», сравнимая с Ладожским Озером блокадного Ленинграда. Рядом с унитазом стояла кружка, солдатская кружка, прошедшая всю войну., Сотни солдатских губ касались ее. Кружка стояла и ждала. В эти годы ей приходилось много работать. Забытый солдат жил в забытом государстве, с соседями- амнезистами, и родными, потерявшими род. Воды в квартире не было, и 70-летнему мужчине приходилось пить воду из унитаза. Садясь на колени, он склонял голову и брал кружку в руку, подставлял под унитаз и наполнял ее водой. Затем жадно пил, наслаждаясь и напиваясь на многие часы вперед…. Пол- кружки -завтрак. Размокший хлеб и вода- обед. Солдат не ужинал, экономил силы….
Этажом ниже жил слесарь Николай Вдовин, парень-балагур, увлекающийся фотографией. Именно он принял заказ на ремонт квартиры ветерана войны, именно он в четверг утром забежал к Маркелову, поменять что-то там, в трубах усталой квартиры. Поменять не поменял, а старую не поставил, потом закрутился, затем с друзьями мотался на пленэр, а там и вовсе не вспомнил… А Иван ждал, пока бойкий слесарь забежит и наладит его одинокую жизнь. Для этого у ветерана был глазок, связь с внешним миром, глазок, в который смотрел и ждал…. Ответа.
Я был у него еще дважды, помню, рассказав об этой жуткой истории, надеялся достучаться до родных ветерана, до родной власти, до тех, кто 9 мая с трибуны будет кланяться и говорить слова благодарности. Май сменился июнем, власть увлеклась предстоящим днём города, солдатская проблема отложилась на следующий год.
На этот раз я шёл не с пустыми руками, куча продуктов и маленький чайник, от московской редакции родного телеканала. Дверь была открыта, замки в этой квартире были сосланы в глухую тайгу, и разжалованы из генералов в рядовые. Мы говорили о том, ради чего спасали Родину, за что жили сейчас, и почему стали глухими.
Разговору мешал магнитофон и песни, доносившиеся с нижнего этажа, наверное, слесарь отмечал «клозетную» сделку. Медаль за отвагу я не ношу, поделился Иван Иванович, отваги не осталось, стыдно, признался он мне. Я ведь трус по натуре, болтал старик, конечно трус. Ведь тогда, в Аджимушкайских катакомбах, прятал глаза, когда от голода умирали грудные дети. Я бежал и спотыкался об камни Керченских тайников, в ужасе видя, как укладывая детей и рассказывая им колыбельные, мы на самом деле отпевали их. Утром маленькие жизни переставали дышать, а мы кусали себе руки, как волки, от ненависти к тем, кто развязал эту войну. Дети умирали абсолютно седыми, я это точно помню, говорил мне
Ветеран.
Я специально пишу это слово, с большой буквы, отдавая тем самым ему дань уважения. За что он получил свои награды, я никогда не спрашивал, не всё ли равно?….
Разговор всё время прерывался, Иван Иванович, шел в туалет, попить воды, и каждый раз виновато улыбался, поясняя мол, чайник это хорошо, да мне как-то привычней оттуда, где надо становиться на колени.
А знаешь, сказал он мне, я ведь никогда не боялся смотреть в лицо врагу, это совсем не страшно, я смотрел лишь вперёд, и никогда не боялся оглянуться назад, не боялся.
Там за моей спиной были мои однополчане, так чего оборачиваться. Вот только тогда я зря посмотрел, бравый майор с усами-тараканами из политчасти, наганом расстрелял
17-летнего мальчишку из Пскова, за то что он испугался танка и побежал к своим.
Не выдержал я, не смог, вмешался, да толку мало, мы ведь питались плохо, силёнок не было, а этот с отъевшейся мордой, мне раз кулаком и всё….
Морду эту я знаю, это наш чиновник, который распределяет квартиры ветеранам, этот самый, который в военкомате забыл раздать ордена, и выбросил их на ближайшей свалке, морда эта — тот самый начальник ЖЭКа, закрывший наряд слесарю, и оплативший ему работу в ветеранской квартире….
Последний раз я видел его пару лет назад. Уезжая из Ульяновска, я зашел попрощаться и пожелать ветерану здоровья. В квартире было светло, снег сыпал рисовыми крошками, создавая иллюзию доброты. Ветеран сидел в кресле, взгляд направлен на ковёр, где висели награды. Он был мёртв. В его руке — медаль «За отвагу».
А на кухне незнакомый для этой квартиры шум. Шум воды, бойко бежавший из отремонтированной трубы. Судя по всему, война для Ивана Маркелова закончилась победой….
***
Интервью вела
