Бывает так, знаешь человека много лет, обсуждаешь при встрече какие-то текущие дела и не подозреваешь, какая необычная судьба выпала на его долю. И не только его, но и миллионов русских людей, рассеянных по всему миру в результате трагических событий, произошедших в России в 1917 году и расколовших страну на два лагеря. Отголоски этого разлома чувствуются до сих пор, через 100 лет после этих событий. Разговоришься с человеком о его детских годах — и вот на примере одной семьи открываются страницы такой многообразной истории нашего народа.
Я знаком с Николаем Ивановичем Коваленко более 10 лет, в 1950-е годы он был одним из тех волонтеров, который стоял у истоков «Единения», помогал выпуску первых номеров русской газеты в Мельбурне, но сегодня мы говорим о другом, он расскажет историю своей семьи, и как это сформировало его характер, принципы и отношение к жизни.
— Николай, вы человек русский и по корням и воспитанию, но родились Сербии. Как это произошло?
— Мой отец, Иван Денисович, кубанский казак из станицы Незамаевской, Ейского отдела Кубанской области (ныне — Краснодарского края). Его предки свободолюбивые запорожские казаки не захотели подчиняться Екатерине II и перебрались на Кубань. Отец рассказывал, что поступил добровольцем в Белую Армию, когда ему было 19 лет. Цель была очевидная в то время — бороться за единую и неделимую Россию против красного ига. Закончилось всё эвакуацией из Крыма Белой армии во главе с генералом П. Н. Врангелем.
Мой отец оказался в Королевстве сербов, хорватов и словенцев. Здесь он закончил водительские курсы, работал шофёром, позже купил собственное такси, на котором проработал до Второй мировой войны. Отец женился, и в 1931 году родился я, в 1932 — моя сестра Тамара, а в 1936 — брат Володя. Вскоре наша мать умерла. Поэтому меня и сестру отец определил в русский приют для детей-сирот при русском православном женском монастыре в Хопово.
Мой отец был самый старший в семье из 12 человек. Большинство остались в России, семью затем раскулачили. Переписку с семьёй отцу пришлось прекратить из-за опасений навлечь на них очередные репрессии. Во время Второй мировой войны младший брат отца Николай был в армии и попал в плен к немцам. Чтобы выжить, он оказался в казачьих частях РОА (Русская освободительная армия генерала А. А. Власова) с идеей борьбы за Родину — против Сталина. Позже он погиб в боевых действиях с титовскими партизанами. Отец поддерживал связь со своими станичниками и казачьей организацией, которые не признавали «самостийников» и стремлений отделения «Казакии» от России.
— Когда началась война в Европе, вам было 8 лет, что вы помните об этом времени?
— Во время войны отец служил в Русском охранном корпусе в Югославии. Потом многие русские эмигранты, с приближением Красной Армии, покинули эту страну. Вместе с Первым Русским кадетским корпусом (Великого князя Константина Константиновича), находившемся в Белой Церкви в Югославии, я оказался на границе Австрии и Чехословакии, в Егере. Сестра находилась в советской зоне оккупации в Германии. Мачеха с братом были в Лиенце, где были семьи казаков, и происходила насильственная выдача «союзниками» советских граждан в СССР.
Отец эвакуировался в Клагенфурт в Австрии. В конце войны я оказался в Зальцбурге, в американской зоне оккупации. Вскоре война закончилась. Начали организовывать лагеря Ди-Пи (Displaced Persons — перемещённые лица) по национальностям. Таким был русский лагерь в Парше (Зальцбург, Австрия). Во время войны это был лагерь для восточных рабочих. Я в него попал, и вскоре, при помощи Международного комитета Красного креста, вся наша семья собралась в Зальцбурге.
В лагере организовали церковь, русскую начальную школу и гимназию. Историю России преподавал Н. Д. Тальберг, автор в будущем нескольких книг по истории Русской православной церкви, лектор семинарии в Джорданвилле в США.
В лагере было много бывших советских граждан, укрывавшихся там от насильственной выдачи в СССР. Члены антисоветской организации НТС (Народно-трудовой союз) готовили им удостоверения личности старых эмигрантов из Югославии, обучали их сербскому языку.
Международная организация по делам беженцев, созданная в 1947 году, начала переселять беженцев в разные части земного шара. В лагерной гимназии пришлось учить шесть языков: русский, латынь, английский, французский, испанский и португальский — ведь мы не знали, куда попадём. Подавали прошение во все страны, куда брали ди-пи. В конце концов, нас взяли в Австралию. В Неаполе погрузили на теплоход Fairsea.
— Как вас встретила Австралия, вам уже исполнилось 18 лет к тому времени?
— В 1949 году мы приехали по контракту с австралийским правительством и должны были отработать два года. В Мельбурнском порту погрузили всех на поезда и отвезли в бывший военный лагерь Бонегиллу (Bonegilla) на границе штатов Новый Южный Уэльс и Виктория. Начали распределять по работам. Меня послали в Мельбурн на ремонт дорог в местном городском управлении. Потом работал на стекольном заводе на конвейере, затем чертёжником, сборщиком автомобилей. Там мой контракт с правительством Австралии на работу и закончился.
Отца направили в Аделаиду, сестру — в Канберру, а мачеху с братом — в семейный лагерь в штат Новый Южный Уэльс. Политика правительства была направлена на разъединение семей эмигрантов, чтобы они быстрее ассимилировались. Однако некоторым семьям удалось соединиться до истечения контракта.
— Сегодня у вас большая семья, дети, внуки.
— Мой отец умер в 1989 году, он был ровесник века, прожил 89 лет. 45 лет назад мы поженились с Любой. (От редакции. Люба рассказала нам, что первая встреча с Николаем у неё произошла после войны, в Зальцбурге, когда она была еще совсем маленькой. Пока её отец играл в футбол, Коля, бывший тогда подростком, качал коляску с Любой). У нас двое детей — Николай и Наташа, и трое внуков. По субботам мы возили детей к преподавателю из России по музыке, а его дочь, учитель, обучала их русскому языку. Когда у одного была музыка, у другого русский язык.
Сын Николай закончил музыкальный факультет в университете Монаш. Продолжил образование по дирижированию. Изучал также русский язык. Получил стипендию в МГУ на год. Изучал славянскую филологию и древнее церковно-славянское крюковое песнопение. Пел в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре у легендарного архимандрита Матфея Мормыля, который 30 лет был бессменным регентом братского хора Лавры. Николай пел также в Праздничном хоре Свято-Данилова монастыря. А сам Николай — регент церковного хора в Покровском соборе РПЦЗ в Мельбурне. В университете он подружился с австралийкой Катей, позже они поженились в православной церкви. У них трое детей — Коленька, Софочка и Петенька. Все они говорят по-русски, по воскресеньям ходят в церковь. По стопам родителей занимаются музыкой. Наша дочь Наташа восемь лет работает во Вьетнаме, преподает английский в элитной школе.
— Вы родились вне России, также ваши дети и внуки, но в семье сохраняете русский язык, православную веру. Что помогает этому? Ездили ли вы в места вашего детства — в Сербию, и на родину ваших родителей — в Россию?
— Только недавно удалось побывать в местах, где я родился и вырос, посетили монастырь, школу в Белграде. Особо трогательно было найти сохранившиеся записи в архиве о своей учебе в Кадетском корпусе в Белой церкви.
После перестройки каждые два года мы ездили в Россию. Видели, какие большие изменения произошли в стране. Встречались с людьми, которым в советское время посылали антисоветскую литературу, потом религиозную.
В 2016 полетели к знакомым в Краснодар (Екатеринодар). Попросили их отвезти нас на родину отца, на Кубань в станицу Незамаевскую. Там познакомились с местным историком А. И. Бессчетновой, которая изучала 215 лет истории станицы после прибытия туда запорожских казаков. В её книге указаны фамилии тех запорожцев, и среди них три фамилии Коваленко. Раньше в станице жило 30000 казаков. Земля — чернозем, плодородная. После раскулачивания, голодомора, никого из родственников отца в станице не осталось.
Теперь я понял, откуда у меня запорожские гены свободолюбия и нежелание подчиняться любой диктатуре. Кто не знает своего прошлого — у того нет будущего.
Беседовал Владимир Кузьмин
