Российская научная школа в области математики, физики, технических наук пользуется заслуженным уважением за рубежом. Поддерживают эту славу и русские преподаватели, работающие в лучших университетах мира.
Есть такая шутка, что американские университеты — это место, где русские профессора учат китайских студентов. Её вполне можно применить и к австралийским университетам. Здесь достаточно большой процент иностранных студентов из Китая, Индии и других стран, и также работают немало талантливых ученых, профессоров из России.
Наш репортер Дарья Мстиславцева побеседовала с тремя профессорами из сиднейских университетов — руководителем кафедры теоретической физики UNSW Виктором Фламбаумом, почетным профессором того же университета, специалистом в области металлургии и материаловедения, Олегом Островским, и с профессором математики университета UTS Александром Новиковым. Разговор зашел об опыте преподавания в Австралии и России, о том, насколько подготовленными покидают университеты австралийские студенты и достаточно ли тратят в Австралии на науку и обучение.
— Вы обучались в России во времена Советского Союза. На ваш взгляд, каков был тогда уровень в высшем образовании и научной сфере? Можно ли сравнивать его с нынешними австралийскими стандартами?
Виктор Фламбаум: Я обучался в Новосибирском государственном университете на факультете физики. В то время Новосибирский университет — был одним из лучшим в Советском Союзе. Он возник как Академгородок, который, возможно, и сейчас является самым большим исследовательским центром в мире. Там был 21 научно-исследовательский институт и университет. Это большой научный центр с населением около 100 тысяч человек. В одном институте ядерной физики, где я работал, было 3 тысячи сотрудников. В Америке это называлось бы Национальной лабораторией.
Преподавательские кадры там были абсолютно высшей квалификации. Это люди, которые непосредственно работали в науке. Конкурс для студентов был тоже очень большой, поэтому в Новосибирский университет рисковали поступать только выпускники с высокими оценками. В то время было престижно заниматься наукой, особенно физикой.
Если сравнивать с Австралией, то, когда я приехал сюда в качестве профессора, у меня создалось первое впечатление, что уровень здесь намного ниже. Однако, это не потому что студенты хуже, просто они были менее подготовлены и требования были гораздо ниже (в USYD и UNSW, например). В Новосибирском университете доучивалось до конца только 70 процентов, неуспевающих студентов не боялись выгонять. В UNSW, где я работал и работаю, учащихся практически не отчисляют. В крайнем случае они могут пройти курс еще раз, и еще раз. Система более мягкая.
Олег Островский: Я получал образование в Московском институте сплавов и руд (МИСиС). Моя область — это металлургия, которая занимается получением металла из сплавов руд. Поскольку тогда металлургия была очень развита, и много людей работало в этой промышленности — спрос на специалистов был высокий, и он диктовал и большую специализацию, и значительное количество студентов.
В Австралии, когда я приехал, нас, преподавателей в этой области, было всего 3–4 человека. Вот можете себе представить мощные кафедры в МИСиС и группу австралийского университета из 3–4 человек… Австралия в то время производила 8 миллионов стали (сейчас примерно 5), а Россия тогда производила 140 миллионов стали, а сейчас около 76. То есть вот эта разница в масштабах, в спросе на специалистов, и определяла различную организацию образования в области металлургии. Если в России курсы были специализированы, были отдельные курсы по стали или меди, то здесь в Австралии мы должны были подготовить человека на все случаи жизни и непосредственно производству мы уделяем всего несколько часов в курсе.
Александр Новиков: Я закончил Московский физико-технический институт по специальности прикладная математика. Ещё будучи студентом я посещал лекции и семинары Альберта Николаевича Ширяева в МГУ и в Математическом институте имени Стеклова в отделе теории вероятностей, основанной академиком А. Н. Колмогоровым. (Теперь А. Н. Ширяев — академик Российской академии наук)
Ещё будучи студентом у Альберта (теперь я могу его называть по-приятельски) я решил несколько важных задач из теории случайных процессов и потому меня пригласили на работу в «Стекловку» в 1970 году после окончания физтеха. Там я проработал 25 лет. В 1996 году я в первый раз приехал в Австралию на конференцию, был очарован этой страной и когда в этом же году я получил приглашение здесь на работу, не раздумывая переехал сюда, и ни разу не пожалел об этом. Здесь я работаю уже почти 20 лет профессором математики. Альберт не раз посещал меня в Австралии, у нас много совместных работ, сейчас мы пишем монографию по применениям теории случайных процессов.
Русская школа математики, начиная с 18 века, продолжает быть ведущей в мире. Один из ее великих основателей — Леонард Эйлер, проработал в Санкт-Петербурге 31 год! Колмогоров и многие другие великие математики России являются его потомками по научной линии. Математическое образование в России по-прежнему, несмотря на большой отток ведущих учёных, находится на высоком уровне, я об этом могу судить непосредственно, поскольку почти каждый год посещаю МГУ и институт Стеклова. Я также приглашал к себе для работы по грантам молодых российских математиков, у нас есть совместные работы. Теперь, кстати, наблюдается возврат временно эмигрировавших профессоров в российские университеты, так посупили несколько моих коллег из Франции и США.
По вопросу уровня преподавания, я могу судить только о математическом образовании.
В России математика была и остается частью общей культуры, регулярно проводятся многочисленные олимпиады для школьников, а в Австралии всегда было сравнительно мало своих математиков, олимпиады есть, но, как говорится, нет критической массы ученых и мало хороших преподавателей в школе. Хотя есть и много одарённых и трудолюбивых людей.
— По долгу службы, вы много общаетесь со студентами, потенциальными будущими учеными. На ваш взгляд, трудно ли им будет найти профессию в науке?
Виктор Фламбаум: Все наши аспиранты прекрасно находят работу, никто без работы не остался. Получают по нескольку предложений. С одной стороны, всегда высокий конкурс — много человек подают, но с другой — если выпускники хорошего уровня, они работу находят.
Олег Островский: В прошлом году была большая дискуссия по поводу подготовки юристов. Спрос на юристов, в сравнении с количеством выпускников, небольшой. Скажем, для того чтобы заполнить все-все юридические позиции, достаточно было бы процентов 20 выпускников, а 80 процентов выпускников останутся без работы по специальности. И вот говорят: зачем нужно такое количество студентов? Но университеты на этом хорошо зарабатывают, потому что преподавание юриспруденции значительно дешевле, чем обучение студента в области металлургии — не нужны дорогостоящие лаборатории, оборудование — нужны только преподаватели. А плата за обучение там значительно больше, чем у нас. То есть налицо прямой конфликт интересов — университет на этом зарабатывает, а Австралии как государству, столько студентов не нужно.
В моей школе — School of Materials Science — студентов привлекают области современные, перспективные — то, что может их вдохновлять на исследования. Скажем, quantum computing, электроника, материалы с уникальными свойствами… Традиционная индустрия, как металлургия, горное дело, химическая технология, им неинтересна. То есть с одной стороны, это здоровый признак, а с другой — работы то нет. То есть опять конфликт личных интересов и ситуации в Австралии, когда студентам трудно найти работу. Скажем, половина наших выпускников будет работать где-то в других местах — и вне Австралии тоже. Из моих бывших аспирантов очень много работает за границей.
Александр Новиков: Ко мне обычно приходили очень мотивированные студенты, которые посещали мои лекции и уже знали от меня о возможных приложениях случайных процессов, например, в финансовой сфере. Все мои студенты нашли сравнительно быстро работу после защиты дипломов или диссертаций.
Я знаю, что по другим специальностям работу найти не так просто, но недавно в Австралии появилась новая форма обучения в аспирантуре, которая может облегчить эту проблему. Эта форма обучения называется Industrial Doctoral Training, она подразумевает, что у студентов изначально имеется контакт с организацией, которая частично финансирует их обучение и соответственно снимает проблемы с устройством на работу после аспирантуры. Эта форма уже внедрена в моём университете, по этой программе у меня уже закончили обучение четыре аспиранта, и все они хорошо устроены.
— Говорят, что сегодня в Австралии наблюдается большой недостаток инвестирования в науку. Каково ваше мнение?
Виктор Фламбаум: Все время ходят разговоры, что во многих развитых странах финансирование в науку идет больше, чем в Австралии. Могу предположить, что Австралия далеко не лидирует по расходам на науку среди таких стран.
Олег Островский: Это не совсем так. Университеты, конечно, жалуются, что сокращается финансирование — и по плану правительства, на текущее пятилетие бюджет на образование сократится на 4,8 — или на 3,8 миллиардов долларов. Это существенно для университетов. Но я бы не сказал, что это значительное сокращение. Например, бюджет нашего университета (UNSW) с 2007 по 2017 год удвоился. Если бы вы были в кампусе, скажем, 10 лет назад, и посетили сейчас — вы бы не узнали. Построены новые корпуса, наш факультет — School of Materials Science — в позапрошлом году въехал в новый корпус.
Нужно различать финансирование на образование и на науку. Финансирование на образование определяется числом студентов, зачисленных в университет. А на науку — это правительственное финансирование через Australian Research Council и финансирование в промышленности. Так вот австралийская металлургия сейчас в тяжелом положении в силу ряда причин.
Александр Новиков: Я должен признаться, что не ощущаю недостаток финансирования. Я постоянно получал различные гранты, которые использовал для приглашения своих коллег. Правда, математика — особая наука: самое большее, что нам нужно из техники — это суперкомпьютеры, которые в Австралии вполне доступны.
— Чем вы занимаетесь в данный момент?
Виктор Фламбаум: Сейчас я изучаю темную материю — dark matter (форма материи, которая не испускает электромагнитного излучения). Эта материя «прозрачная» — мы ее не видим. Но известно, что во вселенной этой материи в 5 раз больше, чем обычной. Мы знаем, что она существует, потому что любая материя обладает гравитационным притяжением. Но что это такое, мы не можем определить, потому что взаимодействие очень слабое. Есть разные гипотезы по этому поводу. Скорее всего, это какой-то новый вид частиц, но поскольку они очень слабо взаимодействуют с обычной материей, темную материю трудно обнаружить. Мы с коллегами ищем способы, которые позволят ее обнаружить на Земле или в космосе негравитационным образом.
Кроме того, занимаемся проверкой новых теорий, которые объединяют разные взаимодействия. До сих пор единой теории всех взаимодействий не существует. Есть какие-то модели, но теории нет. Наша задача — найти эту правильную теорию — и мы придумываем способы это сделать, делаем расчеты, чтобы в экспериментах можно было обнаружить новые эффекты и выбрать правильную объединенную теорию, разных взаимодействий и элементарных частиц. Еще есть такое слово модное, особенно в прессе, theory of everything — то есть теория всего на свете. Ну, так вот пробуем сделать какой-то еще шаг к этой теории обо всем на свете.
Я теоретик, и мои коллеги, которые со мной работают, тоже теоретики. Но мы очень плотно работаем с экспериментаторами по всему миру — у меня вот грант в Германии, коллеги в Штатах, в России, в Японии — в общем, по всему миру. В Европе много в разных местах. Наука уже давно международная. То есть нельзя сказать, что есть наука «австралийская», еще какая-то. Есть ученые, которые живут в Австралии, которые живут в Америке, в Европе. А наука уже давно международная. У меня гораздо больше соавторов за рубежом, чем в Австралии.
Олег Островский: У меня сейчас должность Meritas (почетный) профессор. Но я на полставки продолжаю работать профессором, занимаюсь в основном научно-исследовательской работой. У меня несколько проектов, финансируемые организацией Australian Research Council.
Александр Новиков: В данный момент я получил приглашение прочитать лекции в Колумбийском университете — это престижный университет в Нью-Йорке. У меня уже к этому времени было приглашение посетить Бангкокский университет, там работают мои бывшие таиландские аспиранты (теперь уже в руководстве этого университета), а также от ряда лондонских университетов. Естественно, я решил совместить все приглашения по кратчайшему маршруту и совершить очередной круговой маршрут «вокруг света» Сидней — Бангкок — Лондон — Нью-Йорк Гонолулу — Сидней.
— Какие у вас есть еще интересы, помимо науки?
Виктор Фламбаум: Практически никаких. Я трудоголик. Когда-то я увлекался историей, а еще — мы с сыном написали книгу. Эта книжка — попытка описать науку в виде приключений, называется «How to make a Big Bang». Это приключенческая книжка, но между строк там очень много науки, потому что там описано много научных явлений.
Олег Островский: Книги, конечно! Начинаю день с прогулки на Бондай Бич, занимаюсь с внуками.
Александр Новиков: Я всегда любил пешеходные и велосипедные маршруты, часто со своей семьей я выезжаю в Голубые горы, где масса потрясающих по красоте мест. Там же мы обожаем собирать грибы. Свои поездки на ежегодные конференции в Японию и во Францию я совмещаю с катанием на горных лыжах — вот что даёт огромный заряд бодрости. На работу я езжу обычно на велосипеде, это тоже поддерживает творческий тонус в работе.
Мы поговорили лишь с тремя представителями русской научной школы в Австралии. Если вы относите себя к их числу и тоже хотели бы ответить на предложенные нами вопросы — мы будем рады услышать ваше мнение.
