Харбин, Харбин… Мне было четыре с половиной года, когда родители — как и все русские эмигранты — вынуждены были покинуть этот удивительный… осколок старой России. С тех пор мы ездили по свету: чужие страны, чужие языки и общество. И мы — всегда и везде — чужие…
Несмотря на то, что помню себя очень рано, о Харбине у меня только детские воспоминания. О настоящем Харбине знаю по рассказам родителей, родственников, а также — множества русских эмигрантов, и затем уже — из книг.
И всё же мне дорог этот город. Дорог уже хотя бы потому, что дух Харбина сопровождал нашу семью во всех странствиях по свету. Потому что дух Харбина — это был, в сущности, дух прежней, утраченной для нас России, то — из чего были сделаны отец, а мать, и который жил — вольно или невольно — даже в нас, детях.
Именно это — стремление хотя бы нам с сестрой вернуть потерянную родину заставило когда-то родителей принять трудное решение: покинуть Польшу, Штетин — где мы успели обосноваться по приезде из Харбина, и в 1958-м году отправиться в Новосибирск. Прошли четыре нерадостных для родителей года в «советской России», о которых они всю жизнь с грустью вспоминали: легче быть чужим среди чужих.
А для меня лично…
Русский снег
Я тоскую по русскому снегу,
По искрящейся русской зиме,
По таёжному лыжному бегу
И бревенчатой старой избе.
Вспоминается детство далёкое
И трескучий сибирский мороз,
Возле дома — сугробы глубокие,
Воздух колет мне щёки и нос…
Мы для всех были — птицы залётные,
В те хрущёвские годы тепла:
Жизнь харбинцев была одинокая,
Полна горечи, холода, льда.
Не могу я забыть слёзы матери,
Не забудется горе отца:
«Для России мы жизнь бы потратили!
Всё бы отдали ей, до конца!»
И простились с Сибирью мы, снежной,
Оторвали мы РУСЬ от себя!
Но запомнились в памяти нежной
Мне — искристой Сибири снега…
январь 1998 г.
А потом была Австралия.
Декабрь 1964 года. Вспоминается утро на борту парохода «Галилео-Галилей» и первые очертания австралийской земли — далёкий, едва различимый в тумане, скалистый берег.
Не успел наш «Галилей» войти в Сиднейскую Гавань — как тут же угодил на австралийское Рождество. И сразу — нестерпимый зной и сизое небо, что, казалось, сидело на плечах. После Варшавского снега, австралийское лето — в декабре! — было настоящим шоком.
Ещё большим испытанием оказалась новая среда, школа. В то время австралийцы, не в обиду будь сказано, плохо воспринимали иностранцев. К русским харбинцам тоже заняло время привыкнуть: для меня, подростка, многое казалось особенно необычным; да и мы, побывавшие в Новосибирске, кому-то казались «советскими».
Однако, прошло немного времени, и общий харбинский дух стёр все границы, потому что не только взрослые, даже русская молодёжь, хотя заметно «обавстралиилась», — все они дышали воздухом дореволюционной России. Православные праздники, традиции, семейные встречи, русские школы и дома для престарелых, клубы, благотворительные вечера, концерты и постановки, молодёжные мероприятия — спектакли, лагеря… — одним словом, русская жизнь процветала. И всё это создавали они — высококультурные русские харбинцы.
Так Австралия стала нашим домом. Навсегда. Не боюсь этого слова, потому что именно тогда — в те далёкие годы, в Австралии — я по-настоящему поняла, что я — тоже осколок Харбина, а значит, старой России. И ещё, потому что здесь я всегда могла — мы все могли — свободно исповедовать свою русскость, свою веру.
С тех пор прошло более 50-и лет. Появились дети, выросли внуки. Мои путешествия не закончились, но теперь они были счастливыми: по долгу службы, вместе с мужем, мы посетили много стран. И каждый раз, в конце пути, я с нетерпением рвалась «домой» — в Австралию, чтобы снова услышать смех кукабарры, шорох эвкалиптов, почувствовать запах раскалённой земли. Чтобы там — в чуждой англоязычной среде — услышать чистую речь харбинцев и… почувствовать себя русской. И невольно, в память об этих поездках, рождались стихи.
Испанское лето
Кабальеро. Испанское лето.
Пляска страстная. Юбок зарницы.
Жаркий взор. Каблуки. Кастаньеты.
Жизнь на плаху для донны-царицы.
Дикий зной. Необузданный нрав.
Бой неравный. И хрипы быков.
Стоны. Кровь. И последний покров.
Победитель бывает лишь прав…
Ласки жаркие. Бешеный взор.
Страсти яркие вспыхнут — и гаснут.
Кабальеро… Тореадор —
Свою жизнь погубил ты напрасно.
Монастырь. Монтсеррата громада.
Тают в сумраке юбок зарницы…
Холод камня. Обрыв возле сада.
И Мадонна. И слёзы царицы…
6-8-2015
Дымок в тумане
Утренний туман над сквером.
Слёзы фонарей.
На углу — фигура в сером.
Примус у дверей.
Тянет ветром запах дыма —
Жарятся каштаны.
Но толпа проходит мимо.
Сырость и туманы.
Утренний туман густеет.
Старика шатает.
Примус. Огонёк лишь тлеет…
Тихо догорает.
Larissa. Greece.
С годами, узнавая харбинцев ближе, отношение местных австралийцев стало меняться в лучшую сторону. Ко многому они привыкли, и сейчас иные — в числе лучших друзей. Немало и таких, кто принял Православие, и даже духовный сан, а то ещё — стали членами семьи, как говорится, «родней родного». Полюбили и русскую литературу, песни, и, особенно, кухню.
Искренно восхищаясь тем, что создавали русские харбинцы в Австралии на протяжении долгих десятилетий, мне также хотелось, по мере сил, внести свою лепту. Более 12 лет я преподавала в университете нашего штата, и там же — в Институте (при UQ) — русский язык как иностранный. Помимо работы как таковой, лично для меня — это был шанс донести до австралийцев красоту русской культуры; хотелось, чтобы они, не взирая на официальную политику, сумели понять и полюбить тысячелетнюю историю России и её народ. Также работала переводчицей. И ещё — более 30-и лет работала с детьми в русской прицерковной школе.
Пишу статьи, воспоминания, стихи, рассказы. Публиковалась как в австралийско-русской периодике, так и в России. Издала три своих сборника, к печати готовится четвертый. В течение 18-и лет издаю литературный журнал «Жемчужина».
О «Жемчужине» всегда говорила: это мой скромный дар харбинцам и — Русской Земле.
Брисбен.
