Сегодня в Москве, неподалеку от Могилы Неизвестного Солдата, на стене здания Манежа крупными буквами светового шоу «печатаются» письма с фронта Великой Отечественной… У нас, в Сиднее, тоже есть эти письма. И сегодня на газетной полосе они перед вами.
Лет десять тому назад я написала очерк «Военно-полевой роман». Он занял первое место в городском литературном конкурсе, но у меня самой оставил чувство незавершенности…
И вот прошло много лет. Как быстро летит время. Я осторожно держу в руках хрупкие, осыпающиеся, потемневшие письма. Письма с фронта в город Приволжск Ивановской области. Здесь они, герои моего очерка, жили, здесь полюбили друг друга. И разве смерть в бою это конец? Помнит ли их город? И вот уже – О, непостижимое чудо интернета! – передо мной свежий номер газеты «Приволжская новь». И на первой полосе - знакомый заголовок и мой очерк. За десять лет он не устарел ни на одну букву. Волна печальной радости проходит по сердцу.
Военно-полевой роман
Я аккуратно развязала старенькую тесемочку, и письма, вырвавшись из полувекового плена, рассыпались передо мной веером – ветхие, пожелтевшие, написанные то карандашом, то фиолетовыми чернилами. На каждом штамп «просмотрено военной цензурой», на каждом один и тот же обратный адрес – полевая почта. И как простая трава сквозь камень, пробиваются сквозь толщу лет простые, живые человеческие чувства, жажда жить, любить, иметь семью. Все письма от Него, лейтенанта Красной армии Виктора Александрова, к Ней – Ольге Шпажниковой, девушке из города Приволжска. А теперь еще и к нам с вами.
Письма 1941 года.
Здравствуй, Лёля!
Привет из лагеря Песочи! После того как мы простились с вами, мы пешком пошли в лагерь. Думали, что сядем по дороге на попутную машину. Но представь себе, ни одна машина нам не встретилась. Так и прошли пешком.
Лагерь очень красивый, расположен у реки, в сосновом бору. А я все еще живу под впечатлением нашей последней встречи с тобой. В памяти твое милое личико, красивые черные глаза, и как будто я все еще ощущаю около себя твое теплое нежное тело. Мне хочется без конца смотреть в эти глаза, любоваться их красотой, снова ощущать тебя. В связи с военным положением это может осуществиться быстро или никогда. Лелечка, не забывай меня. Целую. Твой Виктор.
• • •
Оля, милая, почему ты мне не пишешь? Всем моим товарищам приходят письма, а я должен только смотреть и завидовать. Неужели ты так скоро меня забыла? Передо мной твоя фотокарточка, твои серьезные красивые глаза, и я не могу поверить… Леля, развей мои сомнения, скажи, что любовь жива в твоем сердце. Пусть она хранит меня от всех случайностей войны.
• • •
…Я занимался в поле со своим взводом перебежками и переползаниями, как вдруг завыла сирена. Над головами очень низко летели пять немецких бомбардировщиков. Мы еще сильнее прижались к земле. Через несколько секунд метрах в пятнадцати от нас разорвалась первая бомба. Потом в стороне другая. И еще, еще… меня даже перевернуло воздушной волной, но никого из нас не задело осколками.
• • •
Здравствуй, милая Оля! Привет с фронта! Да, твои опасения за мою жизнь были не напрасны. Много раз она висела на волоске, и только какая-нибудь случайность хранила меня. Раз мы с товарищем пробирались под артиллерийским огнем немцев к передовой линии. В 20-15 метрах от нас людей разрывало на части, а мы остались живы. Спасибо моей каске – сколько раз она сберегала мою голову от осколков. Один раз во время разгрома парашютного десанта противника граната упала у самых моих ног, я даже не успел отскочить в сторону, и представь – не разорвалась. Не беспокойся за меня, милая, держаться буду стойко. Ну а если умирать, так с музыкой. Даром жизнь не отдам.
• • •
Здравствуй, Лёля! Только недавно получил сразу все твои письма. А знаешь, почему? Так слушай! Целый месяц наша часть была в окружении, со всех сторон противник. Никуда нельзя сунуться. Ну и жарко нам было. День и ночь немец поливал нас минометным и шрапнельным огнем. Лес наш, вначале такой густой и развесистый, под конец превратился в щепки. Лежишь в землянке, а над головой рвутся снаряды и мины. А когда еще и авиация «угощала», совсем тоскливо становилось. Десять дней ели одну конину, подчас без соли. Хлеба и сухарей не было вовсе. Последние дни питались грибами и клюквой. Кое-как выбрались из этого пекла. Сейчас живу в Ленинграде, пока в резерве комсостава, жду не дождусь, когда снова на фронт, скорей бы в бой! Уже здесь, под Ленинградом, мне тоже немного досталось – контузило, когда в нескольких метрах разорвался снаряд. Сейчас уже боль проходит.
Письма 1942 года.
Добрый день, Лёля! Получил от тебя открытку. Большое за нее спасибо. Вместе с тобой радуюсь вестью, что вы все вместе. Передай привет брату и папе. Кстати, Оля, знают ли они о наших с тобой отношениях? Может быть, осуждают нас? Или нет? Ты ведь мне ничего не писала, как на это смотрит твоя семья, особенно мать. Вот моя мама так и нарадоваться не может, пишет: «Ольга такая обходительная. Я очень рада за тебя, сынок, что ты такую славную подругу себе нашел».
Оля, ты отчаиваешься в том, увидишь ли меня… Не беспокойся, дорогая. Вернусь, как только всю мразь выметем с Русской земли. Обязательно вернусь целым и невредимым. А дни нашей разлуки должны еще крепче связать нас с тобой.
Крепко целую, твой Виктор.
• • •
За последний месяц я пережил очень много. Еще и сейчас трудно верить, что я существую. Не сон ли это? Но я жив и ты любишь меня – это самое главное. И для тебя я всё тот же «Вика», какого ты знаешь. Только стал серьезней, мужественнее, ну и другие небольшие перемены. Оля, ты что-то писала о посылке. Если бы у вас можно было бы немножко достать «горилки» или спирту, я бы принял с большой благодарностью.
• • •
Здравствуй, милая Оля! Получил от тебя весточку, очень рад. Прошу тебя, обо мне не беспокойся. Немножко, конечно, можешь, да и должна. Только немножко. А я вот прихворнул в последнее время, осколком ногу поцарапало, а к тому же еще и грипп приключился. Температура высокая, но это все быстро пройдет. Получил письмо от мамы. Сообщает, что живут хорошо, вот только здоровье у нее плохое, не знаю, как она перенесет всю войну. О братьях ничего не известно. Где они, что с ними – вестей нет. А вот фото ты мне до сих пор не выслала, это никуда не годится, я могу и рассердиться, шучу, конечно, человек я от природы очень добрый… Горячо целую. Виктор.
Письма 1943 года.
Оля, как ты могла подумать, что я забыл тебя?! Как могла так жестоко меня обидеть? Я был потрясен до глубины души. Я ведь тоже давно не получал от тебя писем, но у меня и мысли такой не было, что ты забыла меня. А ты пишешь: «Прощайте! Вас моя судьба не интересует…». Стыдись, жестокая, поимей хоть чуточку сострадания к человеку, которого так несправедливо обидела! Или ты встретила нового человека и просто нашла предлог для разрыва? Неужели ты не раскаиваешься? Я люблю тебя и считаю своей женой. Я пронес нашу любовь через все бои. Раненый, я думал, что не напрасно проливаю свою кровь – за Родину, за мою дорогую Лельку! «Мне в холодной землянке тепло от твоей негасимой любви» Да… тепло!
• • •
Здравствуй, Оля! Наконец-то я получил такое письмо, которого ждал уже несколько месяцев. Ты поняла, что поторопилась в своих выводах. Я очень рад, и моя обида на тебя понемножку проходит. Ее скоро не будет совсем.
Сегодня же я получил письмо от мамы. Положение у них весьма трудное, здоровье сильно пошатнулось, а я ничем, кроме денег, помочь не могу. Написал письмо в райвоенкомат с просьбой помочь им. Дуся прислала мне фото – себя и мамы, я был очень огорчен: обе постарели до неузнаваемости. Я тебе уже писал, что получил сведения о двух моих братьях, которых потерял еще в 41 году. Оба живы, оба на фронте. Твой Виктор.
• • •
Здравствуй, милая Леля! Пишу из госпиталя. Сегодня меня будут эвакуировать, куда еще не знаю. Но ты не беспокойся, не убивайся, ранение пустяковое, и я скоро поправлюсь. Маме обо мне ничего не говори, пусть знает, что я жив и здоров.
• • •
Здравствуй, дорогая Оля! Вот я и выздоровел. Вчера вернулся из госпиталя в свою часть. Нога почти зажила. Иногда только чувствуется усталость и боль, но это временное явление.
Вчера же получил сразу несколько писем от тебя. Спасибо, милая, за твое теплое и нежное отношение ко мне. В отношении поездки к тебе теперь трудно что-либо сказать. Благоприятный момент для этого был мною упущен, т.к. попал в госпиталь. А сейчас даже не надеюсь. Как я хочу видеть тебя! Целую. Твой Виктор.
• • •
6 декабря 1943 года. Живу пока хорошо, здоровье прекрасное. Скоро здесь начнется «свадьба», вот только подмерзнет как следует, а то погода все еще осенняя. Оля, объясни моей маме, что возможно какое-то время писем от меня не будет, а то ведь еще плакать станет. Навеки твой Виктор Александров.
__________
43 письма. Но это – 6 декабря 1943 года – последнее. 44-го и 45-го уже не было. Видно, на той злой «свадьбе» и повенчался лейтенант со смертью. Сбылось горькое его обещание - «навеки твой».
А потом, много лет спустя, когда и Ольга Васильевна Шпажникова, дальняя моя родственница, умерла, письма, перевязанные тесемочкой, попали ко мне. А теперь и к вам…
Примечание:
Ольга Васильевна Логинова (Шпажникова) – участница Великой Отечественной войны 1941-1945 г.г., имея воинское звание мл. лейтенант медслужбы, служила в эвакогоспиталях № 3092 г. Приволжска, № 1319 – г. Иваново, № 119 – старшая медсестра на Прибалтийском фронте, № 5846 – г. Иваново. Награждена орденом Отечественной войны II степени и юбилейными медалями.
Печатается с сокращениями
