В XVIII столетии селение, на территории которого находится нынешний Лос-Анджелес, носило название «Селение Девы Марии, Царицы Ангелов». Городом оно стало в начале XIX века, а сегодня второй по численности населения мегаполис США — это мировая столица кинематографа и музыки, километры самых популярных в мире пляжей. Это невероятная природа, не похожие друг на друга районы, смесь этнических групп и культур. Лос-Анджелес является домом для представителей более чем 140 стран, говорящих как минимум на 224-х языках. Православного радуют здесь старинные храмы: греческая «Святая София», величественные сербские соборы святых Стефана и Саввы, антиохийский «святой Николай»… Ближе к району Голливуд есть даже русский храм, построенный в прошлом веке для съемок фильма «Казак», а по окончании съемок переданный верующим.
И все-таки, Город ангелов, по иронии — один из тех городов, отношения с которым у приезжего складываются непросто. Он отталкивает и притягивает одновременно. Здесь европеец скучает по красоте и эстетике, по искренним отношениям, тем более, когда близких у тебя здесь — по пальцам пересчитать, и, особенно, если ты человек состоявшийся и изменять себе не привык.
Потом ты знакомишься с ним, глубже узнаешь город, вы притираетесь друг к другу характерами, со временем договариваетесь и — ты уже принимаешь его особенности.
Таким увидел город и Родион Нахапетов — народный артист РСФСР, режиссер, сценарист. В России его помнят как одного из лучших романтических героев советского кино, сыгравшего в фильмах: «Живет такой парень», «Раба любви», «Сердце матери», «Валентина», «Нежность», «Влюбленные» и еще по нескольким десяткам ролей. Его помнят так же как режиссера фильмов «С тобой и без тебя», «Не стреляйте в белых лебедей», «Враги», «Зонтик для новобрачных» и др. На родине его роли и режиссерские работы получали высокие награды, у него было всенародное признание, возможность снимать и сниматься, благополучная, на первый взгляд, семья. Но к концу 1980-х годов режиссер уже не видит для себя перспектив в новом российском кино. Его снятый на «Мосфильме» фильм «На исходе ночи» не получает заслуженного признания на родине, зато его покупает известная голливудская киностудия «20-й век Фокс». И в 1989 году Родион Нахапетов резко меняет свою жизнь и — уезжает за океан. Думал ли он оставаться там на годы, тем более, на десятилетия? Сколько судеб изменил этот отъезд, и как за 27 лет жизни в городе ангелов изменился сам режиссер?
— В 1989 году я приехал в Лос-Анджелес по приглашению голливудской кинокомпании «20-й век Фокс». Я должен был принять участие в рекламной компании студии в связи с выходом на экран моего фильма «На исходе ночи», — рассказывает Родион Рафаилович. — К этому времени я уже был знаком с моей нынешней женой Наташей, мы много говорили о будущих проектах. Наташа была директором компании по организации различных торжеств и мероприятий в Ассоциации независимых телевизионных станций США, у нее было много знакомств и связей не только на телевидении, но и в кинематографе. Я пытался найти сюжеты, истории, которые можно было бы предложить голливудским компаниям. Этот интерес, желание продвигаться вперед на новой территории, в новых обстоятельствах задержали меня в Лос-Анджелесе дольше, чем на полгода, как я планировал.
На актерскую работу в Голливуде я не претендовал: понимал, что роли, если и будут мне предлагать, то карикатурного типа, какого-нибудь русского мафиози, например, а я играл роли сложные, положительные и изменять себе не хотел.
Фильм «На исходе ночи» я снял как режиссер. Кстати, став кинорежиссером, я в своих фильмах долгое время не снимался. Мне казалось, что режиссер может выразить больше, чем актер.
— Родион Рафаилович, что дал вам американский — калифорнийский — период жизни?
— Прежде всего, дал мне любимую женщину, и я этим очень дорожу. Я и переехал сюда потому, что в Лос-Анджелесе живет Наташа — человек, которого я люблю. Я встретил замечательную женщину, замечательного продюсера, с которым хотел быть рядом и работать вместе. Наташа открыла для меня совершенно другую культуру и другой мир, другие ценности; стала путеводителем в новом периоде моей жизни. И все это она открыла мне не просто как человек со стороны, а как человек близкий духовно, душевно, который стал для меня огромным приобретением в жизни. И влияние это было взаимным: она знала Россию только по рассказам своих родителей, которые сами больше знали о Китае, о Чили, куда семья еще до Америки переехала из Китая. Нас связывали и связывают не только общие симпатии, но и общее дела. Вместе мы сделали шесть художественных фильмов, два телесериала, три документальных фильма.
Важным в тот момент моей жизни стал и религиозный аспект. Отношение к церкви у меня было такое же, как у большинства советских людей. Моя мама была героиней Великой Отечественной войны и в патриотическом порыве назвала меня Родиной. Но так как в святцах имени Родина нет, меня покрестили Георгием. Когда я учился во ВГИКе, то в церковь мы ходили в основном по праздникам, и посещение это было не от глубокой веры. Я относился к религиозным обрядам как к некоему противлению социалистическому образу жизни. В дни церковных праздников на телевидении шли развлекательные программы, а мы, молодые, считали, что надо этому как-то противостоять — и ехали в Сергиев Посад, бывший Загорск, чтобы побывать в храме, помолиться. Кстати, молиться по-настоящему я научился позднее, и тоже благодаря Наташе.
— То есть первые шаги к воцерковлению вы сделали именно в Лос-Анджелесе?
— Именно так. Это был период внутренней ломки. Мне было сложно адаптироваться, привыкнуть к новым обстоятельствам, поэтому посещение церкви имело оздоравливающее воздействия на мою душу.
Наташа жила неподалеку от Покровского храма в Голливуде на авеню Аргайл. Здесь я открывал для себя глубину веры через служившего в этом храме владыку Серафима (Свежевского) — старенького уже архиерея Русской Зарубежной Церкви. В своё время владыка помог Наташе справиться с глубокой душевной травмой в связи с трагической гибелью ее матери, Аллы Санцевич. Приглядываясь к владыке Серафиму, я видел его светлый лик и душевную открытость, его желание помочь, поддержать. Это был архиерей старой закалки, интеллигентный и сильный духовно. Его нежность, теплота, сердечность поразили меня. Позже мы ездили к нему в Ново-Дивеево, когда на склоне лет он жил в старческом доме при женском монастыре под Нью-Йорком, впоследствии побывали на его могиле в Джорданвилле. Наташа преподавала Закон Божий в воскресной школе при храме на улице Аргайл, здесь училась наша дочка Катя, и мои дочки Маша и Аня тоже ходили в эту церковь, когда приезжали из Москвы.
Мы были свидетелями того, как рос и менялся приход, Мы застали старых эмигрантов, казаков, белых русских. Для меня все это тогда было ново.
— Французский писатель ливанского происхождения Амин Маалуф сказал об эмиграции, что это — «жизнь между двумя мирами, и оба — одинаково много обещают и в то же время разочаровывают». Насколько это утверждение было верно лично для вас?
— Лично я не считаю и не чувствую себя эмигрантом. И когда в 1989 году я поехал в Америку, я не думал об эмиграции. Эмиграция — это смена родины, а я ее не менял. Бывает так, что люди выезжают за границу всей семьей: дети, внуки, бабушки, дедушки — и в конце концов им Россия уже не нужна. Я навсегда останусь русским. У меня в России дети, внуки. Я продолжаю там сниматься.
— В России каждый талантливо снятый фильм работает на режиссера, работает на актера. Большинство европейских режиссеров и актеров единогласно признают, что в Америке этот принцип, тем более для иностранцев, не работает — голливудская киноиндустрия просто не знает, что с ними делать. С какими непредвиденными, незнакомыми вам на родине трудностями пришлось столкнуться вам? Откуда черпали силы?
— Мне не привыкать преодолевать трудности. В России в детстве я жил в довольно стесненных условиях. В 29 лет врачи обнаружили у моей мамы туберкулез легких и, когда она совсем слегла, меня отправили в детский дом.
В Америке трудности в основном были связаны с тем, что на пробивание даже талантливо написанных проектов уходило очень много времени.
Особенно тяжелым был для нас 1991 год. Наташа потеряла работу. Дом наш пришлось сдать квартирантам, а сами мы переехали на дачу, которую на время предоставила нам Наташина двоюродная сестра. Не имея постоянной работы, я подрабатывал тем, что продавал синопсисы (идеи) различным продюсерам. Наташа организовывала встречи с президентами киностудий, но дело вперед не двигалось.
Одну идею в 1992 году мы с Наташей предложили киностудии «20-й век Фокс». Решающая встреча должна была состояться с президентом компании Роджером Бирнбаумом. Бирнбаум давал мне 15 минут, за которые надо было все умело представить. Накануне встречи Наташа дала мне открытку с изображением святителя Иоанна Шанхайского, оставшуюся от ее мамы. Сказала, что ей самой владыка Иоанн не раз помогал. Лицо святителя показалось мне очень необычным, завораживающим, но тогда я не придал значения духовной силе святого. Помолившись ему, я положил открытку в карман рубашки и отправился на встречу с Бирнбаумом. Встреча проходила напряженно, холодно. Идея фильма студию «20-й Век» определенно не интересовала. К тому же кассета с моим фильмом (как образчик будущего фильма) забарахлила: то звук пропадал, то изображение прыгало. В общем, неудача… И вдруг я почувствовал тепло, струившееся от открытки святителя Иоанна, лежавшей в кармане рубашки. Возникла какая-то странная пауза. Бирнбаум как будто прислушивался к чему-то и затем вынес неожиданный вердикт: «Мне нравится! Пишите сценарий!». Последовало подписание договора. Никаких сомнений — ни у меня, ни у Наташи — не было: это владыка Иоанн Шанхайский «уговорил» президента студии.
В нужный момент владыка внушил Бирнбауму как нужно поступить. Конечно же, это было чудо.
— А в следующем, 1993 году, вы создали Фонд помощи русским детям с пороком сердца… Как это произошло?
— Однажды среди ночи раздался телефонный звонок из Москвы и какой-то незнакомый мужчина попросил спасти его восьмимесячную дочь, у которой был порок сердца, и которая в России была бы обречена. Сказал, что помнит меня по положительным ролям в советских фильмах.
Мне этот звонок показался не случайным, потому что у меня самого в детстве тоже был порок сердца и врачи давали мне не более 16-ти лет жизни. Может быть, сам я ничего бы не сделал, если бы не подключилась Наташа с ее энергией.
Утром она стала звонить докторам в разные клиники и, благодаря своей интуиции и организационному таланту, нашла известного кардиохирурга Таро Ёкояма, который в свое время сделал Булату Окуджаве операцию на сердце. Ёкояма обещал помочь.
Но найти нужно было не только кардиохирурга, который согласится бесплатно сделать операцию, но и целую команду медиков, оплатить перелет, жилье. И риск был большой: речь ведь шла о грудном ребенке. Нам все-таки удалось привезти девочку с отцом в Лос-Анджелес и все прошло благополучно. Но мы не предполагали, что будем этим заниматься и в дальнейшем. Родители больных детей, как оказалось, связаны между собой. Нас завалили письмами, фотографиями больных детей. Мы были в растерянности. Пришлось искать другие больницы. Слава Богу, что это было время, когда интерес и симпатии к России в Америке были очень сильны. Мы решили подойти к вопросу комплексно и организовали Фонд дружбы Нахапетова.
Это были 1990-е годы, очень тяжелые для России. Больных было очень много, медицинское оборудование устарело. И мы привозили детей в Штаты. Но у нас не было достаточно денег, чтобы вести работу такого масштаба. Тогда мы обратились в нашу церковь. И прихожане стали помогать очень активно: не только деньгами, они находили жилье для больных детей, ждущих операции. Помимо жилья мы должны были обеспечивать приезжих транспортом, квалифицированным переводом, моральной поддержкой. Во всем этом нам помогала наша церковь. Но коэффициент полезного действия был все же мал. Число нуждающихся росло с каждым днем. А мы могли помочь лишь одному ребенку в два месяца (уходил месяц до операции и месяц после). Обсудив эту проблему с врачами, мы сделали вывод, что было бы целесообразнее собрать группу американских врачей и провести серию спасительных операций в самой России. За две недели (не за два месяца) мы могли бы помочь не одному ребенку, а десяткам больных детей и, что не менее важно, наладить дружеские взаимоотношения американских врачей с российскими коллегами, обеспечить больницы необходимым современным оборудованием, которое мы привезем с собой — в дар от нашего Фонда. Так мы организовали первую «гастрольную» поездку американских врачей в Россию. Узнав о нашей инициативе, президент Татарстана Минтемир Шаймиев предложил начать нашу гуманитарную акцию с Казани. Там были отобраны тяжело больные дети, найдена соответствующая клиника, мы, в свою очередь, подобрали команду кардиологов во главе со знаменитым кардиохирургом Брюсом Райтом из Стэнфордского университета. Наша выездная группа состояла из 26 специалистов высшей категории — врачей и медсестер. Мы оплатили перелет в Москву, а в Казани расходы на себя взял Шаймиев. Мы привезли с собой десять с половиной тонн медицинского оборудования. С перевозкой нам помог «Аэрофлот». За две недели было прооперировано более 30 детей. Важно, что диагностику и операции проводили американские врачи вместе со своими русскими коллегами, которые в ходе совместной работы поднялись на более высокий уровень и по сей день поддерживают профессиональные отношения друг с другом. Таких поездок мы организовали пять: проводили совместные семинары и операции в Санкт-Петербурге, в Центре сердечнососудистой хирургии им. Бакулева в Москве, где американские врачи оперировали грудных детей с тяжёлыми пороками сердца. К слову, некоторым детям было всего несколько дней от роду. Представьте себе, какая микроскопическая и точная должна быть операция. Директор Центра академик Лео Бокерия высоко оценил качество работы американских специалистов и от всего сердца поблагодарил наш с Наташей Фонд. Параллельно с гастрольными поездками кардиологов мы продолжали помогать русским детям в Лос Анджелесе — к нам приезжали дети, больные сколиозом, с тяжелыми лицевыми ожогами.
— Какова судьба фонда на настоящий день?
— О работе нашего Фонда знали не только родители больных детей. К нам за помощью стали обращаться пожилые люди, которые нуждались в операциях на сердце, к тому же бесплатных. Помочь всем мы не могли. К тому же изменилась ситуация в России. Уровень медицинского обслуживания со времени девяностых годов изменился к лучшему, русские врачи владеют и необходимым мастерством и необходимым оборудованием. Так что профиль Фонд стал более информационным, мы помогаем американским и российским врачам обмениваться информацией.
— Работа вашего фонда легла в основу одного из сюжетов сериала «Русские в городе ангелов», который имел успех в России. Создание этого фильма было вашей внутренней потребностью или он был рассчитан чисто на коммерческий успех?
— До «Русских в городе ангелов» мы сняли три эпизода фильма «Убойная сила». То был рассказ о двух российских следователях, приехавших в Лос-Анджелес. Сериал с успехом прошел на Первом канале. И тогда я предложил руководству канала сюжет о русском следователе Андрее Сомове, который женился на американке. В Лос-Анджелесе он по своей профессии работать не может, поэтому вынужден перебиваться случайной работой: моет посуду в ресторане, выгуливает чужих собак, подрабатывает таксистом. А расследованием преступлений он занимается между делом, это его хобби. К тому времени я уже достаточно долго прожил в Америке, знал много реальных историй, что-то узнал от полицейских. Это короткие истории, связанные с судьбой следователя Сомова, который оказался оторван от родной земли. Постепенно Сомов добивается того, что его берут на работу в полицейский департамент. Создание этого фильма было непростым делом. Я совмещал работу сценариста, режиссера и исполнял при этом главную роль. Если бы не Наташа, которая была продюсером сериала, я бы, наверное, не справился, не уложился в срок. Она прекрасный организатор производства.
Со всеми актерами, как российскими так и с американскими, участвовавшими в съемках, у нас сложились замечательные, доверительные, отношения. В этом тоже заслуга Наташи.
— Если отойти от образа экранного, как складывались ваши личные отношения с городом?
— Впервые я побывал в Лос-Анджелесе в 1975 году, когда на фестивале в Сан-Франциско был показал мой фильм «С тобой и без тебя». Я выразил желание побывать в Мекке кино и мою просьбу фестиваль удовлетворил. Не могу сказать, что Лос-Анджелес вызвал у меня восторг. И главное, что тогда произвело на меня удручающее впечатление, это скучные рубленые буквы «HOLLYWOOD» на зеленом холме. Город мне показался невзрачным: сарайчики, ремонтные мастерские… Мне казалось, что Голливуд — это что-то яркое, пышное, а здесь… Неужели это тот самый Голливуд? Мое впечатление изменилось, когда я побывал на студиях, когда увидел съемочные павильоны, увидел, как работают мои коллеги. Это настоящий Голливуд, но он спрятан от глаз.
— Что вас сегодня радует в городе, что раздражает?
— Сейчас мы с Наташей живем в просторном доме, который, скорее, похож на дачу. Мы живем рядом с музеем искусств LACMA. Город меня не раздражает, но сказать, что я полюбил Лос-Анджелес, я по-прежнему не могу.
— За границами США образ города ассоциируется с голливудскими улыбками. При этом, согласно совсем свежим социологическим исследованиям, Лос-Анджелес признан одним из самых суровых американских городов после Нью-Йорка…
— Лос-Анджелес — это не Нью-Йорк. Если в Нью-Йорке люди ежеминутно сталкиваются друг с другом на улице, в кафе, они вынуждены контактировать друг с другом, то в Л.А. местные жители передвигаются в основном на автомобилях, и улицы, за исключением туристических маршрутов, фактически пусты. Центр города, его деловой район, я в расчет не беру (мне там делать нечего). Мой Лос-Анджелес — это круг близких мне людей. Когда они меня спрашивают «Как дела?», я знаю: мой ответ их по-настоящему интересует.
— Что в плане творческом дал вам период американский период?
— В России я, как кинорежиссер создавал, как правило, драмы. Я делился со зрителем рассказами о любви, о душевных переживаниях. Живя в Америке, мне хотелось попробовать себя в ином жанре, как мне казалось, более востребованном здесь — в жанре саспенс триллер. Осваивать новую художественную территорию мне было интересно.
— Какие черты своего характера, какие скрытые резервы вы открыли в себе заграницей?
— Я заметил, что спустя некоторое время мой характер — довольно сдержанный и осторожный, каким-то образом изменился. Мне кажется, я стал более открытым, приветливым. В чем причина? Трудно сказать. Может быть, это возраст или необходимость в откровенном, доверительном общении с людьми.
Одним из тех, кто открыл во мне скрытые резервы, был писатель Рэй Брэдбери, и эти качества перекликаются с теми, которыми обладал сам писатель. Это оптимистичность, позитивное мышление, уверенность в том, что все будет хорошо.
Начиная с 2003-го года и вплоть до его кончины в 2012 году, мы с Рэем были очень близки, бывали с Наташей у него в доме по 2–3 раза в неделю, рассуждали о кино, мечтали сделать фильм по его любимой повести «Вино из одуванчиков». Именно он, автор, уговорил меня написать сценарий по его повести. Брэдбери видел мой дипломный фильм «Вино из одуванчиков», снятый еще в СССР. Он верил, что мы сделаем великолепный фильм, добрый и светлый. Его мечта пока не осуществилась. Однако, следуя примеру писателя, мы не теряем надежды. Наблюдая Брэдбери, прикованного к постели после инсульта, я видел, как его дух благотворно влияет на всех, кто находился рядом. Он являл собой пример того, как человек физически слабый, почти неподвижный, поддерживал и заряжал нас своим оптимизмом. И это удивительное его качество я навсегда сохраню в своем сердце.
— Изменился ли ваш взгляд на Россию? В какую Россию вы приезжаете сегодня?
— Взгляд на Россию не изменился. Россия всегда останется для меня той, которая меня радовала, давала возможность творить, сниматься. Россия, в которую я сегодня приезжаю, наверное, другая, и иначе не может быть. Но это Россия моих детей, моих внуков. Их глазами я воспринимаю жизнь в России, события, которые им кажутся важными, важны и для меня.
— Что вы еще не сделали в жизни и в кино?
— Не сделал фильм «Вино из одуванчиков», мечтаю сделать фильм о подвиге своей матери, которая в годы Великой Отечественной войны, беременная мной, перешла линию фронта, чтобы передать важные сведения Красной армии. Как актеру, мне хотелось бы сыграть Сталина.
— Неожиданно…
— Сыграв в юности Ленина, в зрелые годы мне хотелось бы сыграть Сталина. Мне бы хотелось передать тайные механизмы его сложного характера. Хорошо бы подобный фильм снимал такой режиссер, как Никита Михалков, я бы просто предложил свою кандидатуру как актер.
— На данный период жизни, что является для вас главным?
— Сама жизнь! Это радости, потери, приобретения, испытания, которые выпадают на нашу долю. Я люблю жизнь во всех ее проявлениях.
Одна из главных составляющих нашей с Наташей жизни — это церковь на улице Аргайл, которая всегда была для нас вторым домом. Я с большой любовью и теплом отношусь не только к этому месту как таковому, но и к настоятелям храма. Это и дорогой нам архиепископ Серафим, и епископ Александр (Милеант), который нас с Наташей венчал, священники Борис Шварцкопф и Алексей Чумаков, и сегодняшний настоятель отец Виктор Цешковский — близкие нам люди, часть нашей жизни — очень ценная.
И еще: моя жена Наташа. Мы уже 25 лет вместе, и связь между нами такая тесная и глубокая, что я не перестаю благодарить Господа за то, что он соединил нас.
Фото автора и из архива Родиона Нахапетова
Лос-Анджелес, Калифорния
Беседовала
