Анастасия Ермакова Рассказ
Вера любила его уже давно, несколько лет. Она могла в точности сказать, сколько раз ехал он вниз, к ней, и сколько — вверх, от нее.
Она могла рассказать, какие у него застенчивые, беззащитные глаза в немодных очках с квадратными стеклами, неуклюжая походка и привычка прижимать дипломат к груди. Она знала, в чем этот человек ходит зимой и в чем — летом, знала, что он курит «Пегас», — однажды сигареты выпали у него из кармана, и она успела прочитать название…
О, она знала про него многое!..
Он о ней — ничего. Он не знал даже, что вообще существует на свете такая вот Вера. Делал пересадку с «Комсомольской»-кольцевой на «Комсомольскую»-радиальную утром и наоборот — вечером, и ему не было никакого дела до немолодой женщины, сидящей в стеклянном стакане у подножия эскалатора.
Он всходил утром на свою гору, а вечером спускался с нее, живя годами по одной и той же медленно движущейся параболе бытия, а маленькая женщина, увеличиваясь, или еще уменьшаясь, следила за ним снизу встревоженным взглядом.
Она коротала свои стеклянные дни, глядя, как эскалатор жадно глотает собственные ступени, и думала о том, что когда-нибудь от этого многочасового неподвижного сидения сойдет с ума; состарится, но этого никто не заметит и не вспомнит, как она хороша была в молодости, потому что она вообще никогда не была хороша.
А из динамика прыскал задорный голос, приглашающий в солнечный Египет, и Вере представлялись томные, разомлевшие от жары верблюды, жгучее небо и теплая зеленая река… Потом другой голос приглашал желающих на работу в метрополитен и обещал золотые горы, в обмен на которые никогда не поехать к чудесным верблюдам. Потом предлагались солнцезащитные очки, косметика, красота, молодость, радость… Голоса сменяли друг друга, мужские и женские, и наперебой, с наигранной бодростью выкрикивали рецепты счастья.
Скоро появится он, тот, кому до Веры нет никакого дела. Она сонно глядит на часы, выпытывая у них время свидания, но они отбились от рук и нарочно, медленней, чем обычно, шевелят своим длинным секундным усом.
Вверх-вниз, вверх-вниз… Она засыпает, и спит в ней все: заколка-птица в спутанных тусклых волосах, пухлые капроновые колени, осыпавшаяся с ресниц и размазанная по щеке тушь, зимующая где-то в далеких краях душа. Будит ее резкий голос: «Стойте справа, проходите слева. Запрещается прислоняться к подвижным частям эскалатора!»
Остался час. Уже скоро. Скоро появится он, усталый, незнакомый, почти любимый. Вечером он казался ей более домашним, чем утром. С ним, утренним, ей было холодно, и она не знала, что сказать ему мысленно. Вечер давал ей право быть смелой. Быть той забытой заветной девочкой, легкой, доверчивой, нестареющей. Она могла улыбнуться ему, долго-долго и неотрывно смотреть на него, даже обернуться вслед: ну как отработал? Устал? И он отвечал ей. Что-то нежное и неразборчивое. Она точно не помнит что, но отвечал.
Ах, вот он. Стоит на проходе, мешая тем, кто хочет пройти. Стоит поперек ее жизни. Но нет, больше у нее нет сил выносить это. Хватит! Он — этот романтический ком в горле — больше не будет мешать ей дышать, мешать жить.
Вот он, уже совсем близко. Ну что же ты, Вера! Что же ты стоишь? Если ты не решишься сейчас — не решишься уже никогда. Ну давай же, давай! Что же ты?!
— Гражданин! — вздрогнула Вера от собственного голоса.
Господи, какое это беспомощное и глупое слово — гражданин. Теперь все пропало, не так надо было начать, не так.
— Гражданин, — сказала она еще строже и некрасиво поджала губы, — вы это что же?
— А что такое? — рассеянно улыбнулся он.
Какой долгожданный, какой несбыточный мужчина! И вот он — стоит перед ней. Вера не смела взглянуть на него. Грозно уставившись на рекламу какого-то дурацкого шампуня, название которого она никак не могла запомнить, Вера молчала. Какими словами отругать любимого?
— Вы где стоите? — наконец нашлась она.
Получилось визгливо и неубедительно.
Мужчина испуганно огляделся, зачем-то бережно прижав к груди свой дипломат.
— Не понял, простите… — виновато промямлил он.
— Стоять справа, проходить слева, стоять справа, проходить слева! — зло отчеканила Вера. — Мешаете проходить другим пассажирам, неужели неясно?
Пассажир ошарашенно глядел на нее и молчал.
— Идите, — приказала Вера, — но больше никогда… слышите, никогда… не смейте стоять слева!.. Никогда!
— Извините, — пробормотал он и быстро, не оглядываясь, засеменил прочь…
Мелькали руки, ноги, лица. Она отрешенно глядела на плывущих сверху людей. Вдруг кто-то постучал в ее забытье костяшками пальцев.
— Дочк, как мне попасть на «Первомайскую», а? Битый час маюся в этих переходах, измучилася вконец!
Перед Верой стояла усатая бабка в цветастом платке, с двумя авоськами. Вера встала, одернула юбку, вышла из своего стеклянного убежища, улыбнулась и подробно объяснила старухе, как доехать до «Первомайской».
