В Австралии: c 1996г. Родился в Молдове, живёт в Мельбурне, работает программистом. Проза публиковалась в альманахе «Австралийская Мозаика».
Элвис и другие признаки весны
Дни наступили пряные, пахучие. Медное низкое солнце не вязнет больше в лохматом сыром небе. В прозрачные ясные утра трава уже не серебрится инеем, не тускнеет листва цитрусовых. Торопливо расцветают азалии, щедро раскрывая и небрежно роняя свежие и яркие цветки. Орхидеи капризно и чутко прислушиваются к весеннему всеобщему движению, медленно выпускают кисти, осторожно расправляя лепестки в соцветиях. Лишь изредка приходит со стороны океана сырой и зябкий южный ветер; в такие неуютные часы он расходится особенно яростно, буянит, тормошит каждого встречного, скандалит... Утихает непогода, и по всему небу опять разливается ласковый ослепительный свет.
Соседский белоснежный какаду Пикси перестал садиться по утрам на забор. А если и садится, то забывает сказать привычное «здрасьте». Весна переворошила, перепутала и его привычки. Он стал рассеянным, невнимательным, больше не бродит по пятам за соседом, периодически учтиво кланяясь тому вслед и распуская хохол. Нет. Лишь сидит высоко на ветвях огромного, раскидистого, по-весеннему ещё безлистного ореха и изредка истерически кричит на своём непонятном языке.
Приговорённый ветеринаром к диете, наш дворовой пёс Дружок беспрерывно требует и жадно жрёт тефтели так, будто завтра должен неминуемо прилететь астероид и упасть к нам во двор. Причём в сыром виде он эти тефтели, будь они хоть куриные, игнорирует. Фарш нужно непременно замесить с яйцом и манной крупой, потом раскатать тефтели в рисовой муке и зажарить на медленном огне на рисовом же масле. Пёс всеми фибрами своего хвоста часто намекает нам, что неплохо бы тефтели после поджаривания кроме того ещё немного потомить в собственном соку под крышкой минут десять-пятнадцать. Делов то!
Словом, весна чувствуется во всём и в каждом.
В один из таких ярких дней является к нам во двор курица. Откуда бы это? В наших-то местах, где кругом асфальт, шумные дороги, стриженые газоны, ухоженные скверы. Где соседи держат исключительно декоративных птиц, кошек и собак. Где ни у кого и в помине быть не может ни кур, ни гусей, ни козлов, ни верблюдов, ни всякой остальной живности. А тут, нате, является курица и начинает заниматься своими привычными куриными делами: ворошит почву цветников, клюёт нежную молодую листву приземистых кустарников, словом, находится в непрерывном беспокойном поиске, проявляя пристальный интерес к подножному миру.
Завороженные мы гдядим в окно и тут же нарекаем гостью Элвисом. Почему так? Да, бес его знает! Незнакомца узнают и определяют по походке. Вылетело имя и вот, намертво приклеилось. Элвис продолжает гулять, сосредоточенно циркулирует по периметру нашего переднего двора, топчется, ворошит, поклёвывает. Час ходит, другой... «Пора бы и честь знать, – раздражённо думаем мы, – У нас тоже могут быть свои дела... И вообще, странно как-то...» Нервно выходим во двор, демонстративно и решительно начинаем закрывать ворота на улицу. Элвис бросает свои занятия и принимается драматически тревожно, зигзагообразно бегать трусцой по стриженной, мягкой траве. «Ах, не нравится! – громко иронизируем мы, – Тогда – скатертью дорога!» Открываем ворота опять. Элвис мигом успокаивается, с будничным видом лезет в заросли орхидей и начинает интересоваться их соцветиями, изредка и резко целуя цветки в самые губы...
Но вот, после полудня, в разгар наших приступов гостеприимства приходит тот самый сердитый и промозглый южный ветер. Мы немедленно улепётываем со двора и прячемся в доме. Элвис на это пожимает плечами, – ну, или чем там пожимают куриные, находясь в недоумённом состоянии, – и продолжает исследовать удобренную, покрытую опилками землю у оживающих, ярко зеленеющих кустов роз. Непогода тем временем распоясывается всё сильнее: крепчает ветер, небо хмурится, неряшливо чернеют набегающие тучки, начинает противно моросить. Мы сидим в гостиной, смотрим кино и с аппетитом уплетаем дружковские тефтельки, подсаливая их и макая в горчицу и хрен. Дружок сегодня провинился. Выкопал ямищу под апельсиновым деревцем, оголив нежные, тонкие, словно спутанные нити корни. Копатель! Прятал свои сбережения, – остатки варёных куриных шеек, – открывал накопительный счёт в земельном банке. Бандит! И вот, в назидание ему, едим его тефтельки и изредка поглядываем в окно на унылое, поблёкшее, выпуклое небо, по которому без конца ползут в клочья изорванные сердитым ветром, низкие облака. Элвис, замечаем, совсем приуныл, от его самоуверенности не осталось никакого следа. Теперь он напоминает нам самую обычную, нахохлившуюся, опечаленную мокрую курицу. Нам становится жалко Элвиса, мы решаем пригласить его под навес на заднем дворе, предварительно загнав Дружка в дом. Выходим наружу в моросящую, серую пелену, суетимся, хлопочем. Наконец, начинаем осторожно приближаться к притихшему Элвису, уговариваем его. Приглядываясь к нам, он медленно отступает к забору, недоверчиво вскидывая и роняя голову; и вдруг, всхлопнув крыльями и взметнув клюв, устремляется ввысь, одним махом перелетает через соседский двухметровый забор и исчезает за ним. «Ни фига себе! – думаем мы, – Так не бывает... А впрочем, местная, наверное, порода: летающая сумчатая курица. Прощай, Элвис».
На следующий день, вечером уже, в сумерки приходит заспанный сосед. Не хозяин Пикси, а другой, вечно озабоченный и печальный. Приходит и строго спрашивает: «Не ваша ли это курица пасётся у меня на газоне и там же отправляет естественные потребности?»
«Ой, с ума сойти! – отвечаем, – Нет, не наша. Она – ничья! Её зовут Элвис. Ловите на здоровье. Если поймаете, берите её себе! Только учтите, что она летающая... сумчатая к тому же, кажется... редкая, возможно... а может быть, из тёплых краёв к нам по весне прилетела...»
Сосед сумрачный уходит, не уверенный в своём полном пробуждении. Мы тихо и тревожно вздыхаем, переживаем за Элвиса, надеясь на соседское птицелюбие, альтруизм и куриную слепоту. Оправившись от переживаний, ложимся спать.
Утром смотрим в окно, с удовлетворением наблюдаем продолжающуюся весну. Слива, персик и абрикос торжественно и празднично отсвечивают в лучах восходящего солнца бело-розовыми оттенками. Отягощённый зреющими и спелыми уже плодами лимон зацветает вновь утомлённо и покорно, покрываясь мелкими белоснежными пятилистниками. А куда ему деваться? Весна всё ж.
Элвис так больше нас и не навестил. О его дальнейшей судьбе нам ничего не известно. Мы искренне и горячо желаем ему счастья и успехов в личной жизни.
Теперь, если вдруг явится пингвин, назовём его Ксюшей. Нужно имя только записать, чтоб не забыть потом.
