Заехала я сегодня вечером к своим давним знакомым: Брендону и Вивьен. Эти пожилые австралийцы прожили вместе больше шестидесяти лет. Он всю жизнь проработал врачом. В молодости, во время Второй мировой войны, служил на корабле Австралийского Морского Флота.
Зайдя к ним, я застала супругов грустными, что было так необычно для них. Выяснилось, что Брендон днём был на похоронах своего боевого товарища Джона. Я знала, что ребята с их корабля дружили все эти годы и не теряли друг друга из виду. Очередные похороны отрывали у каждого из них частичку сердца. И это сказано не для красного словца. С некоторыми из друзей Брендона я знакома, и благодарна судьбе за эти удивительные встречи. Неизгладимое впечатление произвели на меня воспоминания его одноклассников об их совместной учёбе и о нашей Аделаиде довоенного времени, рассказы его однокурсников по университету о старых профессорах и о соревнованиях по гребле между студентами разных факультетов, которые неизменно проводились на водах Торренса. Запомнились также скупые рассказы его боевых товарищей, в корне отличавшиеся от эмоциональных воспоминаний одноклассников. Ведь война – это не детство с пикниками.
И вот сегодня похоронили Джона. Товарищи мало знали о его личной жизни. Вернее, известным было только то, что за несколько месяцев до войны от него ушла жена. И все семьдесят с лишним лет он был один. Работал поваром, затем, выйдя на пенсию, делал мастер-классы по кулинарии для детей. В своем саду выращивал диковинные – даже для Австралии – цветы и разные сорта ароматной мелиссы.
Каково же было удивление друзей, увидеть на похоронах незнакомую женщину. Уже на поминках кто-то осмелился спросить её, кем она приходится Джону?
- Жена, - ответила она. Затем, расплакавшись, сказала: «Теперь вдова», - и опять заплакала.
Все замерли. На вопрос: «Вы – Мелисса?» - она утвердительно кивнула. Брендон сказал, что в тот момент у него на голове зашевелились волосы. Постепенно оцепенение отпустило всех, и посыпались вопросы: как, что, когда, та ли самая Мелисса? Кто в состоянии был считать, быстро подсчитал – три четверти века!
Женщина, вынырнувшая из небытия, начала свой рассказ: «Как жалко осознавать, что жизнь прошла так бездарно. И как страшно понимать, что я сама себе разрушила жизнь… Мы встретились с Джоном в середине 1937 года. Мне было семнадцать лет, а ему девятнадцать. Всё закружилось как в вихре вальса. Через полгода, в начале 1938 года, дождавшись моих восемнадцати лет, с разрешения родителей, поженились. Надо сказать, что родители с обеих сторон были не в восторге от предстоящего брака, но, видя этот ураган чувств, отступили. Казалось, что счастье будет бесконечным. Любимый муж, учёба в консерватории, мечты о будущей гастрольной жизни, о массе поклонников. Будущие дети в эти планы никак не входили. А вот муж и свекровь всё чаще стали говорить о детях. Сначала были просто вопросы. Они сменились уговорами. А уж уговоры быстро превратились в требования свекрови образумиться и бросить эту «безнравственную» по её словам жизнь. Муж не настаивал, но в его глазах появилась грусть.
Коллеги говорили: «Зачем тебе муж – повар? Ты будешь великой певицей, а он только повар, просто повар». И тут мне поступило предложение о стажировке в Лондонской опере. Кто же в 20 лет от такого откажется? Я и не отказалась. Муж смиренно промолчал в ответ на эту новость, только глаза его стали ещё грустней, и стали похожи на глаза спаниеля. Так я и уехала, с ощущением смотрящих мне вслед преданных и грустных глаз.
Впереди был – Лондон, Милан, опять Лондон. Карнавальная жизнь закрутила… На письма мужа не отвечала, а на его телеграммный отчаянный вопрос, когда вернусь, ответила: «НИ-КОГ-ДА». И как только это страшное слово было сказано, всё в мире рухнуло. Началась война. Понять бы тогда грандиозность и необратимость этих совпавших событий…
В Австралии, конечно, было спокойней, чем в Европе. Но не для Джона. Он пошёл добровольцем на военный корабль служить коком, то есть поваром. И вот простой повар – «только повар» – стал героем. Он, не страшась, воевал с фашистами и не раз мог погибнуть. Его не убило ничто физическое снаружи, но он был сражён внутри. Как он жил, что творилось в его душе все эти годы? Я не знала! И – самое страшное – не думала об этом!
Летели дни, недели, десятилетия. На половине своего жизненного пути я затосковала. Думала: он давно женат, счастлив, растит детей, внуков. Однажды неожиданно и остро пришло понимание, что у меня было счастье, была любовь, и потеряно всё. В угоду чего-то эфемерного искромсана на кусочки целая жизнь. Но, даже поняв, что потеряла, сделала ещё одну большую глупость: не попыталась найти Джона – единственного любимого человека, единственного мужа. Именно единственного. Потому что все последующие наслоения не существенны. Только первый муж и оказался тем родным и единственным, не забытым и не исчезнувшим из души. У человека может быть только одна «вторая половинка».
Казалось, если весь мир подпрыгнул и перевернулся, как сваренные когда-то макароны в дуршлаге у моего мужа-повара, то всё перевернётся. Но чувства к родному мужу не исчезли. С течением жизни всё остальное рассеялось как туман. И он единственный остался.
С момента горького осознания прошла ещё пара десятилетий. А несколько месяцев назад, в феврале 2013 года, меня что-то толкнуло сделать запрос в родную Австралию, где не была семьдесят четыре года, чтобы узнать, жив ли Джон или где похоронен. Сказать, что ответ потряс, ничего не сказать. Неделю! Целую неделю изнутри вырывались рыдания, но не было никаких шансов, наконец, заплакать и облегчить себе боль от огня внутри. Эта боль шла от страшного открытия: сломана жизнь двух людей – его и моя. Сломана она мной. И уже ничего не поправить! Ему 95 лет, мне 93. Что впереди? Неужели ничего? Но ведь он жив! И он всю жизнь один. И всю жизнь ждёт МЕНЯ! Его голос за 74 года не изменился. Он сказал по телефону: «Мелисса, я знал, что ты позвонишь. Я жду тебя дома».
Думаете, легко в 93 года всё бросить и вернуться на Родину, к любимому мужу? Я вам скажу: легко! Тяжело было жить без него. Как я могла при живом муже жить без него? Как теперь буду жить без него живого? И как вымолить прощение у Бога, мужа, родителей и возможных когда-то, но не рождённых детей…»
Брендон вздохнул, закончив свой пересказ сегодняшних событий. Потом добавил: «А дом, который Джон купил после войны, записан на два имени: его и Мелиссы».
Джон знал, что Мелисса вернётся.
