В Австралии: с 1998 г. Родился в Москве в 1969 году, по образованию врач. Живя в Австралии, принял решение сменить профессию и стал конезаводчиком. Среди мельбурнской аудитории хорошо известен как бард и организатор движения авторской песни в штате Виктория. Вёл собственную рубрику в «Вестнике» Русского Этнического Представительства. Публиковался в различных российских и австралийских изданиях, включая журнал «Интеллект», литературные сборники «Уроки русского», «Встречи», «Под небом Австралии», «Со мною вот что происходит», мельбурнский альманах «Витражи», российский альманах «Поэт года 2011» и др. Победитель и лауреат различных литературных конкурсов. Живёт в Мельбурне.
Отрывок из повести «Операция «Иллюминация»
…Дождь лил третий день и трек «пополз» почти сразу, как началась работа. Обычное дело для осени. При таком дожде никакой супер-новый синтетический трек не выдержит больше двух дней. Вместо тихого дробного гула копыта выдавливали из грунта тягучие всхлипы. Мокрая синтетическая крошка летела далеко и, если попадала в лицо и на защитные стёкла, то прилипала намертво. Поэтому на небыстрой проездке Руслан старался не сидеть за хвостом и не подрезать других.
Уже после третьей работы на нём не осталось ни одной сухой нитки. Хорошо ещё, что ветра почти не было. Сам по себе дождь, в принципе, не большая помеха. В дождь и лошади меньше играют, так что работать даже легче. Только было бы во что переодеться потом. Вот ветер, если разойдется, мешает сильно. Даже летом. А уж в холод, да вместе с дождем – совсем грустно. Так что сегодня ещё ничего, жить можно.
Такими, примерно, мыслями Руслан подбадривал себя, настраиваясь на очередную работу. Но руки почему-то все хуже сгибались и разгибались, мокрой спине было совсем неуютно, и просто невыразимо противно было, съезжая с трека, опускаться в мокрое седло, чтобы дальше шагать под дождем, впитывая его каждой клеточкой своего тела. Вода проникала везде, стараясь затечь даже в плотные сапоги. Лошади уже не встряхивались, а просто терпеливо принимали дождь как неизбежность, зная, что всё равно скоро вернутся в сухую и тёплую конюшню.
Четвертая работа была быстрой.
Пересев на вороную двухлетку, Руслан широкой рысью выехал на разминочный круг и сразу увидел Катю. Она была на сером Рахманинове.
– Ого, привет композитору!
– Сам привет!
– Ты что сейчас делаешь?
– Да пятнашку ровную.
– С вами можно?
– Давай, только, чур, я справа.
– Договорились.
Проехав разминочный круг, они перешли на шаг и через ворота направились к быстрому треку. Их лошади шли рядом, иногда касаясь мордами и фыркая.
– Погодка! – Руслан укоротил стремена. – Если так пойдет дальше, завтра будем плавать.
– Угу, не забудь спас-жилет принести, – Катя подтягивала стремена все выше и выше, пока не убедилась, что ее щиколотки заметно выше Руслановых. На Рахманинове вовсе не обязательно ездить так коротко, но кому приятно получать по ноге чужим стременем?
Руслан улыбнулся, вспомнив, как эта девушка впервые появилась на ипподроме. Тогда она совершенно не владела скаковой техникой. Стоя на довольно длинных стременах, «новенькая» изо всех сил старалась при этом ехать в жокейской посадке, видимо полагая, что это самое главное. Повод она держала, как и положено, восьмёркой, но мостик не работал. Руки её были согнуты в локтях и бедняжке, естественно, не хватало сил, чтобы держать лошадь. Чем больше она натягивала повод, тем сильнее лошадь работала на трензель и увеличивала скорость. Руки наливались болью, силы уходили, и казалось, ничего нельзя было с этим сделать. Она попробовала перехватить повод, и лошадь рванула ещё быстрее. Когда они обошли Руслана, работавшего в ту минуту на медленном треке, он сразу все понял. Догнав «новенькую», он крикнул «Привет!» и, не дожидаясь ответа: «Делай, как я! Повод не перехватывай, оставь на холке, просто выпрями руки и держи их вот так, вертикально. Обопрись на них всем весом. Всем весом! Вот так! Держи, спокойно. Молодец!» Она попробовала, но получилось у неё не сразу, и Руслан поймал её раздражённый взгляд, в котором уже сквозило отчаяние. «Как же ей ещё объяснить... Ну что она делает? Тоже мне жокей, кто ж так сидит!» И снова ей: «Да не горбись ты, спину выпрями. Попробуй сесть вот так, смотри на меня!» Руслан принял довольно комичную позу, чересчур прогнув спину и сильно оттопырив зад. А заодно и рожу скорчил. И тут в её глазах он увидел искры смеха. Он навсегда запомнил эту картину: боль и отчаянье на красивом и, пожалуй, слишком нежном для такой работы лице, и глубоко в глазах – весёлый смех. Уже в следующую, буквально, секунду она как-то почувствовала, уловила то, что он пытался ей объяснить. В её посадке обозначилась уверенность. Боль сразу отпустила. Дрожь, поднявшаяся было откуда-то из глубин организма, понемногу утихала. «Вот и славно. Ну и намылят же мне теперь шею за такой медляк...» – Руслан живо представил, какими словами его встретит тренер. Их лошади скакали рядом, постепенно снижая темп, и когда они, наконец, остановились и развернулись, чтобы выехать с трека, «новенькая» благодарно посмотрела на Руслана и сказала: «Спасибо». И вдруг протянула руку: «Катя».
Дождь вроде начал утихать. Они подъехали к треку, и дежурный из рубки кивнул им:
– После второй пары можете выезжать.
Мимо пронеслась первая пара, поднимая высоко в воздух комья грязи.
– Сейчас бы в тёплый душик, – поёжилась Катя.
– Ничего, скоро согреемся. Только такси своё не включай – собьюсь.
– Люблю с тобой ездить. И считать не надо – можно расслабиться и покайфовать, и батарейки экономятся.
Руслан никогда не включал метроном. Его ровный стук у виска никак не вязался с дробью галопа и только мешал следить за темпом. И без метронома Руслан мог прекрасно отсчитывать секунды. Но даже это ему было незачем. Он, как никто на ипподроме, точно чувствовал скорость, и без всякого счёта знал, за сколько секунд он проходит от столба до столба. По просьбе тренера он включал иногда пульсирующий свет на метрономе, чтобы тому было легче наблюдать за проездкой в ватном сумраке раннего утра, но звук – никогда.
Мимо просвистела вторая пара, и Руслан с Катей выехали на трек.
По старой английской традиции каждые двести метров на треке отмечены столбами с цифрами, показывающими, сколько метров осталось до финиша. «Ровная пятнашка» означала, что каждый отрезок от столба до столба нужно проходить в одном и том же темпе – за пятнадцать секунд. Как правило, речь идет о последних шестистах метрах. Обычно быстрая работа проводится с ускорением – чем ближе к финишу, тем быстрее. И только «ровная пятнашка» была исключением. Скорость не самая высокая. Основная трудность – не позволить лошади ускориться по мере приближения к финишному столбу.
Руслан с Катей не спешили поднимать лошадей в галоп, чтобы те не завелись раньше времени. Прорысив метров двадцать, Руслан сказал:
– Давай потихоньку.
Следующие метров пятьдесят они проехали манежным галопом и только потом начали набирать скорость. К третьему столбу они подъехали со скоростью в двадцать две секунды, к четвертому – в восемнадцать. Вот и столб с цифрой 600.
Лошади любят быструю работу и обычно сами хорошо набирают скорость. Основная задача проездчика сводится к тому, чтобы удержать лошадь в рамках, заданных тренером. Тренер, кстати, в это время стоит в тренерской беседке, с секундомером в одной руке и биноклем в другой, и следит за тем, как идёт работа.
Вороная двухлетка, пока ещё безымянная, двигалась не очень уверенно и косила тревожным глазом. Руслану то и дело приходилось её подбадривать. Рахманинов, как всегда, работал спокойно и чётко, постепенно набирая темп и прислушиваясь к седоку. Дождь, как по заказу, объявил перерыв. Перед столбом Руслан едва заметно изменил положение рук и двухлетка немного прибавила. Рахманинов шел рядом, голова в голову. Лицо у Кати вдруг стало сосредоточенным, но руки даже не шелохнулись. «Молодец!» – отметил про себя Руслан, – «моя школа!»
Он почти не волновался за Катю. И не только потому, что Рахманинов был одним из самых «надёжных» чистокровок, каких ему приходилось встречать в жизни, что само по себе было большой редкостью. Просто Катя – действительно очень способная ученица. Она постоянно удивляла Руслана – и смелостью, и упорством, и тем, как она схватывала на лету эту непростую науку, которую так трудно бывает объяснить словами. И все же не волноваться за неё совсем он не мог. Наверное потому, что она давно уже заняла место в его сердце, в чём он долго не решался себе признаться. А ей, видимо, не решится признаться никогда.
Пока всё шло гладко. Лошади синхронно и шумно дышали, в такт покачивая головами и взрезая тишину промокшего трека точёными копытами. Быстрый трек «держал» лучше, чем медленный. Его черный цвет сливался с ночной краской, и не было видно, что у лошадей под ногами – может, вообще ничего. Ветер в ушах вытеснял мягкий стук копыт, ипподромные прожектора чуть слепили, отсекая все, что внизу, и возникало ощущение полёта.
Говорят, что у лошадей, когда они вместе, сердца бьются с одинаковой частотой. Вот было бы здорово, если бы у людей было также. Руслан посмотрел на Катю, затем снова на трек, и понял, что его сердце бьётся быстрее, чем надо. Столб с цифрой 400 приближался слишком быстро. Ничего, это допустимо и вполне поправимо. Входя в поворот перед финишной прямой, Руслан чуть развернул кулаки, слегка укорачивая повод, и переместил центр тяжести назад. Сделал он это очень аккуратно. Можно сказать, нежно. Вороная быстро перестроилась под новую посадку, сбавляя темп. Рахманинов оказался на голову впереди, но Катя быстро выровняла его. Она чуть удивлённо взглянула на Руслана, но во взгляде её не было и тени недовольства. Она, словно угадывая его ощущения, улыбнулась ему. Руслану захотелось, чтобы эта проездка никогда не кончалась.
Но вот уже и предпоследний столб – двести метров до финиша. Ещё вчера Руслан заметил, что возле этого столба у внутреннего края трека начала собираться дождевая лужа. А сегодня совсем про это забыл. Выходя из поворота на последнюю прямую, он увидел, как слева внизу мелькнули прожектора, отразившиеся в воде. Увидела их и вороная. Она резко повернула голову влево, ударив Рахманинова правым плечом. Руслан запоздало укоротил правый повод, чувствуя, как Катино стремя скользнуло по его правой ноге раз, затем другой. Вороная наконец повернула голову вправо, наткнулась мордой на Рахманинова, недовольно всхрапнула, но слава богу, выровняла плечи и уже до самого финиша не сбивалась больше с прямой линии. Рахманинов раздражённо косил в её сторону и пытался взять чуть правее. Катя разрешила. Так они и проехали последний столб, оставив справа от себя пустые тёмные трибуны.
Ещё метров пятьдесят за финишным столбом лошади по инерции скакали, не сбавляя темпа. Но почувствовав, что их седоки расслабились и отпустили повод, они замедлили движение. Освещение здесь было хуже. На этом отрезке трека явно экономили. Проскакав мимо рубки дежурного, наши всадники стали потихоньку тормозить и метров через сто остановились. Развернувшись, они дошагали до открытой калитки и выехали на дорожку, по которой вернулись к рубке. А мимо них, набирая скорость, уже неслась по треку очередная пара.
Обратно ехали молча. Не было ни сил, ни желания болтать. Дождь снова принялся за своё. Рассвет принес с собой ветер. Стало вовсе промозгло.
– Как нога-то? Не сильно я тебя? – спросила Катя, когда они подъехали к конюшне.
– Да нет, всё нормально с ногой. Спасибо за компанию.
– Не за что. Тебе ещё много осталось?
– Всего парочку. Потом в душ – и на лекции.
– Да, работы все меньше. Через две недели здесь уже никого не останется, представляешь? Рахманинова через неделю отправляют. Ну что, серый, поедешь в тёплые края травку щипать? – она похлопала своего любимчика по мокрой серой шее. – Всего одна скачка осталась, малыш. И не увижу тебя до весны.
– Это точно. Через две недели мы все отправимся травку щипать и увидимся не раньше апреля, – Руслан совсем не рад был концу сезона. Как и многие проездчики, он оставался на зиму без работы. То есть работу, в принципе, найти можно. Только в отличие от остальных, Руслану нужна такая работа, которая не мешала бы учёбе.
Была ещё и другая причина. Она сидела на Рахманинове и размазывала грязь по лицу, полагая, что вытирает его. Мысль, что через две недели Катя уйдёт из его жизни – пусть даже на время – заставила его помрачнеть.
Катя поняла это по-своему.
– Не расстраивайся. Хочешь, я с отцом поговорю, и он что-нибудь для тебя найдёт? Для моих друзей он всё сделает, он у меня клад!
Руслан слышал, что Катин отец – большая шишка, хотя точно и не знал, на каком именно дереве. То есть, в каком ведомстве или где там ещё, он работает.
– Да нет, спасибо. Я сам что-нибудь для себя найду.
– Конечно, найдешь. Но на всякий случай знай, что такой вариант есть. И ещё, мы с тобой знакомы уже полгода, и иногда мне кажется, что ты хочешь меня куда-нибудь пригласить, но каждый раз забываешь. Сегодня хотя бы после работы не убегай сразу, вместе к метро пойдем. Если ты, конечно, не против.
Руслан физически ощутил, как его лицо поменяло цвет, а Катя с места подняла Рахманинова в широкую рысь, и так и въехала на конюшенный двор. Глядя ей вслед, Руслан подумал, что жизнь, которая пять минут назад казалась такой мрачной, на самом деле прекрасна и полна самых удивительных неожиданностей. «А с работой... Что ж, на крайний случай всегда есть дядя Надир»…
