Красота всегда создаёт вокруг себя магнетическую ауру. Притягивает. Я остановился у невысокого забора, за которым неистово алели созвездия распустившихся цветов. Одна ветка свисала с забора… Пойнсеттия! (Или пуансеттиа). Так близко увидеть цветок мне ещё не доводилось. Собственно, его цветики — будущие плоды — сами по себе невзрачны. Это бархатные красные околоцветники-листья образуют такую неотразимую прелесть.
Рядом с цветущим кустарником мужчина в полосатом сомбреро кормит больших зелёных попугаев. Всё вместе выглядит зрелищем редким даже для моей экзотической улицы на Марубре. Мексиканские цветы, мексиканские попугаи, мексиканская шляпа…
— Буэнoс тардес, весино* — громко сказал я, радуясь, что знаю несколько испанских слов.
Мексиканец повернулся ко мне и приподнял сомбреро:
— Буен диа, амиго!**
Боясь, что он продолжит разговор на испанском, я выразил своё восхищение цветами на английском.
— Спасибо, — улыбнулся он. — Я рад, что вам нравятся мои пойнсеттии!
— Очень нравятся!.. Раньше я их как-то не замечал.
— Так их тут и не было раньше. Мы совсем недавно переехали сюда из Брисбена.
— Из Брисбена? Как же вы оставили райский край, где один день прекрасный, а другой – безупречный?
— Ага, безупречный… Да не в погоде дело-то! Причина, — он усмехнулся, — в другом.
— Интересно!
— Об этом, сосед, долго рассказывать.
— А у меня как раз много времени!
Он внимательно посмотрел на меня:
— Что ж, тогда вы мой инвитадо*** заходите во двор.
Я с удовольствием принял предложение. Рядом с калиткой чернел крутой спуск в гараж. На столбе висело большое круглое зеркало. Сейчас в нём отражались красные кусты пойнсеттий.
— Вижу ваш неподдельный интерес к цветам, — сказал хозяин. — Присядьте на эту банко, — он указал на высокую деревянную скамью, — я на две минуты отлучусь.
Под скамьёй зелёные попугаи лениво клевали мелкие чёрные семена, не обращая на меня никакого внимания. Хозяин вернулся с толстым фолиантом в руках.
— Мой брисбенский альбом о пойнсеттии.
Он присел рядом со мной, положив альбом на одно своё колено и одно моё. С обложки на меня смотрел мужчина, облачённый в одежды прошлых времён, с волевым лицом государственного деятеля.
— Знакомьтесь, американский биолог и дипломат Ноел Пойнсетт. Будучи послом в Мексике, в 1828-м нашёл на холмах Таско неизвестный цветок, привёз его в США, откуда и пошло его распространение по глобусу.
— Вот откуда название цветка!
— Да. Пойнсетт… А теперь в Брисбен, — он пролистал несколько страниц. — Почти век тому назад только что организованный муниципалитет Брисбена решил создать цветочную эмблему города. Нужно сказать, к тому времени ни в одном из городов Австралии не было такого многообразия растительности со всего света, как в Брисбене. Квинслендские ботаники активно обменивали австралийские растения на зарубежные, привозили семена и саженцы со всех континентов и те спокойно приживались в благодатном климате. Брисбен благоухал и купался в лепестках цветов всех национальностей.
— Звучит как расцвет мультикультурализма.
— Совершенно верно! Общество растениеводов предложило гражданам Брисбена выбрать в качестве цветочной эмблемы одну из десяти самых замечательных цветущих особей. Вот она, великолепная десятка: баухиния из Индии, гербера из Южной Африки, джакаранда и бугенвиллея из Бразилии, китайский гибискус, японский мирт, дерево-павлин из Мадагаскара, мексиканская пойнсеттия и местные — огненное дерево и каллистемон.
Каждое дерево на фотографиях вызывало у меня восторг. Одно краше другого.
— Из десяти только два дерева австралийских! — удивился я.
— Вот именно! Но это никого не смущало. Информационный лист муниципалитета говорил: «экзотические растения, не произрастающие на нашей почве, не должны быть запрещены, поскольку садоводство, как музыка и литература, искусство и наука, является универсальным...»
— Что же выбрали жители Брисбена?
— В результате голосования пойнсеттия вышла на первое место. Гляньте, что писали газеты: «…все цветы в Брисбене воруют свои краски у тропических закатов и рассветов, но ни один из них не своровал так много, как пойнсеттия…» В июне 1930-го она была официально объявлена цветочным символом города. В прессе, особенно туристической, Брисбен стал называться Городом Пойнсеттий. Туристы в своих отзывах отмечали, что в Брисбене вырастают пойнсеттии более прекрасные, чем где-либо, включая даже родину цветка.
— Глядя на ваши, я полностью с ними согласен.
— Спасибо, сосед! Да что там туристы? — мой собеседник медленно листал страницу за страницей. —Местные поэты посвящали цветку поэмы; компании печатали её на цветных обложках деловых отчётов; производители расписывали ими сумки и чемоданы, коробки конфет и парфюмерии, ткани и сувениры; художники создавали витражи с пойнсеттиями для вестибюлей зданий; городская футбольная команда обновила цвет формы: она стала белой с красными полосами на лопатках и с веточкой пойнсеттии на левой груди…
— Беспримерное обожание цветка!
— Вот японский фарфор, появившийся в Квинсленде в шестидесятых прошлого века: с одной стороны изображена пойнсеттия, с другой — Брисбенская городская ратуша. Вот в 1982-м открылась Художественная галерея штата, где цветок подтвердил свою принадлежность к признанным символам Брисбена. Дальше, в 2012-м на мосту Уильяма Джолли пойнсеттия послужила красочным фоном, на котором высветили эпизоды истории города. С 2016-го десятиметровая скульптурная пламенеющая звезда-пойнсеттия становится эмблемой ежегодного Фестиваля Риверфайер, празднично освещая сентябрьские ночи Брисбена…
Он вдруг резко захлопнул альбом и нахмурился:
— И так далее... Гармоническая связь Брисбена с пойнсеттией продолжалась 93 года.
— Продолжалась? А сейчас что? Испарилась?
— В том-то и дело! Она умирает…
— Ничего не понимаю!
— В 11.55 ночи на 12 сентября 2023 года в Брисбене официально заканчиваются выборы нового цветочного символа.
— Зачем?
— Я тоже не понимаю... Три года назад с подачи городского муниципалитета вдруг пошли не прекращающиеся до сих пор разговоры о том, что для эмблемы Брисбену нужен другой цветок. Не приезжий. Цветок-абориген. И в марте 2023-го жителям города предложили на выбор четыре австралийских растения: бахромчатую акацию, брисбенскую лилию, карликовую гревиллею и огненное дерево, которое, если помните, выдвигалось ещё при давнишнем голосовании… То есть, пускай хоть карлик, лишь бы свой, эндемический!..
— Но предложенная четвёрка по-своему тоже прекрасна.
— Да, конечно, Австралия должна иметь своё лицо, но её уже не вернуть в рамки только древней истории и культуры страны, сегодня она шире, она — континент мира во всей его полноте, разнообразии и разноцветии!..
Мы сидели около полыхающей пойнсеттии, которой было всё равно, что и кто там будет новым символом Брисбена. Она смотрелась в зеркало над гаражом, и оно говорило ей, что она по-прежнему прекрасней всех на свете.
Яков СМАГАРИНСКИЙ
* Добрый день, сосед!
** Добрый день, друг.
*** Гость
