Мне предстоял переезд в новую квартиру. Прошли положенные шесть недель после оформления купли-продажи, я получил официальное разрешение на въезд и сообщение, что сегодня в 14.00 представитель риэлтора будет на месте вручать мне ключи.
А я ещё и не упаковал вещи! Всё откладывал. В тоске оглядел своё богатство: книги, журналы, папки для бизнеса, одежда, посуда. Посуда... Солнечный луч падал на фужер в серванте, и рисунок под его верхней кромкой сверкал, как золотой зуб киноактёра из рекламного ролика... Хрусталь. Мне давно говорили: «Зачем он тебе нужен? Лишний свинец в доме! Избавься от этого атрибута прошлой жизни!» «Нет не могу, — отвечал я, — мама собирала его всю жизнь, потратила столько энергии и денег на его приобретение и перевозку в Австралию. Не могу!»
Я раскрыл плотные дверцы серванта: сахарница, компотница, селёдочница... не помню, когда их последний раз ставили на стол, но на посуде не было и намёка на пыль. Кувшин, креманка, розетки, ваза засияли, радуясь возможности опять показать свою красоту и изящество. На прямоугольных часах в хрустальном корпусе застыло время — 12.30. Я невольно перевёл глаза на мои ручные, электронные. Экое совпадение: на них тоже — 12.30. Как знак какой-то! Оставалось полтора часа до встречи.
Чтобы не гнать машину впустую, я решил загрузить её чем-нибудь. Ну, хотя бы этот хрусталь... А что!? Ехать-то недалеко, дороги хорошие, нет нужды завёртывать каждую штучку в разные там тряпки и газеты. Прямо с серванта — в один из припасённых ящиков, главное, не навалом, а на дно, аккуратно, друг возле дружки, да ящик потом — на мягкое сидение, да двигаться, не торопясь…
Через полчаса ящик из тонкой фанеры уже «сидел», как выражаются австралийцы, в машине. Я трогаюсь медленно, насколько могу, поглядывая на блестящую посуду. При выезде со двора машина чуть накренилась, раздался лёгкий мелодичный звон: ножка центральной рюмки коснулась юбки фужера. Приятный слуху звон! Машина выровнялась, звон повторился, продолжительный и нежный, с тембром сопрано, которая настраивается на концерт.
Покатил по улице. Покрытие проезжей части недавно было обновлено: ящик с хрусталём не шелохнётся. Я сворачиваю на другую улицу, переднее колесо попадает в рытвинку. Опять звон. На этот раз сильнее, продолжительней и с каким-то неуловимым загадочным призвуком. Что-то замирает во мне от тонкого звучания.
Выехал на бетонную автостраду и прибавил газу, каждые полминуты резко поворачивая голову к драгоценному грузу. Ящик стал слегка подпрыгивать на стыках бетонных плит. И из него неожиданно полилась музыка, какую я никогда не слышал. Ваза, ударяясь о конфетницу издавала глубокое, чудное: 'о-о-о-о-о-о', фужер касался молочницы и протяжно тянул удивлённое, взволнованное: 'у-у-у-у-у-у', бокалы стукались о кувшин и извлекали из него прозрачное, ангельское: 'и-и-и-и-и-и'. Звуки переплетались меж собой, создавая удивительную мелодию...
Стыки между плитами трассы не кончались, ящик мелко плясал, не останавливаясь, хрусталь пел без пауз и интервалов, фанера, как дека, усиливала звук. Я прибавлял и убавлял газ, отчего менялись громкость, высота и тональность звучания…
Я ехал растворённый в фантастически прекрасной музыке маминого хрусталя. Дa не сама ли мама это сейчас пела?.. Всю жизнь она страдала из-за того, что не могла подпевать папе, когда он пел и играл на мандолине. Играл виртуозно и голос у него был проникновенный, красивый. А у мамы такого дара не было. И это единственное, что нарушало для неё их удивительную гармонию. Я всегда чувствовал в ней затаённую обиду: ну почему она не может запеть? И сам страдал вместе с ней.
Музыка продолжала звучать тонкими ностальгическими переливами маминого голоса.
К сожалению, нужно было съезжать с трассы. Вот она, моя новая улица. На ней нет бетонных стыков, но она не очень-то гладкая. Обертонное пение автострады стихло. Я услышал теперь чистый, переливчатый звон колокольчиков: на новую дорогу откликнулись только лёгкие рюмочки...
Агент стоял на ступеньках у входа в моё новое жилище. Мы поздоровались. Он торжественно, как награду, вручил мне большую связку ключей.
— Спасибо, — сказал я, положив ключи в карман, — но прошу меня извинить: мне нужно срочно вернуться.
— Как! Вы даже не хотите узнать, куда какой ключ подходит?
Я махнул рукой. Я торопился. Мне не терпелось опять сесть за руль рядом с моей волшебной музыкальной шкатулкой и опять насладиться чарующей музыкой маминого хрусталя.
Яков Смагаринский
