Очень многое в жизни начинается со слова однажды!.. Однажды, в середине 90-х годов, я познакомился в Харбине с русским гражданином Австралии Николаем Николаевичем Заикой.
Заика вначале меня встретил настороженно.
Коммунистическая Россия, пионерское детство, сталинские порядки и прочий набор эмигрантских стереотипов. Они у всех свои, эмигранты не исключение…
Разговорились.
— Так ты из Благовещенска?! Моя первая учительница Татьяна Ивановна Золотарева тоже родом из Благовещенска! Ей уже далеко за восемьдесят, она давно живет в Сиднее, но Благовещенск всегда вспоминает со слезами на глазах,— выпалил эмоциональный Николай Николаевич.
Его рассказ раскровил мое сердце.
Таня Михайлова, так тогда звали девочку, была вынуждена навсегда оставить родной Благовещенск. Ей было чуть больше четырнадцати, а ее уже объявили «дочерью врага народа».
Кровавые двадцатые годы, лихого ХХ века… Все жизненные дороги ребенку были перекрыты. За ней из соседнего Сахаляна (так тогда назывался сопредельный Хэйхэ) тайно пришел друг отца.
Они уходили из Благовещенска чернильной апрельской ночью. Лед Амура был уже рыхлый, в смертельных проталинах, каждый шаг мог оказаться последним…
В ту ночь пошел снежок, девочка и ее взрослый путник обмотались старыми простынями, чтобы максимально слиться с белым безмолвием разрывной ночи.
— Она мне не раз рассказывала: «Колька, я на середине Амура последний раз оглянулась на Благовещенск, оглянулась на свою Россию.
В окнах бабушкиного дома горел свет… Жизнь уже прошла, а я прикрою глаза и вижу этот свет…» — эмоционально говорил мне Николай Николаевич.
Его рассказ меня потряс. Вскоре я на несколько дней уехал в Благовещенск. Купил какую-то сувенирную кружку с логотипом Благовещенска, садясь на теплоход в Китай я взял с российского берега Амура три гладких камешка речной гальки.
В Харбине все передал своему сиднейскому знакомому.
Он улетел в Австралию, вскорости у Татьяны Ивановны был день рождения, на который собрались десятки ее благодарных учеников. Тосты, поздравления, подарки.
Заика взял слово последним.
— Татьяна Ивановна, у меня для вас есть подарок, о котором вы никогда и не мечтали, — сказал ей её седовласый ученик и протянул ей три русских камушка с берега Амура.
Она их целовала, прижимала то к груди, то к щекам. Плакала, не стесняясь слез…
…Через пару недель я обнаружил в своем почтовом ящике пухлый конверт из Австралии. Там было несколько толстых листов, исписанных убористым учительским почерком.
Письмо начиналось так: «Здравствуй, мой милый мальчик…»
У меня хранится целый пакет писем Татьяны Ивановны Золотаревой. Они бесценны. Её воспоминания о Благовещенске — это крупные слезы её души, которая все свои долгие годы жизни за границей безмерно тосковала за Родиной. Которой её лишили.
Решил понемногу начать публиковать ее воспоминания. Написанные кровью сердца.
Я должен это сделать. Вернее — обязан.
Александр ЯРОШЕНКО,
Благовещенск
Из русских писем австралийской бабушки Татьяны Ивановны Золотаревой
…«Глазам не верю…»
Получила твои газеты, знаешь, меня просто потрясло, что у вас напечатали мои воспоминания, там же все против большевиков… Глазам не верю.
Это что-то небывалое! Это значит, проснулся интерес к истинной истории. Душа радуется!
Я горжусь, что я дочь белого партизана, у отца был сильный отряд, состоящий из староверов, за бесстрашие красные прозвали его «коршуном» и давали за его голову большие деньги. Он был предан, арестован и приговорен к расстрелу, но сумел освободиться и убежать в Сахалян.
Ваши письма для меня подобны огоньку в полумраке огромной пустыне и привету с моего родного Амура и города, который мне пришлось покинуть. Мне очень часто сняться сны из моего страшно далекого благовещенского детства, постоянно думаю и молюсь о России.
Сейчас Россия стоит на распутье, но самое важное — что она пытается отвернуться от тех, кто отвел ее от Бога. И хоть еще горе и нужда стоят на Руси — но освященная христианством она возродится. Ведь народ у нас изобретательный, трудолюбивый и терпеливый, здесь, в Австралии, ценят русских эмигрантов за их знания и труды.
Посмотрела на карточке, какой красивый кафедральный собор построили в Благовещенске. А раньше, какой великолепный был собор, построенный в год основания Благовещенска, находившийся в конце Николаевского бульвара, выходящего на Благовещенскую улицу и площадь.
Примерно в 1923 году (точную дату не помню) нашего владыку Евгения (Зернова) вызвали власть имущие и приказали ему провести «реформы» и создать новую, «живую» церковь.
Слух об этом моментально разнесся по городу, произошло что-то необычайное, на службу пришло очень много народа — владыка вышел на паперть и поведал о творимом богохульстве, люди возмущались и боялись за владыку.
Поздно вечером на «воронке» за ним приехали и спросили: «Здесь живет гражданин Зернов?» Он ответил: «Гражданина тут нет, здесь живет епископ Евгений. Я собран, я вас ждал…»
Его арестовали и поместили в конфискованном купеческом доме, на Базарной площади. Тогда сразу собралась огромная толпа, окружив это здание, и требовала отпустить владыку им на поруки.
Люди, меняя друг друга, не уходили несколько дней. Тогда приехала пожарная команда и стала поливать людей ледяной водой. Но на людей это не подействовало, все думали, что епископа расстреляли. На третий день утром Владыку вывели на балкон второго этажа, он вышел спокойный и величественный и обратился к толпе.
— Чада неразумные! Зачем протестуете? У каждого свой крест, идите с миром. Простите все, кого я обидел…
Благословил всех, поклонился. Его увели, а люди еще долго не расходились, многие плакали. В ту же ночь, как дознались, Владыку увезли в Нарым.
Вскоре в Благовещенск приехал представитель «живой церкви» — женатый епископ. Он стал служить в соборе, но туда никто не ходил за исключением небольшой кучки партийцев.
И вскоре поздно вечером собор подожгли… И как народ не взывал, пожарные команды не приехали. Собор горел, как факел, колокола плавились на лету. Потом оказалось, что перед пожаром с икон были содраны ризы, драгоценные украшения. Все было продумано.
Вот так, Саша, было. Народ тогда пытался сопротивляться, но без успеха.
