В нашем семейном календаре, живём ли мы в Москве или в Сиднее, месяц октябрь и в шутку, и всерьёз называется «музыкальный».
Всерьёз потому, что 1 октября — Международный день музыки, 20 октября (1973) открылся Сиднейский оперный театр и 30 октября (1999) появился популярный Городской концертный зал (City Recital Hall), а в Москве (по крайней мере, до вторжения коронавируса) ежегодно в октябре начинался сезон симфонических хитов, соборных органных ночей и концертов мирового рока.
В шутку же — потому, что однажды в октябре при пересадке на воздушном маршруте Москва-Сидней мы провели сутки в Париже, неожиданно имевшие отношение к музыке.
Мы попали не в ту гостиницу, которую заказали. «Видите мост? — спросил портье на чистом русском, указывая на большое окно. — За ним начинается улица. Идёте по ней до конца, поворачиваете вправо на другую улицу, через 100 метров ваш пансион».
Улица, которая начиналась за мостом, называлась… Rue Mstislav Rostropovich. Улица Мстислава Ростроповича!
— Ты уверена, — спросил я Лару, — что мы уже не в Москве?
— Не совсем! — ответила она, посматривая по сторонам. — Если увидим здесь ещё и памятник великому виртуозу, то мы — в Москве!
Памятника не было. Но на стене ближайшего к нам дома красовались граффити, изображавшие Ростроповича с виолончелью.
Улица не длинная, здания — не похожие друг на друга очень современные многоэтажки и на каждой легко уловимая печать музыкальности, будто сам Ростропович их проектировал и настраивал. Одна из них выглядела, как величественный многоярусный клавесин, другая — мистический рояль в вечернем концерте, третья обрамлена гигантской решёткой аккордеона… Даже мусорные контейнеры у зданий принадлежали компании с названием «violon» (скрипка).
А в соседнем со «скрипкой» доме мы обнаружили ни много ни мало мастерскую по реставрации виолончелей. Не заглянуть в неё мы не могли. Внутри было тепло и ярко. Столько коричнево-оранжевых виолончелей в одном месте я никогда не видел. Бородатый хозяин в красном фартуке, как тривиально пишут, точно сошедший с обложки русской детской книжки о мастерах, приветливо улыбался. Лара сходу прочитала ему стихотворение о музыке. (Я бы, впечатлённый нашей дорогой в гостиницу, тоже прочитал, если бы помнил хоть одно). Мастер, не переставая улыбаться, медленно сказал на английском, что не понял ни слова, но мелодию стиха почувствовал. Потом добавил:
— Звучало, как виолончель.
Яков Смагаринский
