Во Владивосток пришло скорбное известие – 6 июля не стало Норы Крук – поэтессы, журналиста, переводчика. Человека потрясающего жизнелюбия, стойкости, юмора, особого женского шарма. И конечно – таланта: яркого, многогранного. Ее сердце, перенесшее столько невзгод трагического ХХ века, остановилось на 102-м году.
Я познакомилась с Норой по телефону в 1999-м, когда находилась в глубинке Франции у Лариссы Андерсен, известной в Русском Китае поэтессы, артистки. Мы работали над ее книгой. Нора часто звонила из Сиднея, интересовалась, как идут дела, давала ценные советы, подбадривала. Ларисса предложила Норе написать поэтическое предисловие к ее книге «Одна на мосту». Никто бы не смог сделать это лучше её.
Они встретились в Шанхае в конце 1940-х, запоем читали стихи К. Симонова, О. Бергольц, перечитывали с юности любимых А. Блока, А. Ахматову, Н. Гумилева; выезжали на природу в горы Моканьшана; случалось, вместе выходили на модный подиум. Позже виделись в Гонконге, во Франции. Их дружба продолжалась более шестидесяти лет. В архиве Л. Андерсен, который она завещала вернуть в Россию, около ста писем Норы, десятки ее стихотворений на английском и русском языках, присланных Л. Андерсен «для серьезного разбора и критики», фотографии. (Совпадение, Лариссе Бог тоже отмерил 101 год).
По-настоящему мы встретились с Норой Крук весной 2013-го, спустя год после ухода Лариссы Андерсен. Я приехала в Сидней в поисках информации о «русских китайцах», друзьях Ларисы, которые перебрались в Австралию, жили здесь и нашли свой последний приют. Мне очень помогли в этом редактор газеты «Единение» Владимир Кузьмин, журналист Алексей Ивачев, за что я им очень благодарна. А Нора Крук любезно приютила меня почти на две недели в своем уютном доме с небольшим садиком в восточной части города.
Этот австралийский дом был до краев наполнен воспоминаниями о Китае. На стенах - картины известных русских художников, живших в Поднебесной: Кичигина, Герасимова, Домрачева. Лаковые панно с инкрустацией перламутром. На плотно заставленных книжных полках – «вкрапления» бронзовых будд, нефритовых фигурок. Я привезла для Норы ее фотографический портрет, сделанный Л. Андерсен еще в Шанхае и ею же «отретушированный» красками. Нора была рада, она давно хотела его получить. Ларисса обещала переслать, но все откладывала…
Вечерами мы смотрели «китайские» альбомы, где можно было увидеть обаятельного Александра Вертинского, поэтов чураевского круга Валерия Перелешина, Николая Петереца, Василия Логинова и конечно Лариссу Андерсен. Нора, откинувшись на спинку кресла, погружалась в воспоминания. Она говорила приглушенно, с остановками, сопровождая свой рассказ интересными «деталями». Слушать ее можно было бесконечно. Потом она спохватывалась и объявляла: «Пора. Иначе завтра буду плохо выглядеть. Этого допускать нельзя. В любом возрасте».
Она брала очередной альбом, который мы успевали просмотреть, и уносила в комнату, куда никого не пускала, объясняя, что там беспорядок: хранится вся писанина, вырезки из газет, книги. Как-то она обмолвилась: хорошо бы найти помощника, чтобы все это разобрать.
Прискорбно, непоправимо, что архив Норы пропал. Он был бесценен. Хорошо, что свою многолетнюю обширную переписку с Валерием Перелешиным, которого считала одним из лучших поэтов восточной ветви русского зарубежья, (перевела на английский его «Заблудившегося аргонавта»), она успела отправить в университет Лейдена.
В одном из писем Лариссе Андерсен, датированном 2 августа 1976 г., Нора писала: «… Этот первый год в Австралии… был заполнен до краев устройством, работой, поисками настоящих интересов, встречами с людьми… Оказалось, что я могу работать, как ломовая лошадь, не теряя жизнерадостности… Первым «возвратом в прошлое» были… встречи «поэтического цеха» и только теперь я смогла выкроить время и организоваться с доставкой себя к Норману Спарнону (большому профессору икебана) на уроки…. С увлечением, но недостаточно, читаю.»
В этом вся Нора – деятельная, энергичная, не лишенная самоиронии. Ее все интересовало: еще в юном возрасте она обучилась стенографии и машинописи, помимо английского изучала испанский, серьезно изучала искусство икебаны, занималась переводами.
При этом у нее была особая чуткость в отношении людей. И стихов. Мне довелось даже попасть на одну из литературных встреч, которые, как выяснилось, она регулярно проводила в своей гостиной.
Несмотря на то, что многие из ее стихов написаны на английском языке, Нора Крук - русский поэт. Ее стихи глубокие, искренние, проникновенные. Они не отпускают. Это всегда живые строки о человеческих чувствах, жизненной мудрости. Они написаны сердцем. И мы будем вновь и вновь возвращаться к ним.
С благодарной памятью о Норе.
От русских стихов никуда не уйти.
Что же еще осталось?
В англо-язычном моем пути
слово не затерялось.
Тамара Калиберова, Владивосток
И стихотворение Норы Крук (1976), присланное Лариссе Андерсен из Сиднея с припиской от руки «Это уже выправленное после критики Валерия (Перелешина- ТК) Не обессудь»
Трудно писать и страдать трудно по-настоящему о России
кутаясь в русскость, чуть износившуюся,
некогда выращенную подспудно,
некогда в «русском Китае» родившуюся.
Но оттого, что чаша нас минула,
чувство стыда прорастает болью,
как после прошлой большой войны:
смрад крематориев, чад вины.
Братьям оттуда и там, безымянным,
малым борцам или жертвам случая
не перебросить даром нежданным
тусклого нашего благополучия.
Наша наивная неиспуганность
душ зарубежных! А там – не бой:
в доме бездомье, ущерб, поруганность,
люди с искромсанною судьбой.
Только теперь забили в набаты,
но себялюбие громче гром.
Все мы безвыходно виноваты
чудом избегнувшие разгрома,
души упрятавшие от погрома
и оттого, что чаша нас минула,
наперекор больному безволью,
чувство вины прорастает болью.
