Официально первый случай заболевания коронавирусом был диагностирован в Нью-Йорке 8 марта 2020 года. Район проживания больного в пригороде Большого Яблока оцепила полиция. Тогда никто и представить себе не мог, что совсем скоро чрезвычайное положение будет введено в Нью-Йорке вместе с соседними штатами - Нью-Джерси и Коннектикут, люди в панике начнут покидать мегаполис. Город опустеет и остановится. Спустя месяц страха, неизвестности и переговоров по телефону мы встретились с подругой в пригороде на совершенно пустой плазе у многочисленных закрытых магазинов, где совсем недавно негде было припарковаться. Встретились в масках и гуляли на расстоянии 2-х метров друг от друга. На огромном пространстве нас было - двое. А еще розовые соцветья цветущей вишни. «Сюрреализм», - едва слышно сказала я. Подруга-украинка, после долгого молчания, добавила: «Чернобыль...» Прошло около двух месяцев, и едва показалось солнце, я услышала за окном звук шин по трассе в сторону Нью-Йорка. Такой знакомый до пандемии звук. «Жизнь!» - только и подумала я и снова провалилась в сон. Потом была Пасха перед телевизором. В Знаменском соборе РПЦЗ три архиерея крестным ходом прошли внутри соборного пространства. Ключарь собора позже признался, что не в силах передать словами, что чувствовал, когда возвестил в пустой храм о том, что Христос Воскрес. А в Николаевском Патриаршем соборе духовенство при словах о Воскресении нашего Бога и Спасителя всматривалось с солеи в собор и вспоминало лица прихожан - кто на каком месте обычно стоит. Пел хор. А все предпасхальные и «пандемийные» службы пел (и продолжает петь сейчас) всего один человек – петербуржец Александр Чаплинский.
—Александр, каков был ваш путь в музыку и в храм?
— Родился я в Ленинграде, закончил Санкт-Петербургское хоровое училище имени Михаила Ивановича Глинки, на момент начала моего там обучения состоявшее при Ленинградской Академической (бывшей Императорской Придворной) певческой капелле. Можно сказать, это первое в России специализированное учебное заведение, созданное для подготовки профессиональных музыкантов. Его история восходит к 1479 году, когда государем Иоанном III был подписан указ об основании Хора Государевых певчих дьяков. Естественно, вскоре возникла необходимость подготовки смены для певцов. Впоследствии детские голоса появились и в составе хора.
Император Петр I перенес все это в Петербург. Рассказывали, что он и сам пел в хоре басовую партию. Соответственно, и Хор Государевых певчих был переименован в Императорскую Придворную певческую капеллу. В ней работали Бортнянский, Глинка, Римский-Корсаков, Балакирев… Последним были основаны Инструментальные классы при Капелле – теперь это Центральная музыкальная школа-лицей при консерватории, возникшая на их основе. В обязанности этих людей входило и обучение малолетних певчих – детские голоса в составе Капеллы были вплоть до самой революции. За качеством образования учащихся школы при хоре следили всегда.
— Той самой школы, в которой вы начинали?
— Да. В подготовительный класс училища меня в шесть с половиной лет привела мама. По ее рассказам, после прослушивания я заявил, что никуда отсюда не пойду. Тогда она ответила: ”Хорошо, только помни: сейчас ты принимаешь решение, от которого будет зависеть вся твоя будущая жизнь”. Потом было 11 лет обучения.
— В литературе и кинематографе мы часто видим, как живут учащиеся балетной школы, например...
— Думаю, у нас было что-то похоже. В училище до сих пор едут учиться со всей страны. Там есть интернат, где проживают иногородние учащиеся и ребята из дальних пригородов. Довольно долго у нас был филиал в Сургуте. Туда ездили наши преподаватели принимать экзамены, и самым способным учащимся предоставлялась возможность продолжить заниматься в Санкт-Петербурге.
Большую часть учебного процесса у нас составляли специальные дисциплины. С подготовительного класса мы занимались фортепиано, хоровым пением, учили сольфеджио и английский язык. С первого класса начинали читать еще и историю музыки. Двумя годами позже давались предметы, целью которых было введение в теорию музыки, гармонию, контрапункт – все то, из чего состоит музыкальный язык.
Наше училище в разное время закончили дирижеры Дмитрий Китаенко, Семен Бычков, Андрей Борейко – я называю только тех, чьи имена вы можете часто видеть на афишах. Всемирно известный пианист Аркадий Володось также учился у нас. Из более молодых – Василий Петренко, выбранный музыкальным руководителем постановки оперы “Пиковая дама” в Метрополитен-Опера в Нью-Йорке в 2019 году, а сейчас возглавляющий Государственный оркестр имени Светланова в Москве. Евгений Сироткин, долгое время работавший хормейстером в том же Метрополитен-Опера - один из моих учителей и ближайших друзей.
Наш консерваторский профессор, Елизавета Петровна Кудрявцева (большинство вышеупомянутых музыкантов – это ее воспитанники), также училась в Хоровом училище. После революции был такой период, когда у нас обучали и девочек, а в первые послевоенные годы вернулись к сугубо мальчишеско-юношескому составу учащихся, каковой и был на протяжении всей истории училища.
— В годы обучения в школе вы соприкасались с богослужебным пением?
— Соприкоснулся в силу самого факта своего там обучения, ведь эта школа создавалась для обучения певчих и регентов придворного хора и сопровождения главных церковных служб. К тому же, я ведь пошел в первый класс в 1991 году, когда на пике было возрождение религиозной жизни в стране - открывались храмы, духовная музыка вновь стала часто исполняться и записываться отечественными хоровыми коллективами при участии выдающихся певцов. Например, Ирина Константиновна Архипова любила петь песнопение ”Да исправится молитва моя” Павла Григорьевича Чеснокова. Наш художественный руководитель (ныне – директор Хорового училища), Владимир Евгеньевич Беглецов, стал исполнять с нами, в частности, концерты Бортнянского, написанные для певцов мальчиков.
Нынешнее здание училища находится совсем рядом с Николо-Богоявленским морским собором, который до 1999 года был кафедральным храмом города. Однажды мы с мамой и братом даже встречали там Пасху. Бывали мы и в Александро-Невской Лавре, недалеко от которой жили.
Позже, уже будучи старшеклассником, я начал петь на подворье Валаамского монастыря в Санкт-Петербурге. Это не была подработка, как для большинства моих сверстников, к тому моменту также начавших петь в петербургских храмах. На Валаамском подворье - особая богослужебная традиция, они стараются придерживаться богослужебной практики, существовавшей столетия назад , когда создавался Валаамский монастырь. Даже ноты приходилось учиться читать заново – по преданию, монастырь был основан за несколько веков до изобретения современной системы нотной записи. Зато после такой школы богослужебного пения службы в других храмах, где я пел впоследствии, было петь гораздо проще.
— Александр, а когда вы познакомились с Николаевским Патриаршим собором в Нью-Йорке?
— В декабре 2014 года, в свой третий приезд в Нью-Йорк. Мой друг познакомил меня с регентом воскресного хора Ксенией Афанасьевой. Она оказалась тоже петербурженкой, мало того – одной из первых выпускниц консерваторского класса профессора Станислава Николаевича Легкова, у которого я закончил аспирантуру. А на Рождество 2015 года я познакомился с Женей Сивцовым, который к тому времени уже несколько лет руководил будничными службами в соборе. С тех пор я перед каждым своим приездом в США писал ему, и, когда у него была возможность, он приглашал меня петь с ним. А с 2017 года (год моего фактического переезда в Нью-Йорк) началось наше постоянное сотрудничество.
В 2018 году Жене пришлось уехать в Москву, и будничные службы в соборе пришлось проводить уже мне самому. К тому моменту Женя успел проделать колоссальный труд – составить Богослужебный устав Николаевского собора, в котором сложившаяся здесь богослужебная традиция зафиксирована во всех подробностях. Перед каждой службой открываю его книгу и сверяюсь с ней.
— Как было решено, что вы будете один петь богослужения?
— Пандемия застала нас врасплох. Эпидемиологическая ситуация в городе была тяжелейшая, количество зафиксированных случаев заражения было наибольшим по стране, и городская администрация старалась принимать все меры, чтобы нормализовать обстановку. В частности, было предписано свести к минимуму количество человек в замкнутом пространстве.
Храм пришлось закрыть для верующих, и богослужения стали проводиться в онлайн-режиме. А так как у наших певцов дома дети и другие члены семьи, входящие в группу риска, то было решено, что все участники хора будут сидеть дома. Так что приобретённый на Валаамском подворье опыт одноголосного пения очень пригодился – без него было бы куда труднее стилистически оформить музыкальную часть службы.
К тому времени я уже жил при соборе вместе с супругой Екатериной – она успела ко мне приехать до локдауна. Потом, когда положение в городе начало налаживаться, она стала меня подменять. Сейчас некоторые службы пою я, некоторые – она. Катя – профессиональная певица, мы познакомились, когда вместе работали в Михайловском театре в Санкт-Петербурге.
— Почему вы не поете вдвоем с Екатериной?
— Потому что певец-солист мобильнее. Профессия регента сродни балетному дирижеру: не получится заниматься только оркестром, нужно все время смотреть на сцену и взаимодействовать с тем, что там происходит.
Хор в православном храме играет ту же роль, что и оркестр в музыкальном театре. По сути дела, мы аккомпанируем тому, что делается в алтаре и перед ним. Чтобы совершить богослужебный обряд, необходимо выполнить ряд действий в определённом порядке. Огромное значение имеют и тексты молитв, читаемые священнослужителями в алтаре – особенно те, что составляют Евхаристический канон.
Сопровождающее этот процесс пение должно начаться и закончиться в определенный момент. Таким образом, регент должен, как минимум, задать нужный темп, чтобы все было сделано вовремя. Очевиднейший пример – “Херувимская песнь” на Божественной литургии, заключительные слова первой части которой – “всякое ныне житейское отложим попечение” – необходимо закончить петь синхронно с выходом священников из алтаря.
Текущая же ситуация требует предельной концентрации внимания на действиях священнослужителей. Пришлось экстренно адаптировать последования служб для перехода в режим онлайн – случай в истории нашей церкви беспрецедентный. Руководство было вынуждено импровизировать, приспосабливаясь к новой реальности и обеспечивая безопасность людей. В этих обстоятельствах петь одному удобнее – легче подстроиться под ситуацию.
— Александр, вы также играете на органе в протестантской церкви. На ваш взгляд, как пандемия повлияла на деятельность церквей других конфессий в Нью-Йорке?
— В реформатской церкви им также пришлось закрыть храм для прихожан. С марта прошлого года там перешли на удаленный режим. Также была организована онлайн-трансляция. Пасторы служили из собственного дома, а я записал на видео ряд пьес, которые были показаны в эфире. С конца лета 2020 года они вновь начали служить в помещении церкви с соблюдением мер безопасности.
— Люди вернулись в таком же количестве, как и до пандемии?
— Нет, конечно. Ограничения по числу посещающих храмы все еще не сняты. Количество посадочных мест (западные христиане, как правило, слушают службу сидя) было снижено на 75%. Люди сидят на безопасном расстоянии друг от друга.
С 25 декабря прошлого года возобновил работу их квартет певцов-волонтеров. Духовенство служит в масках. Прихожане в храме в масках. Певцам, конечно, приходится на время пения маски снимать, но мы находимся друг от друга на расстоянии, превышающем требуемые 6 футов (около 2 метров). К тому же я дополнительно защищен подставкой для нот.
— В России идут дебаты о том, можно ли православным делать прививку от коронавируса. Как поступите вы?
— Не понимаю, причем здесь вероисповедание. Любой может привиться, если считает нужным. Лично мне соблюдение элементарных правил безопасности пока представляется достаточным. Однако пандемия – реальная опасность, с которой необходимо считаться. Поэтому я внимательно слежу за информацией – в первую очередь, той, которая появляется в официальных информационных источниках местных органов здравоохранения. Если я приду к выводу, что вакцинироваться необходимо, я это сделаю.
Беседовала Татьяна ВЕСЕЛКИНА
Нью-Йорк
