Наш небольшой домик, одетый в кудрявый наряд буйной растительности, расположен на склоне холма, сбегающего террасами вниз от дороги метров на пятьдесят. На семи сотках, традиционных для Австралии прошлых лет, растет восемь больших деревьев.
Среди них пара раскидистых джакаранд, в ноябре превращающихся в огромные фиолетовые облака, гигантское скипидарное дерево, на фоне толстого двойного ствола которого можно было бы сфотографировать целый класс школьников, 20-метровая магнолия грандифлора с ароматными белыми цветами диаметром в 30 сантиметров, розово-красная камелия и еще парочка неизвестных мне деревьев. Среди маленьких — мандарин, лимон, фейхоа, папоротниковые деревья и несчетное число разнообразных кустов высотой от метра до трех. Люди, которые сажали сад лет 50 назад, старались сделать его простым в обращении. Точнее, за эти 20 лет, что я живу здесь, всё, что требовало регулярного ухаживания, подкормки, подрезки постепенно исчезло, и остались только самые жизнестойкие растения, которые могут обойтись без еженедельного ухода.
Мы же спускаемся в сад пару раз в году, весной, когда пригреет солнышко, и осенью, когда резкая жара уходит, разливая в воздухе бархатное тепло. Спустившись, мы, как положено, охаем: «Как все заросло!» — и через пару часов с натруженными несгибающимися спинами медленно поднимаемся наверх, в дом, чтобы издалека наблюдать с чашкой японского чая в руках, как симпатично все эти заросли выглядят с балкона.
И вдруг случился карантин… Выходить далеко куда-нибудь за пределы местного супермаркета считается нарушением. Правительство сначала советовало, потом рекомендовало, а затем и грозило штрафами всем, кто гуляет без необходимости или, что еще хуже, лежит на пляже.
Самое время было отправиться в наш сад, на нашу целину — нашла верное слово Оля.
Большие деревья за эти годы стали еще мощнее, полностью закрыв солнце от фруктовых, которые уже давно не давали съедобного урожая.
Несколько лет назад у нас была попытка пустить немного солнца в наш сад. Мы позвали рабочих, которые подрезают деревья. Когда часть работы была выполнена, к нам заглянул проходящий мимо работник местного Совета и, угрожая огромным штрафом и даже тюремным заключением, посоветовал больше ветки не резать. Когда он узнал, что работу проводит официальная компания, он перенес фокус атаки с меня на старшего команды, который с земли корректировал работу пары своих ребят, забравшихся на высокие ветви огромного дерева, как моряки на мачты парусного корабля.
В большинстве городских районов Сиднея разрешается прореживать большие деревья, срезая до 10 процентов веток и листвы. Но в нашем Райде работники взяли инициативу в свои руки и требуют согласования на всё. То есть хозяева ответственны за свои деревья — сажать можно, а права подрезать или срезать — это уже должны разрешать работники «Райсовета». Напуганный, я лет пять старался не смотреть на отрастающие ветви, деревья безудержно росли вверх и вширь.
Когда пришел карантин, я не удержался и купил электрическую пилу на длинной двухметровой трубе, чтобы с земли можно было срезать небольшие ветки, толщиной не больше 15 сантиметров, что должно уберечь меня от очередного посещения местных властей.
Моей целью было дать хоть немного солнца дереву, которое я обнаружил у себя на участке только недавно. Я считал, что внизу у забора, в тени мощной камелии, растет какое-то чахлое дерево-сорняк. Пробравшись через заросли колючих лиан, я увидел на ветке бирку с надписью Feijoa.
Мало кому из наших людей это название говорит что-то, но я уже сталкивался с этим именем и даже пробовал в Москве удивительно нежный вкус его плодов, напоминающий ананас, клубнику с крыжовником и что-то еще. У фейхоа есть еще одно народное имя «ананасная гуава». На рынках или в магазине купить его было практически невозможно, но со мной в Московском горном институте, рядом с Октябрьской площадью, работал коллега — Намик, родом из Азербайджана. Вот оттуда он и привез эти ягоды. Они отличаются не только деликатным вкусом, но и наличием йода, так необходимого организму. Плоды можно есть сырыми, вытаскивая середину ложкой, ну, а хозяйки еще используют их в вареньях и пирогах и даже делают настойки.
Родина фейхоа в Южной Америке, в СССР их выращивали в Кавказских республиках. Оказалось, что растут они и в Тасмании, и у наших соседей в Новой Зеландии. Да и в Сиднее вполне можно купить саженцы в Bunnings. На нашем дереве урожай был скромным, лишь несколько ягод. Кроме солнца, которого нашему дереву явно не хватало, еще нужна работа пчел по взаимному опылению. Подрезав ветки и открыв доступ к солнцу, я надеюсь, что на следующий год урожай будет более весомым. Но если и не вырастет до промышленного масштаба, красивые цветы этого дерева — тоже неплохая компенсация за проделанный труд.
Кроме фейхоа и лимона, из цветущих фруктовых деревьев в саду осталась лишь небольшая сливка, которая хоть и не дает плодов, но чей тревожный розовый цвет напоминает в августе—сентябре — весна уже на пути…
На удивление, самые необычные и роскошные цветы в саду появляются у нас на кактусе. Их называют Царица ночи, они распускаются в одно и то же время раз в году, и всего на одну ночь. И мы, конечно, ждем эту ночь с фотоаппаратом под подушкой.
Не все фруктовые деревья такие живучие. Если фейхоа выжило без любви и ласки в течение 20 лет, то из трех мандариновых деревьев в живых осталось лишь одно. В мои первые десять лет в этом доме на них было довольно много плодов, потом — не так много, а сейчас — на оставшемся дереве вырастает до видимого невооруженным глазом размера лишь с десяток мандарин. И это после того, что я стал подбрасывать удобрения и по весне снимаю пару десятков зеленых лесных клопов, съедающих маленькие плоды. Конечно, купить будет дешевле, чем выращивать, но что-то есть в реальных результатах своего труда, не измеряемое деньгами.
Пока я с грустью следил за угасанием плодовитости своего сада, одновременно наблюдал, как идут сельскохозяйственные работы у моих соседей справа — китайской пары примерно нашего возраста. Обычно тяга к земле у людей прослеживается в течение нескольких поколений. У меня и у Оли родители жили в городах, поэтому особой тяги нам не передалось, хотя от более древних связей, дедушек-бабушек, что-то осталось. У соседей-китайцев тяга к земле была немного сильнее. Вначале они вырубили постепенно, но планомерно, все маленькие деревья и кустарники, затем образовавшуюся поляну перекопали и посадили картофель. Почему картофель, я не знаю. Они тоже через год-два поняли бесперспективность этого дела, урожай картофеля нужно где-то хранить, и перешли на более разнообразные посадки — теперь у них растет тыква и другие привычные им овощи.
Я тоже предлагал Оле посадить помидоры, очень уж хотелось почувствовать почти забытый запах помидорной ботвы. Оказалось, что этот запах манит только меня, но не Олю, и мы договорились посадить вместо этого в цветочный горшок петрушку и базилик. У нас уже была такая первая попытка несколько лет назад, но тогда поссумы начисто слопали всю петрушку, а заодно и лимоны вместе с листочками на небольшом деревце. Сейчас дома собака, и поссумы держатся на безопасной дистанции, поэтому вторая попытка оказалась более успешной — теперь к вечернему супу с индюшкой у нас всегда есть свежесорванная зелень.
После напряженного дня, проведенного в саду, посередине заднего двора возвышалась высокая куча вырванных с корнями сорняков и срезанных веток. Послеобеденное солнце теперь освещает мандариновое дерево и добралось до фейхоа. Поскольку карантин, пожалуй, затянется еще на пару месяцев, наш сад сможет потерять свое прозвище «целинные земли» и, возможно, станет хоть и не идеальным, но более ухоженным местом.
Владимир КУЗЬМИН
