Маленький город доктора Пеше

Раннее утро в одном из крупнейших сиднейских госпиталей Westmead, на западе Сиднея. Здесь я встречаюсь с доктором Андреем Пеше. Наш разговор затрагивает историю его семьи, имеющей итальянские и русские корни, а также вопросы, связанные с его профессией.

— Андрей, я читал, что вы, как доктор, принимали участие в 7000 родах?
— Это только в частном госпитале Westmead, а в целом, за тридцать два года работы, я помог появиться на свет 13 тысячам малышей.

— Но это по австралийским масштабам численность небольшого города!
— Да, примерно такого, как Lithgow.

— Как давно вы начали свою медицинскую карьеру?
— По специальности — в 1987 году. Я с раннего детства знал, что буду врачом. Об этой профессии всегда мечтали моя бабушка и мама, но поскольку бабушка была из семьи «лишенцев», то есть людей зажиточных, раскулаченных и сосланных советским государством, она это сделать не могла. У мамы молодость пришлась на время войны, и она не смогла получить достаточного образования. В моем детстве они говорили об этом со мной, я привык к этой мысли, и уже ни о какой другой профессии не помышлял.

— Давайте вспомним о вашей семье, о том, как вы росли. Вы родились в Австралии, но хорошо говорите по-русски.
— В этом заслуга моей мамы и бабушки. Мама у меня знала семь языков. Она русская, а жила во время войны в Украине, затем её забрали на работу в Германию. Там она выучила польский, немецкий. Позже, в Австралии — английский и итальянский. По моей фамилии, Pesce, вы уже поняли, что отец у меня итальянец. Родители говорили между собой по-английски, но бабушка, Елизавета Александровна, всегда говорила по-русски.

— Так что, ваш русский это еще одна заслуга бабушки!
— И я ходил в русскую Свято-Николаевскую школу по субботам. Там я встретил своих лучших друзей, со многими дружу до сих пор. Алеша Дронов, Дима и Вова Гурьев, Виктор Игнатенко. Поскольку у них дома говорили по-русски, когда я приходил к ним, я получал хорошую практику русского языка. Я говорю по-русски лучше, чем моя сестра, но у неё лучше итальянский язык. Наше русское общество в Сиднее, я считаю, выполняет хорошо две главных задачи, учит детей и заботится о старших. Поэтому я сейчас работаю волонтером-директором в нашем русском Доме для пожилых им. Святого Сергия Радонежского, в дополнении к моей работе в отделении акушерства.

— А как сложилась судьба вашей мамы и бабушки?
— Моя мать жила с мамой и бабушкой в Харькове. Отец мамы ушел на фронт Великой Отечественной войны и не вернулся, пропал без вести. В августе 1943 года, всего за две недели до освобождения Харькова от фашистов, маму, бабушку и прабабушку забрали работать в Германию. В конце войны они оказались в лагере беженцев в Бамберге, в Баварии, в американской зоне. В 1949 году лагерь закрылся, и моя мама и бабушка попали в Австралию.

— А вы были на родине вашей мамы?
— Первый раз я был в Советском Союзе с мамой, которая очень скучала по местам, где она жила в детстве. Так, наверное, только у русских бывает. Добавляло трудностей то, что она не знала, что произошло с её отцом.
Когда мама приехала после войны в Австралию, она хотела узнать о судьбе отца. Но писать в то время из заграницы в Советский Союз могло быть опасно для их родственников, так что они не имели контактов до 1956 года. Только после того, как Хрущев выступил на XX съезде партии, мама и бабушка написали родственникам, обратились в Красный Крест и узнали, что муж бабушки, Николай Духанин, пропал без вести.
В 1984 году я с мамой поехал в Харьков, она захотела посмотреть на дом, где они жили. Мы нашли улицу Луи Пастера в районе Харьковского тракторного завода. Мама подошла к забору одного дома и внимательно всматривалась в его очертания. К нам подошли несколько человек из этого дома, и мама рассказала, что она жила здесь во время войны. Люди были немного насторожены, но послали куда-то маленькую девочку, которая вернулась с пожилой женщиной, жившей там еще до войны. Она посмотрела на маму и сказала взволнованно: «Олечка, неужели это ты?». После этого, отношение к нам стало намного теплее, нас провели в дом, мы поговорили, сделали фотографии. Так мама вернулась в свой дом. Очень трогательная история. Но о мамином отце никто из соседей после войны не слышал.

В 1988 году мама погибла в автомобильной катастрофе и никогда не узнала больше подробностей о судьбе отца. Но я не мог забыть об этом. В год 70-летия Победы мне рассказали, что есть сайт в Интернете, где можно узнать о судьбе родственников, участников Великой Отечественной войны. Я посмотрел архив документов, которые хранились у моей старшей сестры, и узнал отчество и год рождения дедушки. С этими данными я получил новую информацию, но, к сожалению, там не было данных о месте гибели маминого отца. Я буду продолжать поиски, чтобы узнать, где он погиб. Я мечтаю, что смогу взять горсть земли с этого места, привезти и положить на могилу мамы и, таким образом, их соединить.

— А как сложилась жизнь в Австралии у вашей мамы и бабушки?
— Они должны были проработать два года по направлению государства, чтобы оплатить свой переезд в Австралию. После лагеря в St Marys их послали на работу в небольшой поселок Boorowa. Бабушка работала в госпитале кухаркой, убирала. Маме исполнилось 17 лет, и она работала как помощница медсестры. Вся её молодость пришлась на годы войны, и она пропустила свое образование, поэтому мечту бабушки о том, чтобы она стала врачом, осуществить было нельзя. Они два года жили и питались при госпитале, собирали все копейки, которые зарабатывали. Через два года купили дом в Corrimal, рядом с Воллонгонгом, и бабушка стала сдавать комнаты жильцам для русских и других мигрантов. Это были рабочие металлургического завода и шахтеры. Они как мухи на мед слетались поближе к моей молодой и красивой маме, и ей это не нравилось. Она работала на швейной фабрике и у неё была подружка из Голландии, за которой ухаживал итальянец. В то время считалось, что девушке неприлично одной в первый раз гулять с молодым человеком, и она пригласила мою маму, а её кавалер пригласил своего друга. Так моя мама и папа встретились. Отец был типичный итальянец — он приехал в костюме, с галстуком, абсолютно трезвый и очень деликатный. Она влюбилась в него. И, несмотря на то, что бабушка мечтала о русском женихе для дочери, они вскоре венчались. Отец мой (Walter Antonio)в Италии был членом компартии, партизаном, воевал против немецких и итальянских фашистов. И очень любил русских и Россию. Может поэтому он и влюбился в маму. Он поддерживал мое обучение русскому языку. И не изменился и сейчас, хотя ему уже 93 года. (Пока статья готовилась к печати, нам сообщили печальную новость о кончине Вальтера Пеше).
Мама моей жены, Анны, также во время войны маленькой девочкой была забрана вместе с родителями в Германию, в Мюнхен. У нас с Анной растут две дочери, Наташа и Катя. Старшая всегда любила животных и сейчас работает ветеринаром, младшая недавно выучилась на юриста и начинает свою карьеру.

— Чтобы попасть на медицинский факультет университета, нужно было хорошо учиться в школе?
— Я был одним из лучших учеников в школе, но в первый год не попал на медицину. Родители спросили — может пойдешь изучать другую специальность? Но я твердо решил стать доктором и на второй год успешно поступил на медицинский факультет университета UNSW. На эту специальность попадают лучшие ученики, и вскоре я обнаружил, что я уже не первый, как был в школе, а где-то в середине. Это заставило меня больше внимания уделять занятиям, я беспокоился, смогу ли найти хорошую работу. На четвертом году учебы я должен был выбрать себе специальность. Я вспомнил, что когда мы на практике выполняли разную медицинскую работу, на акушерстве, при приеме родов, я чувствовал что делаю что-то важное для пациента и вижу результат. Хотя работа эта особенная — семь дней в неделю, 24 часа в сутки, меня могут вызвать в госпиталь в середине ночи. Но я ни разу не пожалел об этом выборе. У меня медицинская практика сложилась успешно, хорошо. Когда я заканчивал учиться, открывался новый госпиталь — Westmead. Он не был вначале престижным, лучшие студенты хотели попасть в традиционный Royal Prince Alfred, с богатой историей. Я решил, что лучше быть «big fish in a little pond». И начал работать в госпитале Westmead в 1984 году, в этом исполняется уже тридцать пять лет с того момента.

— Я помню, несколько лет назад вы были руководителем Австралийской медицинской ассоциации, которая объединяет более 27 тысяч докторов страны. Расскажите об этой вашей работе.
— Это такой Союз докторов Австралии. В 90-х годах в стране возник кризис страхования работы докторов. Плата за страховку резко выросла. Когда я начинал, мы платили порядка 400 долларов в год, а через 10 лет эта сумма выросла до 45 тысяч долларов. Особенно это коснулось работы акушеров. Докторам стало очень трудно работать. Я участвовал в обсуждениях с правительством и поиском выхода из тупика. После этого я попал в правление ассоциации и был выбран её президентом в 2009–2011 годах.

— Что вы заметили для себя нового в это время?
— Я заметил, что наша система медицинского здравоохранения, созданная около 50 лет назад, нуждается в обновлении. За последние годы очень многое изменилось. Доктора работают по- другому, медсестры теперь получают высшее образование и выполняют более квалифицированную работу. С одной стороны, я должен был защищать моих коллег, но с другой стороны, подготовить их к необходимым изменениям.

— В это время вы продолжали быть доктором?
— Да, немного снизил свое участие в приеме родов, ведь приходилось раз в неделю, и даже чаще, бывать в Канберре. Были случаи, когда, прилетев в Сидней поздно вечером, отправлялся прямо в госпиталь к пациенту.

— Побывав на этой должности, вы видимо лучше представляете, где находится уровень австралийской системы здравоохранения по сравнению с США, Великобританией и другими странами?
— Есть много данных, показывающих, что наше здравоохранение одно из лучших. Я уверен, что лучше, чем в США. В Америке самой частой причиной банкротств является долг за медицину. Люди заболевают, они должны платить за лечение и, в результате, становятся банкротами. В Австралии, если действительно надо, лечение бесплатно. Если пациент имеет средства и хочет более удобные условия, он должен платить. Но если у вас сердечный приступ и вы попадаете срочно в государственную больницу, все будет сделано профессионально и бесплатно. Конечно, проблемы бывают, система не всегда работает, как мы хотим, но в общем это одна из лучших систем. Может быть в Швеции, Голландии, ряде других стран Западной Европы тоже есть хорошие системы, но, я повторю, мы одни из лучших. В Великобритании система хорошая, но, мне кажется, наша немножко лучше. У нас есть 30% населения, которые могут добавить средства для лечения, воспользовавшись частной медициной. В Великобритании процент частной медицины существенно меньше. А соревнование между государственной и частной практиками двигает систему вперед. В любом случае, обе системы, в Великобритании и Австралии, существенно лучше, чем в США.
 

— Вы несколько лет работаете в Русском благотворительном обществе им. Сергия Радонежского. Какое отношение у вас к дому для пожилых, который управляется этой организацией?
— Когда я завершил работу президентом в АМА, у меня появилось немного времени, и я решил принять участие в этом важном деле. Я разговаривал с докторами и директорами подобных организаций и все единогласно отмечали, что St Sergius Aged Care это хорошая организация по уходу за пожилыми. Важно сохранить и преумножить репутацию, которая была создана в предыдущие годы. Я считаю, это наша важная задача и рад принять в этом участие.

Завершен рассказ еще об одной интересной судьбе человека из нашего русского сообщества. В газете «Единение» было опубликовано немало интервью о старшем поколении, людях приехавших в Австралию после Второй мировой войны. Эта статья — ответ на просьбу наших читателей, которые просили узнать о более молодом поколении, о судьбах детей мигрантов. Один из них — доктор Андрей Пеше, который родился уже в Австралии.

Беседовал Владимир КУЗЬМИН