Жизнь Ии Михайловны Глебовой разделилась на два периода, более 30 лет она прожила в Китае, в Харбине и Шанхае и уже около 60 лет — в Сиднее. Мы беседуем с Ией Михайловной об Александре Азовцевой, о группе русских художников в Сиднее в конце 80-х — начале 2000-х годов, о том, каким она помнит детство и как научиться видеть красоту вокруг нас.
Недавно в нескольких городах России с успехом прошли выставки картин замечательной русской художницы Александры Александровны Азовцевой, организованные Национальным фондом поддержки правообладателей. Эти картины передала в Россию Ия Михайловна. Она с детских лет была знакома с художницей и выполнила просьбу Азовцевой о том, чтобы её картины увидели на родине.
Сама Ия Михайловна с детства увлекалась рисованием, и эта любовь, прошедшая через всю её жизнь, родилась у неё, можно сказать, с помощью родителей. Когда я побывал в её доме в Северном Стратфилде, я увидел, что все стены нескольких комнат увешаны картинами, картины стоят на полу, лежат на полках. Большая часть написанные ею, другие подарены друзьями, какие-то, особенно понравившиеся, она покупала на выставках. На одной из таких картин женщина осторожно касается ногой какого-то ручья или небольшого озерца. «Когда я смотрю на эту картину, я просто чувствую ощущение этой женщины от прохладной воды», — говорит Ия Михайловна.
— Детство у меня было очень счастливое, радостное. Родители переехали в Китай, видимо, в 1919–1920 году. Папа был инженер-агроном, он работал, писал книги по своей специальности, мама помогала печатать их на машинке. Родители с самых малых лет учили меня видеть красоту, помню себя еще на плечах у папы, когда он показывал, как распускаются цветы в саду. Мама читала мне много русских книг в детстве, пока я сама не научилась читать. С тех пор с книгами не расстаюсь.
Я брала уроки по рисованию с шести лет у художника А. Е. Степанова, а также уроки музыки. Музыкой я занималась потому, что мама хотела этого, мне больше нравились книги и рисование. В 1937 году мы переехали в Шанхай, и я пошла в английскую школу, где преподавателями у нас были англичане. Это помогло мне в будущем в Австралии, с языком у меня не было трудностей. Мама занималась вязанием, модной в то время вышивкой. Нитки были подобраны с большим вкусом, очень естественно. За что бы она ни бралась, она доводила это до совершенства. Я сохранила её вышивки и до сих пор с радостью иногда смотрю на них.
Кстати, вышивала также Александра Азовцева, которая жила на нашей улице. Запомнилась наша первая встреча в Шанхае, мне было тогда лет пятнадцать. Мы шли по нашей улице Кардинал Мерсье, и впереди шла дама. «Это художница, Александра Александровна Азовцева», — сказала мама с большим уважением. Так я с ней познакомилась. Дружба продолжилась много позже в Сиднее.
Наша английская школа была среди лучших в городе, но через несколько лет, в разгар войны, году в 1942-м, японцы посадили всех британцев в лагеря. Школа закрылась, я продолжала брать уроки и заниматься дома. Затем собрали вместе учеников — не британцев, и среди них было несколько русских, и мы продолжили заниматься в школе Thomas Hanbury.
После окончания школы Ия Михайловна начала работать преподавателем русского языка, а по выходным стала учиться в художественной школе, где получила хорошие основы рисунка маслом и пастелью, которые стали любимыми. В 1954 году умер отец, а в 1960 году Ия с мамой приехала в Австралию, в Сидней. Она устроилась учителем на курсы, где обучала взрослых «новых австралийцев» английскому языку, здесь она проработала до 1980-х годов. После этого у нее появилось свободное время, и она стала приходить на встречи русских художников. Здесь она вновь увидела Азовцеву и дружба возобновилась.
— Вновь встретилась с Александрой Александровной. Она преподавала на курсах Royal Art Society и жила в Neutral Bay. Я приезжала к ней в гости. К этому времени она похоронила мужа, Дмитрия Васильевича и была одинока. Она мне сказала как-то: «Я ведь сижу одна, как монашенка в келье». Она хотела еще поехать путешествовать со мной. Но уже не могла, с трудом ходила, потом заболела, и я навещала её в больнице. У неё не было родственников, и она оставила мне все свои картины. Она всю жизнь хотела добраться до самых вершин в своем искусстве, и она этого достигла. Азовцева ушла в 1996 году. Я ей пообещала, что сделаю все, что могу, чтобы её имя сохранилось в памяти людей. И вот сейчас выставки её картин были показаны тысячам и тысячам людей в разных городах России. Она была настоящий художник. Сейчас так уже не пишут картины.
Если она за что-то бралась, то досконально изучала всю информацию о том, о чем собиралась писать картину. Так, в Китае она ходила в буддийские храмы, изучала быт, прежде чем писать портреты на эту тему, в Сиднее она написала немало портретов аборигенов, предварительно ездила к ним, приглашала к себе домой, разговаривала, узнавала об их жизни.
Когда Ия Михайловна завершила работу, она увлеклась скульптурой.
— Я словно погрузилась полностью в мир скульптуры, лепила из глины, у меня остались несколько моих работ. К сожалению, по состоянию здоровья пришлось отставить это и я вернулась к живописи. В прицерковном зале при Петропавловском соборе много лет собирались русские художники. На этих встречах, продолжавшихся более 20 лет, они показывали свои написанные работы, обсуждали будущие выставки, рисовали портреты с натуры. Один-два раза в год устраивали художественные выставки.
Это были совершенно замечательные люди, почти никого уже не осталось. Каждую неделю мы встречались в прицерковном зале в Стратфилде и рисовали. Организовывали это Лидия Ястребова и Владимир Казанский. Вот у меня сохранилась фотография, на ней Миша Бакич, Аркаша Лучич, Лика Груздева, Лидочка Ястребова, Владимир Казанский. Здесь не все на фото. Приходил к нам и милый Павел Михайлович Химин. Я храню его картину на память и переписку с ним, помогал нам и Костя Савчик. Я многого не помню уже, Лидочка (Ястребова) всех знала, приглашала натурщиков, за всем следила, она такая талантливая и большая труженица, так хорошо понимала людей, настоящий общественный деятель. Кроме картин она прекрасно писала рассказы. Вот о ком нужно написать. Я думаю, о ней можно расспросить у её дочери, Люси Токаревой.
Надо уметь видеть красивое, прививать любовь к этому с детства, научить детей смотреть на мир другими глазами.
Русские художники все так хорошо дружили и работали вместе. Они все любили искусство. Я мало помогала им, так как еще работала вначале. Все где-нибудь работали, прожить на деньги за продажу картин было невозможно. Сейчас жизнь, можно сказать, прошла, я не хочу ничего продавать из моих картин, это часть меня, часть моей жизни. У меня есть комната, в которой висят картины с цветами, есть комната с портретами и картинами животных. Вот этого тигра рисовал Аркаша Лучич. Это Лидочка написала портрет моего мужа — он был замечательный человек. Вот городской пейзаж Миши Бакича, он архитектор, очень скромный, хороший человек. Он проектировал жилые и коммерческие дома, а на русском кладбище Рувуд обе часовни построены по его проекту, и эта акварель его, а большая часть здесь — мои картины. За каждой из них какая-то жизненная ситуация, например, мой брат написал мне издалека письмо, и я нарисовала эту картину.
— Что нужно художнику кроме таланта?
— Надо уметь видеть красивое, прививать любовь к этому с детства, научить детей смотреть на мир другими глазами. Мы не можем превзойти красоту природы, это так красиво. И птицы, и животные, и деревья, и цветы. Очень многое здесь зависит от родителей. Я против того, чтобы матери через шесть недель выходили на работу и ребенка отдавали днем чужим людям. Я вспоминаю свое детство и понимаю, какая я счастливая.
Записал Владимир КУЗЬМИН
