Взаимоотношения русских, китайцев и кое-кого ещё.
Необходимое предисловие
Эта статья была написана давно, ещё в 1990-х годах, но нигде не публиковалась. В то непростое время очень многие, мягко выражаясь, недобро отзывались на всё связанное с СССР — Россией, даже не просто критиковали, а как будто, стало «хорошим тоном» ругать страну по поводу и без повода. Я тогда прочитал эту свою только что написанную статью, где в главе, рассказывающей, как власти СССР относились к русскому Харбину, во многом не очень хорошо, то, конечно, не мог не сказать об этом. Но, что было — то было. Однако, мне тогда претило присоединяться к хору недоброжелателей и просто врагов нашей Родины, а поэтому я решил не публиковать статью. Теперь же положение, к счастью, изменилось. Россия «встала с колен» и мне уже не будет неловко за написанное.
Данная статья является своего рода послесловием к моей статье «Харбин и харбинцы», в которой очень кратко повествовалось о том, какие национальные группы жили в Харбине и какие были отношения между ними. Теперь мы расскажем об этом несколько подробнее.
Следует сразу сказать, что в Харбине на протяжении первой половины ХХ века существовали две основные и отдельные общины: русские и китайцы, хотя в 1930-х и первой половины 1940-х годов в городе проживало очень много японских переселенцев. В то же время, в Харбине также жило немало корейцев и людей некоторых других национальностей, но они чаще примыкали к упомянутым основным общинам, о которых мы сейчас и будем говорить.
Но сначала скажем о том, что из себя представляла русская община, русский Харбин. Для этого мы используем цитату из упомянутой статьи «Харбин и харбинцы»:
«Этнический состав русского Харбина.
„Русские харбинцы“ более или менее, отражали этнический состав европейской части Российской Империи. Подавляющее большинство были русские, т. е. все „россы“: в основном, великороссы, и, в меньшей степени, малороссы (украинцы) и белорусы. Они объединены в одну группу также и потому, что годы совместного проживания в Харбине не оставили практически никаких различий между ними.
В городе жило также немало поляков, армян, грузин, евреев, татар и т. д., которые тоже не забывали своих корней, организуя землячества, клубы, строя храмы, костёлы, синагоги, мечети. Однако, все они шли, так сказать, в русле русской жизни и мало в чём отличались от остальных горожан. Межнациональных трений и конфликтов, как будто, тоже не наблюдалось. И вовсе не потому, что в Харбине жили какие-то необыкновенно миролюбивые люди, а просто все ощущали себя частью одной общины,- иными словами, были российским островком в огромном китайском море и никому не казалось, что какая-то одна национальная группа захватила несоразмерно много влияния в городе».
Русские и китайские харбинцы
До постройки КВЖД китайцев в Северной Маньчжурии было мало. Страна вообще была полупустой. В том месте, где в 1898 году был основан Харбин находились одна или две рыбачьи деревушки и заброшенный ханшинный завод. Ещё были там, так сказать, сезонные жители, поскольку была распространена такая практика: китайские крестьяне из других провинций Китая арендовали какой-то кусок земли в этом крае, выращивали и снимали на нём урожай, а затем уезжали к себе домой, чтобы на следующую весну опять повторить весь процесс, но, скорей всего, уже на другом участке.
Когда началась постройка КВЖД, то потребовалось много рабочих, и для их найма были использованы китайские подрядчики, с которыми заключали контракт на какой-то определённый объём работ. Эти подрядчики, в свою очередь, нанимали рабочих в других районах Китая и привозили их в Сев. Маньчжурию. Чаще всего эти люди были из провинции Шаньдун, которая страдала в то время от перенаселения, а потому там была безработица и ужасающая нищета. Многие уроженцы Шаньдуня по окончании работы на постройке железной дороги надолго оставались жить в Харбине и его окрестностях. Однако, они не забывали о своей родине.
Помню такой забавный эпизод. Где-то в году 1948 или 1949, когда ещё не совсем закончилась китайская гражданская война и ещё трудно было куда-либо выехать из Харбина, и вдруг наш местный китаец-лавочник заявил, что он продаёт свою лавку и уезжает… в Россию (!?) Это было просто невероятно. Ведь Россия- СССР тогда и для русских харбинцев была недоступна, и вдруг китаец-лавочник едет туда?! Когда же его ещё раз спросили, правда ли, что он уезжает в Россию? Ответ был — да, в Россию. Тогда его спросили: а в какой город? Ответ был: «в Чифу» (это старое название теперешнего города Яньтай в китайской провинции Шаньдун). Оказалось, что из разговоров русских он вынес впечатление, что Родина и Россия — это одно и то же, — синонимы. Поэтому вместо того, чтобы сказать, что уезжает к себе на родину, т. е. в китайский Шаньдун, он сказал, что едет в Россию!
Но, в общем, всем понятно, что китайцы также, как и русские, жили в Харбине с самого основания города. С самых первых лет пригород Харбина Фуцзядян (Дао-вай) заселялся почти исключиткльно китайцами, но в самом городе в первое время их было мало, в основном, лавочники, разные торговцы и подрядчики, обслуживавшие русское население. Наверное, с той поры многие китайцы говорили и понимали по-русски — некоторые вполне прилично, другие, как говорится, «твоя-моя», т. е. безбожно коверкали и путали падежи и другие грамматические правила. Например, вместо «Вы купите помидоры?», у них звучало: «Ваша покупай помидола?». Но их понимали. У русских наблюдалась схожая ситуация: некоторые научились говорить по-китайски, но многие другие знали лишь 2–3 дюжины наиболее ходовых слов. Потом, по
мере развития экономики и освоения края, (опять-таки, благодаря КВЖД!) китайское население увеличивалось в геометрической прогрессии, селились они уже и в самом городе, и довольно скоро китайцев в Харбине стало намного больше русских.
С самого начала русские и китайцы разделялись только в том, что относилось к культурной жизни. Это получалось вполне естественно и никаких запретов или ограничений не было. Китайцы имели свои школы, театры, газеты, спортивные состязания и т. д., а русские — свои. Многое другое, например, магазины, рестораны, транспорт, рабочие места, места отдыха и т. д. — были общими. Конечно, русские и китайцы отличались и по внешнему виду, что само по себе способствовало разделительным тенденциям. Любопытно вспомнить, как русские и китайцы звали друг друга. Китайцы называли русских «ламоуза», что означало «мохнатая шапка» — так, по преданию, они когда-то называли папахи казаков из войск охраны КВЖД. Русские, в свою очередь, тоже подметили забавную манеру некоторых китайцев в зимние холодные дни вместо того, чтобы одевать перчатки или варежки, они втягивали мёрзнущие кисти рук в рукава своих ватных курток; оттого их фигуры становились похожими на пингвинов или фазанов и отсюда повелось прозвище китайцев: «фазаны». Ничего обидного не было в этих прозвищах и, мне кажется, «ламоузы» и «фазаны» научились жить мирно бок о бок и у них сложились взаимоуважительные отношения. Даже все последние годы совместного бытия в Харбине китайцы звали всех без разбору русских не иначе, как " сулян лао-та-гэ», что переводится, как «советский старший брат». Во всяком случае, никогда не замечалась та межэтническая враждебность, о какой часто слышишь теперь в передачах новостей: индонезийцы громят китайцев в Индонезии, немцы бьют турок в Германии или чернокожие граждане США и Англии поднимают настоящее восстание против своих белых сограждан. Не говоря уже о палестинцах и израильтянах.
Поэтому, не столь неожиданно, сколь просто по-человечески обидно слышать, как в последние десятилетия китайские власти Харбина старались стереть с лица земли всё, что напоминало о русском происхождении города, (напомним, статья писалась в 1990-х годах. Н.М.) Поэтому, поистине пророчески звучат ныне строки поэта-харбинца А. Несмелова:
Милый город, горд и строен,
Будет день такой,
Что не вспомнят, что построен
Русской ты рукой.
А хотелось бы услышать, как в последних строках стихотворения другого эмигрантского поэта (Лери-Клочковского), лишь заменив в нём французов на китайцев:
. . . . . .
Китайцы, нам послав привет,
Не скажут с радостью: «Их нет…»
А с благодарностью: «Были! …»
В общем, русские и китайские харбинцы показали всему миру, как могут жить такие непохожие люди без всякой вражды, по крайней мере, на национальной почве, и мы можем сказать, что подавляющее большинство русских харбинцев всегда проявляли симпатию и благодарность народу Китая. Как, например, ещё один харбинский поэт Валерий Перелешин, написавший:
Ностальгия
Я сердце на дольки, на ломтики не разделю
Россия, Россия, Отчизна моя золотая,
Все страны вселенной я сердцем широким люблю,
Но только одну тебя, Родина, больше Китая!
У мачехи ласковой – в жёлтой я вырос стране,
И жёлтые кроткие люди мне братьями стали,
Здесь неповторимые сказки мерещились мне,
И летние звёзды в ночи для меня расцветали.
Русские и японцы
В 1932 году, на долгие 13 лет, началась японская оккупация Маньчжурии и Харбина. В городе, кроме армии, появилось много японских переселенцев. Они старались жить своей, закрытой от других жизнью, почти не общаясь ни с китайцами, ни с русскими. Таким образом, в те годы в Харбине существовали три отдельные общины: русские, китайцы и японцы. Но, если русские и китайцы жили вперемешку и вели нормальное деловое и добрососедское общение, то японцы старались концентрироваться в маленьких микрорайончиках со своими отдельными магазинами, театрами и т. д., короче, шла своя обособленная жизнь. В отличие от русских, никогда не требовавших привилегий, японцы пользовались ими сполна. Дошло до того, что ближе к концу войны появилось распоряжение, по которому рис разрешалось есть только японцам. Особенно больно это коснулось китайцев — ведь рис для них то же, что хлеб для русских.
В отношениях русских харбинцев к японцам определённо преобладали негативные эмоции. Тут и не совсем зажившие раны русско-японской войны, тут и естественная реакция против захватчиков, стремившихся всё себе подчинить, тут и возмущение откровенной бесцеремонностью и жестокостью методов японской военщины. Китайцев они как будто и за людей не считали. С русскими они обращались вежливее и уважительнее (тоже помня 1905 год?), но несомненно считали и тех и других помехой в своих планах. Надо признать, что какие-то сравнительно немногие русские харбинцы активно сотрудничали с японцами. Такие люди всегда всплывали, когда чужеземцы оккупировали города и страны и Харбин не стал исключением. Одни из них хотели тешиться властью над своими, другие, вероятно действовали по рецепту Черчилля, который после заключения союза с СССР сказал, что для спасения страны он готов заключить союз хоть с самим дьяволом.
О недоверчивом отношении японских властей к русским харбинцам красноречиво говорят слова начальника японской спецслужбы в Харбине полковника Асаока, взятые из книги японского писателя С. Моримура «Кухня дьявола» — книга об известном Отряде № 731 Квантунской Армии — японском центре подготовки и ведения бактериологической войны, находившимся в посёлке Пинфан около Харбина, в котором производились бесчеловечные эксперименты на живых людях:
«…Харбин — город многонациональный, и в нём живёт много десятков тысяч русских белоэмигрантов, они укрывают советских шпионов, и выявить их не так-то просто. Поэтому жандармерия учредила особый орган — Бюро по делам русских эмигрантов, — чтобы зарегистрировать всех до одного русских, живущих в Маньчжурии, и строго следить за ними. Но их так много, что просто мученье…»
Не знаю, много ли советских шпионов укрывали харбинцы, но что они были бельмом в японском глазу, — это точно. И вот вынашивается план переселения русских из Харбина в отдалённый район Тооген (примыкает к Амуру и советской границе где-то напротив Благовещенска) и делались первые шаги в этом направлении, когда некоторое число русских, вероятно, движимые ещё не остывшим духом первооткрывателей-землепроходцев, уехали жить в Тооген. Перед этим, чтобы популяризировать переселение, власти провели этих людей по улицам города, дабы другие смогли увидеть счастливых колонистов, и я помню фотографии этого шествия в газете на следующий день. Помню также и упорные слухи о желании или требовании японцев водрузить свою богиню Аматерасу в православный собор. Это получилось бы так нелепо, что сейчас даже не верится. Но тогда взрослые серьёзные люди также серьёзно обсуждали такую возможность. Ничего не вышло из этих затей, во многом благодаря твёрдой позиции Харбинской Епархии, в частности епископа Димитрия (Вознесенского). А вскоре японцам стало не до этого — они начали терпеть неудачи на фронте против американцев, и война неудержимо покатилась к самим японским островам.
Далее было вступления в войну Советского Союза и вскоре последовало поражение Японии. А в конце 1945 года всё японское население Харбина репатриировалось к себе на родину.
Кстати, ещё об одной угрозе существованию русского Харбина, да и не только русского. Довелось мне как-то прочитать в одной австралийской газете, что во время корейской войны известный американский генерал Макартур, недовольный вступлением в войну на стороне Сев. Кореи китайских добровольцев, настаивал и был, якобы, близок к осуществлению своего плана вторгнуться в Китай, а перед этим сбросить атомные бомбы на крупные центры Северо-Востока Китая, в том числе и на Харбин. Позже у этого генерала возник ещё один план: так, по материалам Министерства Обороны России, опубликованных в газете «Красная Звезда», Макартур предлагал рассыпать радиоактивные вещества по широкой полосе вдоль всей границы Кореи с Китаем и, таким образом, изолировать Китай от Кореи на сотни лет. Не знаю, насколько это всё соответствует действительности, поскольку об этом говорилось очень мало. Но, если это правда, то харбинцам следует благодарить тогдашнего президента США Гарри Трумена, который, испугавшись последствий, уволил Макартура.
Советский Союз и русский Харбин
Что в СССР знали о Харбине? Какие-то отдельные люди, возможно, и слышали что-то, но остальные могли узнать о нём лишь из публикаций, рассчитанных на широкий круг читателей. А там по принципу: о Харбине — или ничего или плохо.
В том немногом, что печаталось, просматривался определённый шаблон, по которому всё написанное должно соответствовать двум основным положениям:
1. Харбин — вражеский центр белогвардейской эмиграции.
2. Безысходность эмигрантской жизни.
Приведём типичные примеры. Вот некая Мария Колесникова в книге о Китае «Гадание на иероглифах» Харбину посвятила аж целых пять страниц:
" … вывески, всюду вывески на русском языке. Они бросались в глаза прежде всего. И названия улиц были русские. … Удивительное ощущение: русский город в сердце Маньчжурии. Откуда он взялся, почему? Смешно, но факт: Харбин чем-то напоминал мне милый сердцу Аткарск и Саратов одновременно…
(Это было, как говорится, «за здравие», а вот далее — «за упокой» — примечание автора)
… русских осталось не более сорока тысяч, в основном это интеллигенция, поселившаяся здесь ещё до революции. Ну и, конечно, белогвардейцы, всякая нечисть…
… Целая армия попов — архиепископы Мелетий, Нестор, епископы Димитрий, Ювеналий и другие — усердно прислуживали японцам…
… Боже ты мой! Как сложна жизнь человеческая! Ну, что им, русским, этот Харбин, клоповник, замкнутый в себе?! Нищенская безпросветная жизнь вечного эмигранта…»
А вот цитата из книги советского экономиста и китаеведа М. И. Сладковского «Знакомство с Китаем и китайцами»:
" … после Октябрьской социалистической революции в России, Харбин, как и вся Северная Маньчжурия, стал пристанищем для русской контрреволюции, белогвардейских армий атамана Семёнова, генерала Каппеля и различных контрреволюционных банд, боровшихся против Советской России…»
Или можем заглянуть в многотомный труд И. И. Минца «История Великого Октября»:
" … Представители стран Антанты бдительно следили за тем, чтобы советская революция не перешагнула границы России, в частности, не проникла в Маньчжурию, в Северный Китай. В этом они находили поддержку капиталистов и помещиков, выметенных революцией из пределов России и хлынувших в Маньчжурию, в Северный Китай. Расселившись в городах и главным образом на узловых станциях КВЖД, они развернули здесь активную контрреволюционную деятельность. Харбин стал центром антисоветских заговоров и формирования белогвардейских отрядов…»
Но, кажется, всех переплюнул герой Сталинграда маршал В. И. Чуйков, чей вклад в Сталинградскую победу был действительно велик. Он, кстати, в Сталинград попал по версии западных историков, в наказание за то, что в самом начале Отечественной войны, когда Советский Союз очень боялся спровоцировать Японию, он, будучи военным атташе в Китае, стал рассказывать репортёрам газет, какую большую помощь СССР оказывает Китаю, воевавшему с Японией. Сам Чуйков об этом упоминает лишь вскользь, как о провокации, а вот о Харбине, где он пробыл несколько дней в двадцатых годах, он пишет в своих мемуарах так:
" … Харбин — торгово-экономический и политический центр тогдашней Маньчжурии, её столица и одновременно центр контрабандистской и шпионской деятельности. Весь город был чёрным рынком, где торговали валютой, наркотиками, оружием, людьми. Здесь всё считалось товаром. Нет в наличии — доставят из любого уголка земного шара… Такого распада нравственности, как в 20-х годах в Харбине, мне никогда не приходилось больше встречать. В городе много русских, и не только эмигрантов… Их речь сильно отличалась от обычной русской речи и по акценту, и по словарному запасу…»
Осталось неизвестным, где и с кем общался в Харбине будущий маршал, похоже, кто-то пытался произвести впечатление на него разной небывальщиной, но уж насчёт речи ему не стоило говорить. Ведь в то время многие харбинцы были очень недавними эмигрантами и по речи ещё никак не могли отличаться от русских в России. Даже много позже люди, приезжавшие из СССР отмечали более правильную, чем у них, русскую речь харбинцев. Некоторые сравнивали её с ленинградским выговором, другие заявляли, что харбинцы говорят, «как в кино», а ведь всем известно, что актёры очень много внимания уделяют чистоте произношения. И словарный запас, если не считать жаргонных словечек, у большинства харбинцев, думаю, был отнюдь не меньшим, чем у маршала. Жаль, не дожил он до нынешнего времени, до сегоднешней Москвы 90-х годов — мог бы даже, не выходя из квартиры, смотреть передачи московского телевидения и дивиться «распаду нравственности» в стране.
В человеческих взаимоотношениях было ещё хуже, поскольку их почти не замечалось. В Харбине в 40-х и 50-х годах жило много людей, приезжих в командировку из СССР: железнодорожников и разных других специалистов, помогавших Китаю восстанавливать хозяйство. Так вот, им запрещалось общаться с местными русскими. По многим признакам, сами они с удовольствием бы это делали, но, видимо, боялись потерять очень для них «хлебную» работу. Такой, своего рода, апартеид иногда приводил к абсурдным ситуациям. Рассказывали про одного советского специалиста, которому требовалось попасть куда-то; города он не знал и стал спрашивать направление у прохожих людей. Вокруг русских харбинцев было не меньше, чем китайцев, но он обращался только к китайцам, притом по-русски, а те пожимали плечами и говорили «пумимбай», т. е. " не понимаю». Наконец, отчаявшись, он подошёл к русскому, а тот ему с густым русским акцентом — «пу-мим-бай». Хотелось бы не так, конечно, но этого человека можно понять.
Другой большой группой людей из СССР, находившихся тогда в Харбине, были «лётчики» (пилоты, механики, штурманы и т. д.), приобщавшие китайцев к авиации. Любители футбола среди них организовали свою команду, назвали «Авангард» и стали принимать участие в русском харбинском чемпионате по 2-ой категории. Вроде, должны были бы начаться какие-то контакты с местным людом. Но их команда обычно приезжала на автобусе почти точно к началу матча и уже одетые в спортивную форму, проводила игру и не переодеваясь, быстро уезжала восвояси. Если же они иногда оставались смотреть какую-нибудь игру, то всегда держались только своей группой и демонстративно шумно болели за любую китайскую команду, игравшую против любой русской. Было смешно, но неприятно.
А между тем, всего лишь за несколько лет до этого, в 1945 году, с другими советскими военными отношения у харбинцев складывались по-другому. Их встречали, как освободителей от японцев, как родных — приглашали в дома, старались сделать для них что-нибудь приятное, да и армейцы отвечали тем же.
Одним из моих самых ярких впечатлений того времени, навсегда врезавшихся в память, был парад Победы частей Красной Армии в Харбине в 1945 году (Единственный парад Победы над Японией по распоряжению Сталина состоялся только в Харбине, 16 сентября 1945 года), вернее то, как харбинцы встречали маршировавших бойцов. Люди заполнили все тротуары улиц, по которым проходил парад. Казалось, вышло всё население города, празднично одетые и очень взволнованные. Так долго мечтали они увидеть русских солдат на улицах города, что теперь, когда это случилось, когда воины проходили так близко, что можно было дотянуться до золотых офицерских погон (эти погоны, как в старой русской армии, больше всего произвели впечатление на многих харбинцев) — люди в каком-то стихийном порыве, едва сдерживая переполнявшие их эмоции, почти, как в трансе, выкрикивали что-то тёплое, приветливое, и цветы летели к ногам бойцов. Я, восьмилетний мальчишка, стоял с матерью в самой гуще ликующих людей и из-за своего малого роста больше видел лица стоявших вокруг нас харбинцев, чем проходивших солдат и для меня стало откровением видеть взрослых людей, плакавших от радости и при этом совсем не стеснявшихся окружающих.
Уже упомянутая советская писательница Колесникова так вспоминала те дни:
" … отряды наших моряков под бурные овации русских и китайцев прошли по улицам города — они шагали по букетам цветов, русские девушки и парни исступлённо обнимали их, старушки осеняли крестным знамением…»
А затем в обозе боевой армии прибыл НКВД-СМЕРШ, но об этом чуть позже. Скажем только, что уже тогда кому-то не понравились сердечные отношения боевых солдат и офицеров с русскими харбинцами. Недавно прочитал я повесть хорошего русского писателя Б. Можаева «Изгой» и было любопытно найти в ней такой пассаж:
" … в те годы (1946–50, Н.М.) проезд по железной дороге из Владивостока в Порт-Артур через Харбин был закрыт — бдительное начальство оберегало офицеров от разлагающих контактов с белоэмигрантской публикой и с казаками, проживающими в городе и его окрестностях. Позже, во время корейской войны, когда морские пути были отрезаны, сообразили проложить обходный путь мимо Харбина; дорога была скверная, вагоны трясло и покачивало, оттого объезжали город медленно и долго. Пассажиры, припав к окнам, дивились проплывающим русским деревням с прямыми длинными улицами в два порядка домов, крашеных охрой и суриком, с резными наличниками, с голубыми ставнями и даже с резными из жести петухами, прибитыми на самой верхотуре…»
Почему же было такое, граничившее с паранойей, отношение ко всем харбинцам? А они, харбинцы, по отношению к СССР всегда были разными. Ведь можно было найти страницы истории города, показывающие иную, так сказать, не «белогвардейскую» сторону Харбина. Например, «революционную борьбу рабочих КВЖД» или какие-нибудь достижения советских граждан Харбина в 1920-30-х годах. Правда, в начале 1920-х годов что-то о революционной борьбе и появлялось в исторической литературе, но потом прекратилось. Почему? А ларчик просто открывался: почти все харбинские революционеры и просто советские граждане оказались потом в стане объявленных пресловутых «врагов народа»
Но кое-какое объяснение всё же было. Ведь как же можно писать о революционной борьбе рабочих Харбина, не упомянув, что в 1917 году во главе Харбинского Совета рабочих и солдатских депутатов (ХСРСД), который на короткое время даже захватил власть в городе, (уникальный в истории случай, когда русские революционеры провозгласили советскую власть на территории иностранного государства) стоял небезызвестный Мартемьян Рютин — тот самый Рютин, который в конце 1920-х годов, будучи одним из партийных верховодов Москвы, членом ЦК ВКП(б) и имевший тогда очень много сторонников, выступил против политики Сталина со своей «Платформой», но потерпел неудачу. А поверженным своим противникам вождь не оставлял не только жизнь, но и память о них.
Может быть, поэтому и о соратнике Рютина по Харбину А. Луцком, которого ещё в 1920 году, задолго до партийных распрей, японцы сожгли в паровозной топке вместе с Сергеем Лазо и Сибирцевым, знали только историки, но не широкая публика. А ведь сколько «героики» можно насочинять о большевике капитане царской армии Луцком, служившим начальником контрразведки полосы отчуждения КВЖД и поставившим всю деятельность этой контрразведки на службу советской власти! Могло бы получиться почище приключений Штирлица — Исаева. Кстати, интересный факт: большевик Луцкой был главой контрразведки полосы отчуждения КВЖД и тогда, когда командующим войск охраны КВЖД был адмирал Колчак.
А можно ли писать о многих тысячах советских граждан, в основном, железнодорожниках, не сказав, что произошло вскоре после их приезда в СССР в 1935 году? Об их почти поголовном аресте?
Вот и оставалось писать лишь о «центре белогвардейцев». Между прочим, имена многих белых вождей действительно, так или иначе, связаны с Харбином: адмирал Колчак, как уже только что говорилось, перед тем, как возглавить белое движение, командовал войсками охраны КВЖД и жил в Харбине; его сподвижник генерал Каппель был похоронен в ограде харбинской Иверской церкви,(Генерал Каппель был недавно перезахоронен на Донском кладбище в Москве), а атаман Семёнов, хотя и жил в Дальнем (Дайрене), но часто бывал и в Харбине. Даже задолго до гражданской войны будущие генералы Лавр Корнилов и Антон Деникин проходили службу в войсках охраны КВЖД (капитан Деникин, правда, квартировал не в самом Харбине, а на станции Ханьдаохедзы). Даже один из деятелей Временного правительства А. Гучков тоже в своё время служил там же.
Мне часто приходилось слышать удивлённые вопросы, особенно от иностранцев: почему многие харбинцы не уехали к себе на Родину, а оказались заграницей? А удивляться надо другому: почему так много харбинцев, несмотря на явную неприязнь советских властей к себе, всё же уехали в СССР? Ведь было ясно, что для этих властей любые харбинцы — чуждый элемент. Возможно, я в чём-то неправ, чересчур обобщаю, но вспомним ещё раз, как всё происходило.
В 30-х годах перехватали всех советских харбинцев, верой и правдой служивших Советскому Союзу и добровольно уехавших туда. В 1945 году после прихода Красной Армии в Маньчжурию, так перестарались с арестами, что, казалось, ещё немного времени и всех харбинцев переселят в «гулаги». Здесь, нисколько не стараясь оправдать энкаведистов, я попрошу вас, читатель, войти в их положение: так много и долго твердилось, что Харбин — гнездо белогвардейцев и прочих антисоветчиков, и, если они арестуют только горстку действительно заслуживавших ареста — то ведь так и самим можно оказаться за колючей проволокой за нерадивость! И вот, чтобы выполнить некую норму арестов, соразмерную такой репутации Харбина, стали хватать многих совсем невиновных… Не знаю, сколько людей арестовали, вероятно, много тысяч, — помню только, что очень много моих сверстников остались без отцов. Потом всех, схваченных тогда, реабилитировали после смерти Сталина, но, как можно возместить загубленные жизни, годы страданий, потерянное здоровье?
В 1946 году почти все русские харбинцы стали гражданами СССР и, когда некоторые новоиспечённые советские граждане вознамерились ехать жить в СССР, им кратко объяснили: в Советском Союзе и без них своих белобандитов хватает. Интересно и то, что выборы в Верховный Совет, всегда празднично и помпезно проходившие в СССР и обязательные для всех, новым харбинским гражданам организовали только один раз, а потом, наверное, посчитали и это излишним. (Хотя, может быть, в этом они и были правы?!)
Далее, тревожным сигналом мог стать явный запрет на общение между приезжими командированными из СССР с одной стороны и русскими харбинцами — с другой, хотя они все были гражданами одной страны. И, конечно, последней каплей должно было стать полуиздевательское разрешение в 1954 году на выезд на Родину — только на целину, только куда привезут, а куда, именно, — почему-то держали в секрете, так что некоторые уезжавшие думали, что едут на Алтай, а попадали в полупустыни Казахстана. Показательно, что в тех местах, куда на целине выгружали харбинцев, жили, в основном, бывшие политические заключённые, незадолго до этого освобождённые. Помню, когда один мой уехавший туда друг написал в письме, что вокруг них живут бывшие заключённые, я тогда не понял и пожалел его, что живёт по соседству с ворами и бандитами.
Тем не менее, в следующем 1955 году в Харбине опять набирали на целину и опять много людей уехали. Туда же, так же и на тех же условиях. Здесь будет уместно дать слово непосредственной участнице тех событий — молодой харбинке, с искренней радостью и энтузиазмом стремившейся к встрече с Родиной и уехавшей на целину после окончания школы в 1955 году. Свои впечатления об этой встрече она излагает в письме:
" … итак, наш эшелон тронулся, куда и когда мы приедем — неизвестно. На больших станциях нас спрашивали: «Куда едете? Вербованные, что ли?» На наш ответ, что едем добровольно на целину, один чудак схватился за живот и произнёс: «Ха-ха-ха! — Десять лет не смеялся, а вы меня рассмешили, я ещё не видал таких дураков, которые добровольцами бы ехали!»
Все эти реплики, вопросы приводили в смятение. Жуткое было настроение от увиденного: нищета, дети, просящие хлеба, и страшный мат от работников, ремонтировавших наши вагоны на больших станциях…
Наконец, 13 июня мы прибыли на конечный пункт нашего путешествия — станцию Булаево, Северо-Казахстанской области. Мы опять перегрузились, на этот раз на пыльные грузовики, и через 2 часа езды прибыли на центральную усадьбу обширного совхоза «Советский».
Встретили нас несколько десятков домов, заселённых многими репрессированными немцами, армянами и людьми других национальностей. Кроме обжитых домов, стояли недостроенные дома, в которые нас и заселили, по несколько семейств в каждый. Нас затолкали в одну комнату 8 человек, а все вещи стояли на улице. Жители совхоза встретили нас словами: «Приехала очередная партия ссыльных». Настроение не было бодрым, но это ещё не всё.
Самое ужасное было то, что не было питьевой воды. Вода доставалась из болота, где плавали гуси, и пили коровы. Вода была жёлтой, вонючей, в ней плавали козявки и головастики. Мы ездили за водой на быках, запряжённых в телегу с бочкой, на которой написали «МУ-2». Дома воду процеживали, кипятили, добавляли лимонную кислоту и, зажав пальцами нос, с трудом пили…».
Да, действительно, самое естественное для человека — жить среди своих: своей семьи, своего народа, но хуже всего, когда «свои» считают тебя чужим. Вот и неудивительно, что часть харбинцев оказалась в зарубежье, а не на Родине, и двигало ими не то, что в советских магазинах было мало колбасы, а гораздо более глубокие мотивы. Многое в СССР, казалось, шло в разрез со столетиями сложившимися традициями.
Верующие люди подвергались гонениям, как будто занимались подрывной антигосударственной деятельностью. А ведь православие и, особенно, православная мораль всегда были основой, на которой строилась жизнь русских людей. И, если в СССР для нормальной жизни человека было бы необязательно всегда и полностью быть согласным с партийной линией, а просто по мере сил и возможности служить своей стране, не преступая государственные и нравственные законы, — то никто из харбинцев, наверное, не уехал бы заграницу.
К слову, партийная монополия на власть и истину сослужила плохую службу Советскому Союзу и самой КПСС. Именно, такую монополию даже сами нынешние коммунисты называют одной из главных причин невероятно быстрого развала страны в 1989–1991 годах (из выступления лидера КПРФ Г. Зюганова — «Наш Современник», № 11,1997, стр. 13). Рушили великую державу, на радость недругам России, сами бывшие коммунисты и, опять прямо-таки по-коммунистически:
" … весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…». Никак не иначе, как опять до основания! А ведь далеко не всё в СССР было плохим… Но, это уже другая тема.
И в заключение
Не раз приходилось слышать, что на протяжении многих десятилетий наша Родина относилась к харбинцам, как к немилым пасынкам. Но Родина — это не только страна в какой-то узкий отрезок времени и, конечно, не те случайные на Руси люди, оказавшиеся у власти в 1917 году, а Тысячелетняя Россия и русские люди, где бы они ни жили, в Харбине ли, в России ли, — являются лишь малой частью этой Тысячелетней России с общими предками, традициями, историей. А харбинцы всегда оставались верными и никогда не теряли духовную связь именно с такой своей исторической Родиной, хоть советская власть и старалась отделить их от России.
Каких-то шесть десятков лет просуществовал русский Харбин. Это ничтожно малый срок в истории любого города и даже короче среднестатистической человеческой жизни, и на первый взгляд, недостаточный для формирования каких-то устойчивых традиций и всего того, что называют характером и душой города, что невидимыми узами прочно привязывают людей к нему. Но, поговорите с бывшими харбинцами и вы поймёте, что этот как будто не блещущий особыми красотами город на северо-востоке Китая навсегда остался в их сердцах. Ему они посвящают стихи и песни, с ним связаны их самые приятные воспоминания. Как писала харбинская поэтесса Е. Недельская:
" … я видела красавцы города, но ты, мой пыльный город, — всех милее».
Итак, русского Харбина уже нет, но история его после долгих лет замалчивания или неполного, необъективного освещения, сейчас всё чаще привлекает внимание разных исследователей. И всё же это «в час по чайной ложке». Полная всесторонняя история города на Сунгари ещё ждёт своих Ключевских и Карамзиных.
Н. Мезин
Сидней, Австралия
В статье цитировался материал из следующих публикаций
М. И. Сладковский, «Знакомство с Китаем и китайцами»
Издательство «Мысль», Москва 1984 г.
Г. И. Андреев, «Революционное движение на КВЖД в 1917—1922 гг.»
— Издательство «Наука» Сибирское отделение, Новосибирск 1983 г.
Сэйити Моримура, «Кухня дьявола». Перевод с японского С. В. Неверова
— Издательство «Прогресс», Москва 1983 г.
Мария Колесникова, «Гадание на иероглифах»
— Издательство «Советский писатель», Москва 1986 г.
И. И. Минц, «История Великого Октября», том третий 1973 г.
Маршал В. И. Чуйков, «Миссия в Китае»
— Военное издательство Министерства Обороны СССР, Москва1983 г.
Б.Можаев «Изгой»
— журнал «Наш современник» № 3 1993 г.
А. И. Деникин, «Путь русского офицера»
— Издательство имени Чехова, Нью Йорк 1953 г.
Альманах выпускников 1955 г. Харбинской 2ССШ «Оставайтесь, друзья, молодыми!»
— издан в Сиднее в 1997 г.
"Русские харбинцы в Австралии №2" - Юбилейный сборник 2000 г. Приложение к журналу "Австралиада"
Также использовался материал из австралийских газет «National Times», «Sun» и других изданий, а также
Историк Константин Асмолов: «Неоконченная война» (в Корее)
https://lenta.ru/articles/2015/09/26/korea/
